Регина Спектор

Регина, я уже несколько лет слежу за твоим творчеством. Сначала меня привлекли песни, потом яркие видео. Только спустя какое-то время я узнала, что ты, оказывается, из Москвы. Что ты помнишь о своем московском детстве?
Мы уехали из России, когда мне было девять лет, так что я много чего помню. Мы жили на Ждановской, теперь, кажется, это район Выхино. Там кругом были пятиэтажки, а совсем недалеко — лес. Во дворе постоянно шумели дети. Кстати, мальчишек у нас было значительно больше, чем девчонок. И вот когда ребята начинали играть в войнушку, я мигом неслась на улицу — хотела быть солдатом... А бабушка с дедушкой жили в поселке Малаховка, и мы с родителями часто их навещали. Ходили вместе на различные концерты, в галереи. А еще я обожала учиться, ходила в музыкальную школу. Мне везло, меня везде окружали замечательные педагоги. Что бы там ни было, у меня остались только самые лучшие воспоминания о детстве. 

А что послужило поводом для стремительного переезда в США?
В конце 1980-х в Советском Союзе люди были очень странно настроены по отношению к нашей национальности. Ко всему прочему нельзя было открыто ходить в синагогу, учить иврит. Эмиграция открыла перед нашей семьей больше возможностей. Переехав в Штаты, я стала учить родной язык, узнала много о национальных праздниках. Для моих родителей было чрезвычайно важно, чтобы я росла в здоровой атмосфере. Сами они ощутили на себе слишком много негатива. Поэтому они не хотели, чтобы их дочь столкнулась с проблемами, скажем, при поступлении в университет, только потому, что она еврейка. 

А много раз ты бывала в России после переезда?
Ни разу. Так что для меня этот приезд будет непростым испытанием, и я уже вовсю готовлюсь к этому. Я вообще ужасно эмоциональная. Даже представить не могу, что со мной случится, когда выйду из самолета. Я и так всегда волнуюсь перед концертами в других странах. Но Россия — это нечто особенное. Я еду с концертами! Да мне даже не верится! 

Москву ты не узнаешь…
Догадываюсь. Возможно, в какой-то степени именно поэтому я так долго и не решалась приехать. Я будто ждала подходящего момента. Знаешь, мне настолько дороги мои воспоминания из детства, я с таким трепетом храню их все эти годы, что я жутко боюсь разочароваться. Мне страшно, а вдруг, как только появятся новые эмоции, сотрутся старые теплые воспоминания. Конечно, потом я осознала, что нельзя не ехать только из-за этих опасений. Это несерьезно. На сто процентов всё равно не получится себя обезопасить. Так что в июле ждите нас в Питере и Москве с концертами. А еще мы с родителями хотим съездить к дедушке на кладбище и посмотреть на наш дом.

Ты говорила, что в детстве ходила в музыкальную школу. Получается, как это часто бывает, родители определили твое будущее?
Скорее всего. У меня музыкальные родители: в России мама преподавала в консерватории по классу фортепиано, а папа в свое время играл на скрипке. Правда, профессиональным музыкантом он не стал, занялся фотографией. А когда я была маленькой, родители долго спорили, игре на каком инструменте обучать дочь — на фоно или на скрипке. Победила мама.

Свою первую песню ты написала совсем в юном возрасте?
Кстати, нет. По-моему, мне было уже лет шестнадцать. Сначала я просто начала что-то себе напевать, мурлыкать под нос. Это было не слишком профессионально. Подыгрывать себе на фортепиано я поначалу боялась: в голове как-то так отложилось, что на инструменте можно играть только классическую музыку. (Смеется.) Ну а потом научилась.

Первое свое настоящее выступление помнишь?
Это было очень забавно. Я должна была дать свой первый сольный концерт в одном баре на Манхэттене. Мне мечталось, чтобы после того концерта на меня обратили внимание и стали приглашать играть там снова и снова. Мне сказали, что в зале должно быть как минимум человек пятьсот. Где же мне столько взять? (Смеется.) Я всех своих родственников, всех друзей обзвонила и попросила их прийти и поддержать меня. Ну, они и пришли. Было столько взрослых русских! Можешь себе представить? Хотя вряд ли все они понимали, о чем я пела… Но с их помощью я справилась.

Кстати, о русских. Два года назад я была на одном польском фестивале…
(Перебивает.) В Гдыне? Ничего себе! Как здорово! Это был волшебный концерт, я до сих пор его помню.

Мне запомнился такой момент: когда ты исполняла песню Apres moi («После меня». — Прим. ОК!) и дошла до пастернаковских слов «Февраль. Достать чернил и плакать...», молодые люди в первых рядах высоко подняли российский флаг...
Я же говорю, это был уникальный концерт. Чаще всего я пою с закрытыми глазами: я немного теряюсь, стараюсь сконцентрироваться. Получается, будто я физически не присутствую в зале. Но когда начинаю петь эти русские слова, моментально понимаю, где и сколько моих соотечественников. Иногда — парочка, иногда очень много. Они радуются, аплодируют, подпевают мне. Мурашки бегут по коже в эти мгновения. На том польском концерте я была на пике эмоциональности, и зрители это почувствовали. Я повторюсь, я безумно волнуюсь перед русскими концертами. И если честно, я не очень-то представляю, кому я известна в России.

А ты считаешь себя известной?
(Смеется.) Если откровенно, то не совсем. Конечно, я подозреваю, что кто-то где-то знает мое имя, кому-то знакомы мои песни… Но вот по-настоящему известной я себя не чувствую. Трудно до конца понять, насколько нужна эта популярность, если ты действительно хочешь заниматься искусством. Это большое счастье — иметь возможность просто оставаться невидимым и наблюдать со стороны. Ехать в автобусе, прогуливаться по улицам — жить той жизнью, которой живут абсолютно все. 

Читайте полную версию интервью в журнале ОК! № 25