Михаил Турецкий

Спасибо, дорогой. Скажи, а как часто ты сам получаешь от жизни сюрпризы?
Сюрпризы для нас — это, наверное, не подарки, а какие-то неожиданные выступления, например, на площади Сан-Марко в Венеции. Концерт под открытым небом… Время было позднее, 12 часов ночи, и итальянские полицейские запретили ставить аппаратуру, так что нам пришлось без инструментов, без микрофонов около часа петь на Сан-Марко. Ночной город стал потихоньку просыпаться, собралось около пяти тысяч человек. Карабинеры стояли с открытыми ртами, когда мы пели фрагменты из оперы Верди «Набукко». А потом подошли к нам и сказали (говорит по-итальянски, затем переводит): «Вы поете совсем без акцента». Или вот еще, чтобы эту тему закончить: настоящим сюрпризом для нас было выступление на палубе авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов» в присутствии личного состава Северного флота. А это не менее десяти тысяч человек. 

Твой коллектив называется «Хор Турецкого». Откуда такая мания величия?
Замечательный вопрос, Вадичка. Дело в том, что изначально мы создали хор Московской хоральной синагоги и занимались восстановлением традиций иудейского хорового пения. Это был коллектив, в репертуаре которого была в основном духовная музыка. А потом мы стали расширять репертуар в сторону классики и эстрады, что повлекло за собой смену названия. И чтобы наши поклонники не потеряли нас из виду, мы подумали, что есть смысл назвать коллектив по имени его руководителя, идеолога. Есть же балет Игоря Моисеева, оркестр Спивакова… Я был лидером, продюсером, руководителем, я стоял на сцене, дирижировал, пел, говорил с аудиторией... Поэтому и «Хор Турецкого». Дело не в мании величия. Мне очень помогла мамина фамилия: согласись, Турецкий — это такая афишная фамилия. А по отцу я Эпштейн. Это тоже круто, близко к Эйнштейну, но на афишах выглядело бы как-то не так броско. 

Согласен. Быть руководителем, идеологом — эта жилка у тебя с детства?
Как сказать. Я был активным ребенком, можно даже сказать, хулиганом. Помню, когда родителей приглашали в гости, говорили: «Приходите лучше без Миши». Тогда у наших родственников были небольшие квартиры, и вот появлялся я и переворачивал все вверх дном. Я был очень темпераментным ребенком, ярким. У меня Эммануэль такая — вся в меня. (Улыбается.) Уже потом я свою энергию в нужное русло направил, в занятия музыкой, занимался часов по восемь в день. 

А родители воспитывали в тебе бойцовские качества или это самовоспитание?
Родители не воспитывали во мне эти качества. Когда я родился, отцу было пятьдесят лет, а маме сорок. Они занимались в основном выживанием. Папа мог философски оценивать мою жизнь, задавать вопросы. Более обстоятельно мы с ним начали беседовать, когда я ему сказал: «Пап, ты мне за двадцать восемь лет сказал двадцать восемь слов». И мы сели разговаривать про НКВД, про войну, про блокаду Ленинграда, про то, как он ел муку, как, «прикуривая, от ветра уклоняясь, умело я отступил на шаг всего, но пуля, что в меня летела, попала в друга моего». Это вот отцовские истории о жизни. «Папа, давай на концерт, на каток сходим вместе, на лыжах беговых сходим» — все это было. Папа в девяносто три года ходил на лыжах, а я шел с ним, чтобы его поддержать. Помню, мы катались на коньках, он был самым старшим на льду. Все были в шоке. Его под руку держала инструктор, она его вдохновляла. Папа в девяносто пять лет еще вальсировал, а в девяносто шесть ушел из жизни. 

Что ж, у тебя хорошая генетика. Но вернемся к музыке. Тебе нравилось заниматься, или поначалу родители заставляли?
Периодами. Когда мне было лет шесть, родители намекали, что надо заниматься, заставляли, а потом я уже сам начал тянуться.

Уже без этого не мог. Пианино стало для меня наркотиком. Все равно все это было мне предначертано судьбой: музыка, этот образ жизни.

Ты говоришь, что это было предначертано. Но при этом я знаю, что у тебя был один частный педагог, который сказал родителям, что с тобой совершенно бесполезно заниматься, что ничего путного из тебя не получится.
Я сейчас очень далек от желания осуждать того педагога.

Когда родители слышат такой вердикт — мальчик немузыкальный, ему медведь на ухо наступил, — они могут на сто восемьдесят градусов повернуть жизнь своего ребенка.
Вадик, это легенда. Легенда, что медведь на ухо наступил. Мы с этой женщиной занимались четыре месяца, никто не говорил «медведь наступил на ухо». Да, она сказала, что «мальчик бесталанный, не занимается, не продвигается, не развивается. Не тратьте деньги». Вот такой был вердикт. Но у моей мамы очень развита интуиция. Она понимала: голос-то звучит. Меня ставили на стульчик, я пел, и все были в восторге. Даже соседи, которые меня терпеть не могли, вставали у дверей нашей комнаты и слушали, как поет ребенок, которому четыре, пять, шесть лет. А что касается педагога… В шесть лет мне было неохота музыкальной грамотой заниматься, а педагог не сумела разбудить во мне желание. Я не был усидчивым. Но все равно талант, способности никуда не денешь. Дальше какое-то время я учился без педагога. Привезли пианино, и на том расстроенном инструменте я начал учиться музыке. И тут мама поняла: нет, что-то не то. Мы начали искать бюджетный инструмент, потому что материально были стеснены. Нашли флейту-пикколо, которая стоила рубль пятьдесят. Так что четыре года я играл на флейте. Я ни о чем не жалею. Знаешь, десять лет назад мои артисты подарили мне флейту, на клавишах которой выгравировали свои имена. Я взял ее и понял, что руки помнят. Сыграл Happy Birthday to You. Все вспомнил. 

Скажи, ты всегда четко знал, что музыка — твое призвание?
Мне казалось, что музыкой невозможно обеспечить себе достойную жизнь. Смотрел иногда по сторонам и думал: что бы такого сделать? Но эти мысли появились уже тогда, когда я учился в Гнесинке. Я все время искал работу по специальности, но понимал, что в нашей стране музыканту тяжело, надо придумать что-то экстраординарное, экстравагантное, неожиданное, единственное в своем роде. У меня всегда были какие-то идеи. В 1985 году у меня уже был свой ансамбль «Голос», где были инструменталисты, певцы — парни и девушки. Мы пели песни народов мира. Потом я работал с хоровыми коллективами, был опыт преподавательской деятельности. В театре работал: есть такой, с моей точки зрения, выдающийся театральный деятель Юрий Шерлинг, который в тот момент руководил театром музыкального искусства. И мне повезло: я с ним работал бок о бок в качестве музыкального руководителя театра.

Миша, я не могу не затронуть одну очень личную историю. У тебя в жизни все развивалось по нарастающей: комфортное детство, насыщенная событиями юность, первые успехи. И вдруг такая страшная трагедия: в автокатастрофе погибла твоя первая жена. Произошла пере­оценка ценностей?
Детство мое было не таким уж комфортным. В принципе разговоры мамы о том, что она во время войны потеряла всю свою семью, подготовили меня к тому, что в жизни возможно все и надо быть ко всему готовым. Наше бессеребряное советское детство было, с одной стороны, неплохим, а с другой — были и лишения. Мы были подготовлены к каким-то трудностям, жизненным обстоятельствам. Та трагедия случилась двадцать пять лет назад. Конечно, уже очень много воды утекло, кажется, что все это было в прошлой жизни. Это был удар, удар ниже пояса, в голове не укладывалось, как все могло произойти. Мне сразу пришлось стать взрослым парнем. Я был юным, возвышенным музыкантом, романтиком, весельчаком, легко относился к жизни. И вдруг стал более практичным человеком, которому надо вынести последствия того страшного удара. Надо было пережить, не потерять лицо, взять всю ответственность за ребенка. 

Сколько лет было дочке?
Пять. У меня был очень мощный партнер — мама погибшей жены. Но она в той автокатастрофе потеряла не только дочь, но еще и сына и мужа… Это было ужасно. 

Что тебе психологически помогло выстоять, не сломаться, идти дальше?
В тот момент я очень остро нуждался в помощи. И эта помощь пришла ко мне, можно сказать, свыше. Мне предложили создать в Москве хор еврейской духовной музыки. Это было спасением. Музыка предков — древнее могучее искусство — дала мне силы жить. В ней очень много страданий, ностальгии, душевного трепета. И я с головой ушел в работу. Я даже ночью репетировал. Я хотел быть лучшим в том, что я делаю. Именно это меня поддержало больше, чем друзья или даже родители. Я резко стал серьезнее…

Жестче?
Не думаю, что я стал жестче. Глубже и, может быть, стал более философски относиться ко многим вещам, к человеческим слабостям.

На гастролях в Америке ты встретил Лиану. У нее была налаженная жизнь в США, но она все бросила и уехала с тобой в Россию. Когда вы с ней почувствовали, что должны быть вместе?
К организации нашего выступления в США имел отношение отец Лианы, и она — из уважения к нему, а вовсе не к искусству — все-таки пришла на концерт. Лиана очень неплохо выглядела и привлекла мое внимание. В то время у меня было тяжелое американское турне, и мне хотелось человеческого общения на стороне, как говорят. Нас представили друг другу. Сначала мы пошли в кафе, где я пытался напоить Лиану, но она не поддалась. Затем я напросился на беседу за чашкой кофе к ней домой. Лиана была горда тем, что может показать мне, как она живет. 

И как она жила?
Самостоятельно, со вкусом. В собственном доме в городе Даллас, штат Техас. У нее росла пятилетняя дочка от первого брака. Лиана была рассудительной, немного строгой, поэтому я уехал под впечатлением от нашего общения. 

 
Уехал куда?
В следующий город. У меня был тур по двадцати пяти городам. И вот из города Далласа я выехал в город Хьюстон, потом в Миннеаполис, потом в Чикаго. И помню, дня через три, уже из Чикаго, я решил позвонить Лиане из гостиницы. Набрал ее номер — помню, это было около половины двенадцатого ночи, сказал: «Я не поздно, Лиана?» Она: «Нет, не поздно». Мы с ней говорили около пяти часов. Я проговорил свой гонорар примерно за три концерта. Понимал, что сейчас мне это нужно и приятно, а за удовольствие надо платить. Да и разговор пошел такой жизненный, я думал: «Ничего себе! У такой молодой женщины столько мыслей, такой богатый жизненный опыт». К этому времени она уже прошла огонь, воду, подбиралась к медным трубам, и тут появился я. Во время этого телефонного разговора стало понятно, что все не так просто. Дальше я ей звонил уже из автомата — купил карточку. Мы говорили по два-три часа, было очень интересно. А потом я пригласил ее на свой знаковый концерт в Карнеги-холл в Нью-Йорке.

И этим ее покорил?
Нет. Она сказала: «Я очень хочу, но приехать не могу, занята на работе. Но у тебя есть шанс. Если хочешь меня увидеть, возвращайся после гастролей обратно». Я приехал к ней, а через пару дней ее маленькая дочка в детском саду шокировала воспитателей, сказав: «Дядя с концерта теперь спит у нас дома». Устами младенца глаголет истина. Тогда как-то определилась наша дальнейшая жизнь, в этой поездке мне стало понятно, что остаться в США сейчас нет возможности. Но я попался на крючок. Потом Лиана прилетела в Россию, в Москве она никогда до этого не была. Мне понравилось, что она не смотрела на быт, она просто пыталась понять, чем я тут дышу, что меня окружает. 

А каким в то время был твой быт?
Быт был среднего уровня: двухкомнатная квартира на станции метро «Белорусская», со мной жила старшая дочка, ей было тогда шестнадцать лет. В общем, было уже тесновато. Но тем не менее практически через четыре месяца после нашего знакомства Лиана с дочкой переехали жить в Россию. Лиана сильная женщина, она решения принимает достаточно быстро, не то что я. Я пытаюсь всё взвесить, все за и против, а Лиана свой дротик, так сказать, пускает очень четко и попадает минимум в девятку.

Это при том, что ты эмоциональный, импульсивный, а Лиана, мне кажется, гораздо более спокойная. Я прав?
Нет, Лиана тоже темпераментный человек, просто она более уверена в своих поступках. Начинается эпоха женщин. Они, похоже, сильнее нас. Я вообще верю в то, что женщины завоевывают пространство.

Твое пространство женщины завоевали в прямом смысле слова. Ты ведь живешь в женском царстве. Жена, дочери…
Спасибо большое моей старшей дочке: она родила мне внука. Лиана, увидев его, завелась: «Нет, все-таки надо мальчика еще родить». Так что не факт, что это конец фильма. (Улыбается.) 

Миша, а как, кстати, ты себя ощущаешь в роли деда? Ты энергичный, подтянутый, спортивный.
Отлично я себя ощущаю в роли деда, просто супер! Я понимаю, что у меня появился преемник, мужчина. Не знаю, чем он в будущем захочет заниматься, но тем не менее у нас теперь есть парень. 

А старшая дочь не стала музыкантом.
Нет. Ее характер формировался в не очень простое для нас время, я тогда не был уверен, что музыка — это та область, в которой человек может существовать достойно. 

У тебя тоже не сразу все пошло как по маслу.
Конечно, нет. Было время, когда я думал: «Если за месяц не решу этот вопрос, проект погибнет. Остается три недели». И вот в последний момент появляется какая-то спасительная соломинка, за которую удается ухватиться.

Как ты думаешь, почему так происходит?
Судьба. Ну и я очень хотел, чтобы все получилось. Я уверен, что мне помогала моя энергетика. Если человек чего-то очень хочет, он обязательно этого добивается. Но знаешь, я очень люблю одну фразу и очень внимательно к ней отношусь: «Бойся своих желаний».

Что ты имеешь в виду?
Иногда то желание, которое у тебя есть, может быть для тебя самого опасным. Это очень распространенная ситуация. Мы чего-то желаем, а потом это же нас и уничтожает. Помнишь, как в мультфильме «Золотая антилопа», когда золото падает на раджу, он кричит: «Довольно!» — а его этим золотом засыпает? Человек хочет быть богатым, потом не выдерживает своего желания. 

Скажи, у тебя были такие опасные, как ты их называешь, желания?
У всех нас есть опасные желания. Это все из области философии. 

Хорошо. Возвращаясь к твоим женщинам. Дома с тебя, наверное, пылинки сдувают?
Когда я увидел Лиану, понял, что основное ее достоинство — это необыкновенное отношение к ребенку. Моя мама была абсолютно помешана на детях — на мне и особенно на моем старшем брате. А отец был для нее добытчиком. Нас мама называла «Мишенька», «Сашенька». А отца — Борисом. Не «Боренька», не «дорогой». Она с ним была строга. Лиана понимает, что я самодостаточный человек. Мне, конечно, нужна поддержка, помощь, а пылинки — их мы должны сдувать с детей. 

Скажи честно, ты сколько времени с детьми проводишь?
Ну, я воскресный папа, Вадик. Я очень много работаю, очень много выступаю, очень много перемещаюсь. Артист там, где его аудитория. 

Понятно. Лиана никогда тебя не упрекала: «Я сижу с детьми, а тебя постоянно нет дома»?
Ты знаешь, она не сидит и не ждет мужа. Ей есть чем заняться. У нее трое детей, она ими занимается, домом занимается. Лиана деловой человек. Она понимает, что любое мое движение придает нашей семье уверенность в завтрашнем дне. Она практичная женщина. Если бы я говорил: «Я устал, уезжаю один на две недели на Мальдивы» — тогда, возможно, могли бы возникнуть вопросы. Хотя, мне кажется, она все равно бы сказала: «Пожалуйста, отдыхай». Она помогает мне в делах, касающихся моего имиджа. Вот появился проект «Сопрано», меня окружает десять красивых женщин, но она не заняла позицию отторжения. Практичность этого проекта в чем? Потом дочери смогут им заниматься. Лиана говорит: «Давай я поеду с девушками в Париж, найду дизайнера, договорюсь, сделаем специальную коллекцию». Так и произошло. Я могу задавать ей вопросы: «Что сказать? Как поступить?» Даже если наши мнения не сходятся, даже если я потом поступлю иначе, мне приятно с ней говорить. Я чувствую, что принял правильное решение, только если до этого поговорил с женой. Даже ее ошибочное мнение дает мне правильный импульс. 

В общем, с женой, Михаил, тебе повезло. У тебя огромное количество концертов — более двухсот в год. Чтобы выдержать такой бешеный график, нужно быть в прекрасной физической форме. Тебе это легко дается? Ты спортивный. Это от природы, или ты тратишь на это много времени?
Я не сижу ни на каких диетах. Мне нужно заниматься спортом для настроения, для того, чтобы быть подтянутым, стройным, для того, чтобы иметь много сил. И это вовсе не легко. В то время, когда подростки занимались бодибилдингом, я занимался музыкой, был сутуловатым парнем, «ботаником», понимаешь? Сегодня мне необходимо быть здоровым, крепким. У меня маленькие дети, я хочу, чтобы они видели рядом с собой не дедушку, а дееспособного папашу, который может всё. Это постоянная борьба, надо договориться с самим собой. Вот ты приехал уставший в город Красноярск, у тебя два часа до концерта, а ты, вместо того чтобы лежать в кровати, бежишь в спортивный зал, заказываешь тренировку. Через не хочу. 

Тебе чуть больше пятидесяти. Как ты воспринимаешь этот возраст?
Мне кажется, что сегодня я сильнее, чем десять лет назад. Этот возраст хорош, если ты занят делом, если ты не зациклен на себе, живешь для семьи, для общества, для своих проектов. И вот замечательная мысль, отец мне часто это повторял: «Если бы молодость знала, если бы старость могла...» У меня сейчас как раз такой возраст, когда молодость уже знает, а старость еще может. Надо жить сегодняшним днем. Если сегодня ты приносишь пользу себе и людям, то и завтра будешь твердо стоять на ногах. 

Правильные слова. У тебя вообще очень положительный образ: хороший музыкант, примерный семьянин. Так и хочется поставить жирную кляксу, только вот некуда.
Ну как это некуда? Есть куда, покопаться надо. Но копайся — не подкопаешься. Клякса есть у каждого человека, и скелеты есть у всех, просто не все их могут обнажить прилюдно. Не все такие откровенные, чтобы идти в передачу «Пусть говорят» и всё про себя рассказывать. Я это не люблю. Должна быть интрига.

Я немного про другое. Мне кажется, тебя с пути ничто не может сбить — выбить, так сказать, почву из-под ног.
Ну почему? Я ранимый. Я просто очень хорошо играю роль уверенного в себе человека. Но я такой же, как и все, у меня тоже бывают моменты грусти, страха. 

А грустишь из-за чего?
Из-за того, что жизнь проходит быстро, дни вереницей мчатся, из-за того, что я не стал дирижером лучшего в мире симфонического оркестра. Кроме того, проект «Хор Турецкого», с моей точки зрения, еще не дошел до вершины Олимпа, он опережает время. Но, как писала Цветаева, «моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». 

Но у тебя же есть все: ты востребован, у тебя надежный тыл — красавица жена, дети. О чем еще можно мечтать?! Многие люди обожают твой хор и будут рады прийти на концерт в «Олимпийский». Да и то, что ты собираешь «Олимпийский», уже о многом говорит.
Возможно, ты и прав. Мы хотим сделать уникальное эстрадно-классическое шоу с хореографией, со сценографией, со спецэффектами. Будут модернизированные хиты, большая опера, мюзикл, оперетта, рок, классика, сочетание несочетаемого. Я слежу за тем, чтобы всё это было со вкусом. Наша задача — подобрать ингредиенты для того, чтобы классическая музыка звучала, чтобы люди, которые никогда не были в консерватории или филармонии, получили удовольствие, чтобы их это зацепило. Михаил Барщевский как-то сказал мне: «После того как я услышал оперу в твоем исполнении, я стал членом попечительского совета Большого театра». 

Прекрасно, вот на этой оптимистичной ноте мы и закончим.