Елена Подкаминская: «Хочу защитить свою дочь от разочарований»

Через несколько дней после фотосессии, во время которой Елена познакомила нас со своей трехлетней дочерью Полиной, мы с актрисой беседуем в гримерке киностудии, где проходят съемки третьего сезона сериала «Кухня». Она пришла со съемочной площадки, в макияже и в домашнем халате. В любой момент Елену могут позвать обратно: ее героиня появляется почти во всех сценах, график съемок очень плотный.

В углу гримерки образовалось стихийное спальное место — матрас и плед. Елена шутит: «Мне еще не приходилось давать интервью лежа». Мы садимся за стол, актриса окидывает взглядом натюрморт из трех стаканов с остатками кофе и сообщает, что никогда в жизни не пила столько кофе, как в последнее время: «Невозможно не принять капучинку на грудь, хотя я всегда была за правильный образ жизни, раздельное питание, отсутствие вредных привычек. Но очень спать хочется».

Судя по всему, у вас в жизни сейчас не самый легкий период.

Ритм работы сейчас очень напряженный. Мы прерывались на съемки полного метра «Кухни» в Париже. У меня это совпало еще и с началом проекта «Танцы со звездами». Потом в конце сентября стартовал театральный марафон: надо было отдать любимому Театру сатиры всё то, что я не успела сделать с начала сезона. Сейчас «три в одном» продолжается — съемки-театр-танец! Голова идет кругом, я пытаюсь сориентироваться и понять, что, где и когда происходит, а обилие историй и разных линий немножко сводит меня с ума. (Улыбается.) Но в целом я всем довольна. Очень приятно, когда выкладываешь в соцсеть фотографию со съемок, а у нее набирается огромное количество лайков. И комментарии такие: «Я страдаю без нового сезона, как дотерпеть до премьеры?» Эта любовь и доброе отношение зрителей делают меня счастливее.

Лена, расскажите, изменится ли как-то ваша героиня в новом сезоне?

В первую очередь изменилось ее отношение к Максу (герой Марка Богатырева. — Прим. ОК!). Когда мы начинали работу над проектом, я часто пребывала в конфликте с режиссером и сценаристами. Все хотели, чтобы моя героиня была стервозной карьеристкой, которая идет по трупам. Но это не мой почерк, и я ее смягчала, делала более женственной, ранимой. И теперь события, которые происходили в предыдущих сезонах, привели к тому, что Виктория окончательно разочаровалась в отношениях с Максом и решила: «Больше не хочу измен, не хочу боли, не хочу верить в нас». Она пытается уйти и поставить точку, но, как это часто бывает и в жизни, молодой человек начинает активно ее возвращать. Макс будет биться за нее. Пиковые моменты этой истории очень чувственны, и я надеюсь, что они взволнуют сердца зрителей.

Вы всегда стараетесь переделать свой персонаж под себя?

Я никогда не отдаюсь на волю режиссера полностью, а стараюсь придерживаться своего мнения и видения, иногда даже хитрю. От того, как я создаю актерский монолог, зависит очень многое: это меняет тональность образа, его интонации и смысл.

А какое место в вашей жизни сейчас занимает работа в театре?

Сезон идет полным ходом. Я играю, живу этим постоянно, работа не заканчивается, даже когда я прихожу домой. Но хочется научиться брать проекты по силам, потому что я не люблю ощущения надрыва, когда уже нет сил и хочется забиться в угол и выспаться. Наверное, я перфекционистка — стараюсь выдавать результат на самом высоком уровне. Иногда думаю: «Боже, боже, мне срочно нужно в санаторий!» Потому что по ночам иногда мне снится постановка какого-нибудь спектакля или танца. (Смеется.)

Кстати, вы очень здорово танцуете. Наверное, серьезно занимались этим раньше?

В детстве я мечтала стать балериной, танцевала в хореографической школе, но с нами очень жестоко обращались — выворачивали ноги, били по заднице. В общем, я решила это бросить. Когда поступила в Щукинское училище, тоже танцевала. Потом в театре, в спектаклях. Мне часто говорят, что я музыкальная. Видимо, помогает то, что в детстве я играла на фортепиано и флейте и соприкоснулась с подлинно гениальной музыкой. Но всё равно мои прежние занятия танцами нельзя считать профессиональными, это небо и земля по сравнению с тем, что я пережила за месяцы тренировок на проекте. Теперь, когда я поднимаю руки, то вижу, какие мощные у меня мышцы. (Смеется.) Чтобы танцевать, нужно быть выносливым, сильным человеком. У меня вроде стержень есть, нельзя сказать, что я слабая, иначе и Викторию Сергеевну не потянула бы. Но ребята, которые со мной работают, говорят, что мне не хватает жесткости, я вся такая мягкая, что ли. По субботам в эфире мы дарим людям праздник, но в будни, когда у меня смена с шести утра, а вечером спектакли, я еду в машине и плачу. Просто в качестве разрядки. (Улыбается.)

Похоже, вы все детство посвятили музыке и танцам. А куклы-то у вас были?

Куклы были. (Улыбается.) Но я училась и практически жила в школе искусств, которую создали мои родители. Однако я не воспринимала детство как сплошной труд. В коллективе царили дружба, любовь, понимание, преподаватели уважали индивидуальность ребенка. Были, конечно, и сложные программы, и высокие планки, но также было постоянное ощущение игры, праздника. Это было невероятно. В основном я дружила с ребятами из школы искусств. А во дворе я играла только когда ездила к бабушке в Евпаторию. Там мы с подружками по-настоящему отводили душу: бегали, бесились, веселились. Я была ужасная «общественница», очень коммуникабельная, и меня сложно было удержать на месте, меня всё время куда-то влекло.

Странно такое слышать после рассказа о музыкальных занятиях, ведь это как раз требует колоссальной усидчивости.

На фортепиано нужно играть по три-пять часов в день. У нас дома был кабинет, где стоял инструмент. Мама меня усаживала — она была моим педагогом — и слушала, а потом заводилась, делала замечания, что-то подсказывала. Мы с ней всё время были в таком смешном конфликте. Она закрывала дверь в кабинет, чтобы нам ничего не мешало, а я говорила: «Мама, я не хочу сидеть взаперти!» Свободы хотела. Занятия музыкой — это воспитание воли. Посидишь так на одном месте — и потом хочется бегать по потолку, особенно с моим характером. Я очень люблю движение, события, праздники. Мама с детства приучила меня к тому, что день рождения — это обязательно сценарий, новое платье, особенные песни, пляски, игры, фейерверк и радость. И я по сей день не терплю скучные праздники с застольями, болтовней и вручением подарков. Это ужасно! Мама всегда умела создать праздник, и мне хочется быть для своего ребенка такой же интересной, но пока выходит, что я рабочая лошадка.

Не опасаетесь упустить что-то важное в воспитании Полины?

Я считаю, что она окружена не­обыкновенными людьми, поэтому не опасаюсь. Сейчас, когда у меня со временем полная катастрофа, мне помогают родители. Дочка называет их «баля» и «деда». (Улыбается.) Также очень многое берет на себя мой муж и, конечно, наша прекрасная няня. У нас в семье полное взаимопонимание, все едины во мнениях по поводу воспитания. Но я, конечно, переживаю, что отдалилась. Когда Полина родилась, я была с ней постоянно, что бы ни происходило, и заканчивать грудное вскармливание было тяжело. Надеюсь, завал скоро закончится и я вернусь к своим материнским обязанностям.

Помнится, года полтора назад, когда мы общались с вами впервые, вы обмолвились, что вышли на работу через пару месяцев

после рождения Полины.

Да, я не знала, что такое быть мамой, и пообещала, что в феврале выйду в новой роли в спектакле «Таланты и поклонники», так как безумно о ней мечтала. В театре я в основном играю комедийные роли, так что драматические — это просто подарок судьбы. Я решила: ну что, ребенок в три месяца уже взрослый — конечно, сыграю! И это был конец света. Репетиций было мало, я придумывала свою Негину не прекращая грудного вскармливания, одновременно качала ребенка, развлекала и контролировала каждый вздох. Я была такая естественница, кормила Полину грудью до двух лет, поэтому брала ее с собой на съемочную площадку. В тот период мне больше всех помогал мой папа, потому что он стоически выносит любое напряжение, в отличие от моей впечатлительной и эмоциональной мамы. И мой папа, и муж дежурили около нее по очереди. И вот мы всей семьей, как цыганский табор, вваливались на площадку или в театр, а в перерывах я кормила Полину… В общем, по окончании всего этого я ползала по стеночке. По иронии судьбы моя героиня в «Талантах и поклонниках» говорит: «Петя, а в трудовой жизни бывает радость?» Никогда в жизни я не произносила эту фразу так талантливо. (Смеется.)

Вашей дочери на днях исполнилось три года. Что ее больше всего интересует?

Вы можете подумать, что я просто слишком люблю своего ребенка, но на самом деле она действительно безумно интересная, крайне эмоциональная, активная. Она танцует без остановки — прямо как я. Вообще творчество — это суть ребенка. Как-то Полина грустно пропела: «Мамы нет дома, она танцует с Андреем, он ее не побьет…» Я так смеялась! Она видела у меня на ногах синяки, которые я заработала во время танцевальных тренировок, запомнила, что это как-то связано с моим партнером, Анд­реем Карповым, и решила, что меня нужно защитить. Она очень ласковая, в ней живет какая-то безумная любовь. Потому что она с малого возраста у нас зацелованная. Очень важно ребенка любить. Был такой случай: я разрыдалась в торговом центре, когда увидела, как одна мамаша свою невесомую крошечку схватила — и головой в пол бац! А потом ушла вперед, и эта девочка осталась стоять одна в огромном торговом центре и рыдала от обиды и одиночества. Я думала, буду драться с этой женщиной! А потом все удивляются, откуда у нас люди такие… Всё идет из детства. Очень важно создать для ребенка мир, в котором он может быть смелым, свободным, открытым. И вот как-то я просыпаюсь оттого, что дочь меня зацеловывает и приговаривает: «Мамочка, просыпайся, мамочка, вставай…» Теперь, когда у меня что-то идет не так, я сосредоточиваюсь на этом моменте и думаю, что я все-таки очень счастливый человек.

Уже думаете о будущем Полины? Позволили бы ей пойти по своим стопам, зная, насколько тяжело бывает?

Мне бы, конечно, хотелось иного пути для нее. Моя профессия очень зависимая: случится или не случится, выстрелишь или не выстрелишь, заметят или не заметят. Если хочешь состояться, стать профессионалом, то помимо всего прочего важна удача, которая зависит от того, в какие режиссерские руки ты попадешь, какие у тебя будут учителя. Встретить хорошего режиссера и хорошего педагога очень сложно. Есть много, скажем так, самозванцев — людей, которые, не состоявшись как актеры, решают заняться педагогикой. Я вот не решаюсь взять на себя ответственность и пойти учить детей, не думаю, что созрела. Мне страшно оттого, что мой ребенок может попасть в руки новичков. Хочется защитить ее от разочарований.

Елена, а от чего зависит актерский успех? Вы ведь до «Кухни» очень много работали, но не были настолько популярны, как сейчас.

Случился тот самый выстрел, но его могло и не произойти. Когда я переживала по этому поводу, папа мне всегда говорил: «Работай. Нужно быть готовой. Ведь в твою жизнь в любой момент может прийти удивительная роль, а ты, не дай бог, не справишься». Бывает, актер выстрелил — и всё, у него крыша поехала. Он перестает совершенствоваться, бросил поиск, у него всё ровно. Нужна некоторая степень неспокойствия, когда ты всё время хочешь большего. Страшно быть одинаковой всюду, важно иметь возможность играть совершенно противоположные образы. Для меня создание персонажа — это важная, немного мучительная, но в то же время приятная часть работы. В театре это легче, чем на съемках, потому что там долгий период репетиций, ты ищешь, ищешь и в какой-то момент нащупываешь нужные точки. Для меня огромная радость, когда мне говорят, что я неузнаваема в новой роли, что я другая. И очень приятно получать отклик зрителей на свою работу. Мне часто приходят письма. Иногда кто-то рассказывает, что моя работа на сцене или в кадре помогла ему пережить одиночество, печаль разбитого сердца, осветила жизнь. И тогда я чувствую, что всё не зря. Это согревает.