Дарья Екамасова

И это артхаусный проект?
Да. Перед каждым режиссером были поставлены определенные условия, которые нужно было обязательно соблюсти. Например, главный герой — чудак-маргинал, у него нет одного зуба, в кадре обязательно появляются ботинки для степа. Плюс лирическая линия, которую я, собственно говоря, и представляла. Но в принципе получилось что-то вполне традиционное. Знаете, как «Нью-Йорк, я люблю тебя». Наш «Хроноглаз» об одном очень интересном человеке, отдаленно напоминающем математика Перельмана, отказавшегося от Нобелевской премии. 

Кстати, о Нью-Йорке. Вы представляли этот фильм на последнем кинофестивале Tribeca. Какие впечатления?
Я впервые была на таком большом кинофестивале. Всё, что происходило со мной в те дни, было для меня полнейшей неожиданностью. В какой-то момент для меня даже стерлись грани между Америкой и Россией. Раньше Голливуд, независимое американское кино всегда казались мне чем-то заоблачным. Я считала, что в первую очередь надо добиться чего-то здесь, а потом, если ты в совершенстве знаешь английский, двигаться на Запад. Кто-то рождается в Штатах, и у него там связи. А кто-то, чтобы хоть как-то засветиться, идет в передачу «Дом-2». Всем везет по-разному. В Нью-Йорке я вдруг поняла, что абсолютно всё рядом. И неважно, что Федорченко не говорит по-английски, а Корин по-русски, — в творчестве все объединяются... 

 
Дело в особой энергетике?
Да, в ней. Мне кажется, ньюйоркцы рады, что там живут. Хотя жизнь там тоже непростая: многие живут, а многие выживают.

Даша, вы получили «Нику». Кто-то с иронией, а кто-то на полном серьезе говорит, что это наш российский «Оскар». Какие-то ощутимые перемены вы чувствуете?
Мне очень часто задают этот вопрос: что изменилось после того, как ты сыграла такую роль, получила «Нику». А еще называют какими-то странными словами вроде «ньюсмейкера». Но для меня не произошло разделения на «до» и «после». Конечно, что-то изменилось — стало больше забот и меньше времени. 

Забот какого плана?
Те же фотосессии, интервью, передачи. Раньше всё это бывало редко. А сейчас практически каждый день. И это радует. Я понимаю, что это часть работы. Что касается творчества, да, появились предложения от театров. Вот сейчас, например, Лера Ланская предложила участвовать в постановке «Спасенная любовь» по роману «Воскресение» Льва Толстого, где все женские роли мы будем играть с ней вдвоем. Это мой первый опыт такого плана. Наверное, будет очень много споров, но мне это интересно. В кино не произошло разделения, но возникла некая планка. Я со всех сторон слышу: «Не вздумай сниматься в сериалах!» 

А вы боитесь в них сниматься?
Нет. Если предложат интересную роль и на съемки серии будет отводиться не по четыре дня... Я имею в виду серьезный подход, фильм до 16 серий. Сериал сериалу рознь. Сейчас я внимательно читаю сценарии, смотрю, кто режиссер, но пока каких-то интересных предложений нет. Хотя я, допустим, с радостью снялась бы в молодежной комедии или даже в фильме ужасов. И только сейчас, спустя почти год после премьеры «Бабы», мне стали предлагать роли, не напоминающие Варвару. 

Режиссеры хотели эксплуатировать созданный вами образ?

Есть люди, которые после «Бабы» думают, что я родилась в платке. 

В этом есть и положительный момент: образ получился настолько достоверным...
Я не считаю, что моя Варвара простая доярка. Она в первую очередь драматическая героиня с очень непростой судьбой... Недавно меня пригласили на пробы. Накануне я уточнила, не будет ли это из той же серии. Меня заверили, что нет. И вот я прихожу и слышу: «Вот стол, это как будто стоит корова, и вы ее будете доить». Я поняла, что вообще не люблю пробы. 

Почему?
У меня нормальные пробы в жизни были, может, раза четыре: у старшего и младшего Прошкиных, у Андрея Смирнова. В основном же пробы проходят так: приходишь, вместо ручки тебе дают зажигалку — пишите письмо зажигалкой. Всё слишком абстрактно. Я думаю, что если проводить пробы, то так, как раньше, в советском кино, — в костюмах, с гримом. А сейчас многое происходит второпях. За время, когда можно снять один хороший фильм, снимают кучу сериалов. Но зачем? Ведь гораздо лучше сделать один стоящий фильм, который потом объездит фестивали по всему миру и о тебе узнают как о режиссере. А у нас все торопятся. Нет, славу богу, не все! 

Даша, вы родились в московской семье интеллигентов. Откуда у вас эта деревенская природа? Как вам удалось так потрясающе «снять» образ девушки от сохи?
Я поначалу боялась, что не справлюсь. Коренная москвичка, всю жизнь прожила здесь... 

Что большая редкость сейчас.
Я недавно заметила эту грань между приезжими и москвичами. Для меня всегда все были равны. И вдруг я обнаружила, что большинство моих друзей приехали в этот город. Когда я стала снимать квартиру пару лет назад, я вдруг осознала, что в отличие от меня, они не могут в любой момент приехать домой и сказать: «Мам, мне плохо, погладь ручку». Хотя их менталитет был мне совершенно понятен. Да, среди моих друзей много приезжих. А еще, учась в музыкальном училище, я много времени проводила в общежитии. Все акценты, говоры прилипали ко мне — у меня абсолютный слух. Когда я пришла на пробы в «Бабу», Смирнов сначала мне отказал: «Ты слишком маленькая, тем более москвичка». И все же меня утвердили. У меня была безвыходная ситуация: я должна была целиком и полностью отдаться этой роли. Слава богу, вроде получилось. 

Как вы вырабатывали тамбовский говор?
У нас были педагоги-консультанты. А еще, мне кажется, для Андрея Сергеевича это родной диалект, потому что он знал все нюансы вплоть до поднятия голоса на полтона в конце фразы. На съемках вокруг нас были местные бабушки, мы ходили к ним в гости, они накрывали для нас стол. И каждый раз всё заканчивалось тем, что мы со слезами на глазах слушали их рассказы. Так, постепенно, мы начинали употреблять их слова, копировать манеру говорить. Для мня это было несложно. Мне всегда достаточно просто давались озвучки. Люблю необычные говоры, акценты, люблю ловить что-то на слух, а еще пародировать. 

Даша, а вы верите, что за эти сто лет что-то изменилось в людях? Да, у них появился Интернет, йогурт, но сама суть?
Появился Интернет, да. Но кровь та же осталась, такое же сердце, желудок, губы... Точно так же и чувства. Наверное, мужчины изменились, а женщины остались прежними. Да, у нас появилось право голоса — эмансипация, естественно, повлияла. Но инстинкты остались те же. Мы и любим, и страдаем, и изменяем, и расстраиваемся, и радуемся точно так же, как это было тогда. 

Вы сказали «инстинкты», а не чувства...
Я сознательно сказала «инстинкты». Потому что всё оттуда, как говорится. 

К вопросу об инстинктах: все события в фильме происходят между двумя полюсами — сексом и смертью. А вот, скажем, такая важная для женщины часть жизни, как рождение ребенка, вообще была опущена.
Это же мужской взгляд. Я поначалу спорила с режиссером: тут моя героиня не могла так поступить, зачем вы так написали? На что он мне ответил: «Даша, я столько воспитал женщин — а у Смирнова три дочери, и женат он в четвертый раз, — что знаю их лучше, чем они знают себя». Позднее я поняла, что он был прав. В этой картине он показал то, что мало кто улавливает: мужчина редко может жить с той верой, с которой живет моя героиня. 

Верой во что?
Верой в то, что всё наладится: вот сейчас мне плохо, но ничего, я переживу, и завтра всё будет хорошо. Я, конечно, еще молода, но тем не менее я редко встречала на своем пути мужчин, которые верили настолько глубоко, как бы их ни била жизнь. Именно это наше качество мужчины принимают за легкомыслие, за какие-то розовые очки. По сути, это и есть инстинкт материнства — установка на то, что ты при любом раскладе должна выжить, чтобы спасти своих детей, ради них выбраться из любой ситуации. 

Считается, что русская женщина любит — жалеет. Но у вашей Варвары жалости к мужчинам не очень-то много...
Женщины в те времена не могли говорить о своих чувствах. Моя героиня не чувствовала — она действовала. Помните, она пожалела того дезертира, с мужем своим странным до последнего была... Я, честно говоря, какие-то моменты начинаю забывать. Но до сих пор, приходя в какую-то компанию, часто попадаю в эпицентр споров из серии «А ты ходишь на митинги?!». Так и тут: а тебе нравится «Жила-была одна баба»?! Споры на целый вечер. Я поначалу расстраивалась, но потом поняла, что не бывает такого, чтобы фильм нравился всем. Это уже не искусство, когда все просчитано: тут надо вызвать у зрителя слезы, здесь — смех. Посмотрели и после кино пошли в «Макдоналдс»... Нельзя снимать фильм, чтобы после него захотелось пойти и натрескаться «пластмассовой» еды. 

После такого успеха вас наверняка стали чаще приглашать на какие-то вечеринки, тусовки. Вы легко вписались в так называемую светскую жизнь?
Когда есть свободное время, почему бы и не сходить на премьеру какого-нибудь хорошего фильма. Но все эти презентации — новой жвачки, фена для волос, автомобиля... Не успеваю. 

Вам не нравятся предложения такого рода?
Мне нравятся другие предложения. В Штатах я работала с одним американским фотографом. У нас была экспериментальная фотосессия, что-то новое и для него, и для меня. Теперь я понимаю, что фотографироваться не менее интересно, чем сниматься в кино, и с любопытством соглашаюсь на всякие подобные истории. 

Даша, как же вас мама с папой отпустили в актерскую профессию?
Они мечтали, что я стану пианисткой. Я же собиралась быть юристом, детективом, следователем. 

Хороший набор!
Я начиталась детективов, насмотрелась фильмов и решила, что буду следователем. Но слава богу, в Высшую школу милиции я не пошла. 

А были планы?
Были. Я даже из дома уходила, вставала у двери и говорила: «Я не пойду в музыкальное училище!» Но здорово, что я все-таки туда поступила, а потом попала в театр. Хотя, вообще-то, бабушка меня постоянно таскала в детстве в Большой театр. На первом курсе музыкального училища я познакомилась с ребятами, с театралами, которые пригласили меня на спектакль в один из ведущих театров. Кстати, по иронии судьбы мне недавно предложили участвовать в том спектакле — пока не хочу говорить в  каком. Представляете? Получается, прошло более десяти лет. Вот такая закольцовка. Обычно такие вещи происходят где-нибудь в Нью-Йорке. 

Как в семье отнеслись к тому, что вы оставили музыку ради актерской профессии?
Музыкальное училище я закончила. На первом курсе я снялась в массовке одного клипа, моя фотография оказалась в картотеке, а спустя полтора года меня пригласил Андрей Прошкин в свой фильм «Спартак и Калашников». Идти в профильный вуз я и не думала, пока не встретила одного актера, который сказал: «Поступай в театральный!» Я была на первом в своей жизни кинофестивале, в «Артеке». Я бы очень хотела встретиться с этим человеком еще раз... Так вот, он ко мне подошел — абсолютно незнакомый мне тогда человек — и спросил: «В каком театре вы играете?» Я говорю: «Ни в каком не играю, я в музыкальном училище учусь». Он говорит: «Поступайте в театральный, если хотите играть». На следующее утро я проснулась с мыслью: «Да, я поступлю! И сыграю с ним на одной сцене!» Я долго искала его по «Артеку», чтобы сообщить о своих планах. Такая дурочка, мне было лет пятнадцать-шестнадцать. С тех пор я стала поступать и раз на четвертый поступила — Александр Шалвович Пороховщиков взял меня на второй курс… Но с тем актером я больше никогда не пересекалась. 

Пусть его имя останется тайной... Как вам училось в ГИТИСе?
Я представляла себе эту учебу несколько по-другому. Я думала, что буду с утра до ночи пахать, — как те ребята, которые на последние 15 копеек покупают хлеб, ходят в дырявых свитерах, спят на полу, зато полны идеями, что-то всё время творят. Но я очень благодарна своим педагогам — и Александру Шалвовичу, царствие ему небесное, и Наталье Юрьевне Балушковой. Они мне дали очень многое. 

Даш, я знаю, вы безумно любите лошадей...

Да. Во-первых, у дедушки когда-то была своя конюшня. Он рассказывал, как босиком, без стремян и седла мог скакать, держась лишь за гриву. Когда мне было лет десять, я стала экономить на завтраках в школе и на эти деньги занималась в конноспортивном комплексе «Битца». Я, конечно, сказала родителям, что хочу заниматься, и, естественно, мне было отказано, ведь я занималась музыкой, а они очень волновались за мои руки. Так я стала заниматься тайком. Однажды меня посадили на слепую на один глаз лошадь, которая меня понесла, и я упала. Когда я головой билась о землю, у меня была лишь одна мысль: чтобы не позвонили маме. Разумеется, позвонили. 

А сейчас верхом ездите?
Я очень хочу, чтобы когда-нибудь у меня была своя лошадь. Если у меня выдается свободная неделя, я еду в один городочек, где есть небольшая конюшня, и там можно за три копейки взять лошадь в аренду. Это очень хорошая «перезагрузка» — как съездить на море или еще куда-нибудь. Я мечтаю эту свою любовь к лошадям реализовать в кино: хочется в белом платье, по краешку моря, галопом, с распущенными волосами... 

Даш, а своих детей не пора завести?
Пора. Куда бы я ни приезжала, если в доме есть дети, нас не слышно и не видно: взрослые в одной комнате, я с детьми — в другой.
Мы придумываем игры, бесимся… В такие моменты вся твоя внутренняя экзальтированность исчезает, появляется тихая радость и спокойствие оттого, что всё самое главное впереди.