Дарья Мороз: «Артист — натура подлая»
Софи Лорен как-то сказала: «Популярность — хорошая вещь первые месяца два и мучение все остальные годы». ДАРЬЯ МОРОЗ с раннего детства знакома с издержками актерской профессии, но все равно другого пути для себя не видела. <br /> <br />
Ирина Бордо
За последние два года в вашей личной жизни произошли приятные перемены (в сентябре 2010 года у актрисы и ее супруга, режиссера Константина Богомолова, родилась дочь. — Прим. OK!). Многие артисты в такой ситуации начинают чаще появляться на страницах журналов, делясь подробностями личной жизни. А о вас даже в Интернете информации не так много. Устали давать интервью?
Я не могу сказать, что я устала. Просто в какой-то момент, особенно после рождения Аньки, я стала иначе воспринимать такие вещи. Вы же знаете, интервью занимают очень много времени, а при моей большой загруженности все свободные минуты хочется посвящать ребенку. Я действительно стала редко выползать на встречи с журналистами, ссылаясь на большой объем работы. Но иногда и сама задумываюсь о том, что что-то я уже полгода никому про себя не рассказывала и себя не рекламировала. Надо бы, наверное. (Смеется.)
Вы сказали, что на интервью вам часто задают одни и те же вопросы. Чтобы я вам их не задавала, расскажите, что это за вопросы.
(Улыбается.) Знаете, мне немного надоел вопрос о моем хобби, которое я временно забросила.
Вы о лепке кукол?
Да. Сейчас я уже начинаю чувствовать в себе желание вернуться к этому. Аня немного подросла, так что, возможно, скоро что-нибудь такое «залеплю». Очень надоел вопрос о том, как мне работается с папой (известный российский режиссер, актер и продюсер Юрий Мороз. — Прим. OK!). На это я всегда отвечаю так: «Хотите заставить нас с Надей и Аней Михалковыми заскучать, задайте нам этот вопрос». Я прекрасно понимаю, почему он возникает, я не понимаю другого: почему он возникает постоянно. А еще устала говорить о своей работе в проекте «Апостол».
Я знала, что в вашем списке надоевших вопросов окажется и вопрос о работе с папой. Но ведь он действительно вполне обоснован и его задают абсолютно всем детям известных актеров и режиссеров.
Конечно, я это прекрасно понимаю. И всем детям приходится отвечать. (Улыбается.) У людей всегда есть какое-то такое чувство, что если ты ребенок известного артиста, то с тобой все понятно. Но никто не задумывается о том, что далеко не все дети артистов остаются в профессии. Один раз, ну, может, два тебя пристроят, а дальше что? Ты либо успел что-то доказать своей работой, своим талантом, либо нет. В начале своего творческого пути я, конечно, очень переживала. Но вот что интересно: недавно одна журналистка сказала мне, что она и не знала, что я дочь актрисы Марины Левтовой. Тогда меня очень огорчило, что об этом подзабыли. А в моих первых интервью все делали акцент именно на том, что я дочка Марины Левтовой и Юрия Мороза. Я обижалась: ну как же так?! Я — это я! Конечно, я дочь своих родителей, но я еще и актриса. Сейчас меня уже стали воспринимать как самостоятельную единицу, и мне хочется побольше быть дочерью Левтовой и Мороза. (Улыбается.)
Наверное, теперь иногда пишут, что Юрий Мороз — отец актрисы Дарьи Мороз?
Бывает, и мы с папой над этим очень смеемся. Забавно.
Недавно я общалась с Агриппиной Стекловой, которую тоже часто спрашивают об отце. Она сказала интересную вещь: «У потомственных врачей, педагогов — династия, а у артистов — семейственность, и это как-то несправедливо». Вы в таком ключе не размышляли?
Очень интересная мысль. По большому счету актерство — мыльный пузырь. Нет двух людей, которые бы одинаково думали об одном актере. У всех свои ощущения. Кому-то ты нравишься, кому-то нет. Тут нельзя математически что-то выверить. Врач или хорошо лечит, или не справляется со своей работой. И это видно: его пациент либо здоров, либо нет. Как сказал режиссер Александр Анатольевич Прошкин, артисты «торгуют воздухом». Порой я думаю: а вообще по каким критериям сегодня оценивают артиста? Какие-то уже не те оценки. В этом смысле, конечно, телевидение сделало свое дело. Ты можешь быть очень талантливым, ста пядей во лбу, но если ты не засветился в телике, то вряд ли тебе предложат роль в каком-то громком проекте. Становится трудно. Где сейчас критерий существования в профессии? Куда двигаться дальше? Может, идти сниматься в каком-то поганом, извините, сериале? Не хочу. Кто-то может это делать, я — не могу. Ни за какие деньги не буду тратить на это время. А сниматься хочется, и вот ты сидишь ждешь, выбираешь лучшее из того, что тебе предлагают…
И сколько можно ждать?
Бесконечно. И это лучше, чем растрачивать себя. Честно говоря, я сейчас немного не понимаю, чего именно мне хочется в профессии. Я хочу работать, но как и где? Особенно эти вопросы касаются кино. Вот что мне делать в моей жизни, я понимаю, есть конкретные мысли, которые занимают мою голову, — ребенок, семья… А в работе какая-то вата, не понимаю, в какую сторону двигаться. Мне повезло, у меня есть театр, который очень помогает.
Получается, что пресса и телевидение «удешевляют» актерский труд?
Возможно. Ведь чем чаще ты мелькаешь, тем популярнее становишься. А есть ли в этом смысл? Я не понимаю, как артисты могут показывать своих детей, зачем пускают в собственную постель. Многие мои коллеги это делают. Я иногда думаю: а почему бы и нет, а может, и мне… А потом осознаю, что мне страшно. Я боюсь чужих глаз. Я и так много чего на себя принимаю: обо мне говорят, пишут. Но это нормально, это издержки моей профессии. Просто не хочется, чтобы сейчас это касалось моего ребенка и семьи.
Мне кажется, всё зависит от характера самого артиста. Кто-то и такому повороту событий порадуется, многие и сами на Facebook выкладывают достаточно интимные снимки.
Я с вами согласна. Но я, например, даже на Facebook фото Аньки не выкладываю. Я понимаю, что кто-то из списка моих друзей может эти фото куда-нибудь скинуть. Конечно, вероятность этого мала, но мало ли. В этом плане в какой-то степени мой единомышленник Чулпан Хаматова. У нее трое детей, но она никогда их не показывает. Помимо банального родительского страха присутствует и другой момент. Не надо детей приучать к такому образу жизни, не надо подпитывать в них мысли о какой-то особой позиции в обществе. Не могу сказать, что на меня хорошо повлияло то, что в детстве я очень много времени тусила в родительских компаниях. Тот публичный образ жизни привел и к внутренним проблемам. Может быть, именно поэтому я слишком рано почувствовала себя взрослой. Но ребенок же должен оставаться ребенком, его не нужно с детства окунать во взрослый мир. И поэтому я стараюсь Аню не приучать к публичной жизни, и, может быть, тогда она выберет себе другую профессию.
А если вам сейчас предложат задействовать Аню в какой-нибудь картине — откажете?
Знаете, если предложение поступит от серьезного режиссера, которого я знаю, уважаю, то я соглашусь. А если мне предложат какой-нибудь сериальчик, то нам это не надо. Я прекрасно помню себя, когда меня пробовали в замечательную картину «Двое и одна». Мне тогда было лет пять. Что-то пошло не так на пробах — что именно, я уже плохо помню. В общем, кто-то из актеров погавкался с режиссером. Меня это дико напугало, я начала орать. Тогда мама меня взяла, оттуда унесла и обратно не принесла. (Смеется.)
Я так понимаю, что имя режиссера картины для вас имеет большое значение. К кому пойдете работать: к режиссеру с громким именем, к тому, с кем уже работали, или, может, к подающему надежду дебютанту?
Варианты могут быть разные. Но могу сказать точно: ни один замечательный сценарий не спасет плохого режиссера. Если человек не профессионал, его ничего не спасет. Все-таки кто режиссер — это первое, что хочется знать. Конечно, есть очень талантливые дебютанты и всегда есть возможность посмотреть, что режиссер снимал на уровне дебюта в своем вузе. А потом уже при личной встрече можно понять, что собой представляет этот человек. Другое дело, что если ты доверяешь режиссеру, то согласишься работать с ним и над достаточно неприметным сценарием. Просто знаешь, что он вытянет, сделает всё крепко и максимально профессионально. Сейчас в кино у меня, к сожалению, мало предложений от режиссеров, с которыми мне бы действительно хотелось поработать. Очень надеюсь, что скоро появятся.
Я не спрашивала вас о том, как вам работалось с папой, но спрошу, как вам работается с супругом, известным театральным режиссером.
На самом деле достаточно сложно в работе абстрагироваться от личных отношений. Отношения с родителями, конечно, близкие, но в то же время они немного дистанцированные, что ли. С Костей сложнее, чем с папой. Но я могу сказать, что он, скажем так, один из пятерки российских театральных режиссеров, с которыми я действительно мечтала работать. И это очень большая удача для меня как для актрисы. Я попала в его творческую команду еще до того, как у нас начались отношения. Как и все талантливые люди, Костя очень непростой человек. На площадке он ведет себя достаточно жестко и беспощадно. Он знает, где надавить на твои болевые точки, у него свое собственное представление о профессии. Работать с ним и большое удовольствие, и огромное испытание. Так, как он умеет «размазывать», не умеет ни один режиссер. Это его способ вывести актера на некую нулевую позицию. Каждый артист приходит со своим багажом знаний о профессии, со своим опытом и со своим ощущением себя. Обо всем этом приходится забыть. Сначала ты сопротивляешься, а потом понимаешь, что он прав. Очень сложно добиться от артиста того, чтобы он хотя бы на минуту стал самим собой, стал работать не исходя из своего представления о персонаже и о себе, любимом, а именно своими настоящими струнами. Это дикая работа.
Часто наступают творческие кризисы?
Да. Артист — натура подлая. Ему всегда необходимо почувствовать отдачу. Раньше было меньше сериалов, было больше кино. Приезжая на крупные фестивали, ты показывал свое кино и чувствовал отношение зрителя, получал свою долю комплиментов, аплодисментов или здоровой критики и гнева. А что сейчас? Выходит какой-то качественный проект с твоим участием, ты сыграл, ты гордишься и, конечно, подсознательно ждешь, что тебе скажут. А на деле можешь услышать что-то вроде «Ну да, я посмотрел парочку серий. Хорошая работа». И всё! А ты выложился на полную. В театре всё иначе. Каждый раз, выходя на сцену, получаешь живую энергию зала. В кино у меня сейчас что-то вроде кризиса, за исключением, пожалуй, одного проекта, про который не могу пока говорить. В основной своей массе наше кино сейчас некий междусобойчик. Мы, к сожалению, до европейского результата недотягиваем.
Каким спектаклем сейчас больше всего дорожите?
Трудно сразу ответить. Мне дорог спектакль «Живи и помни», он до сих пор не теряет для меня своей ценности. Очень люблю спектакль «Событие», хотя у меня там совсем небольшая роль. Обожаю все Костины спектакли: фантастический «Лир», который взорвал питерский и московский театральный мир, люблю «Волки и овцы». Сейчас репетируем спектакль «Гнездо глухаря», который будет идти на большой сцене МХТ им. Чехова (премьера спектакля состоится в рамках фестиваля «Черешневый лес» — Прим. OK!). Думаю, это будет достаточно жесткий разговор о советском времени.
Вы сказали о своем особом отношении к спектаклю «Живи и помни». Вам было всего 22 года, когда вы впервые сыграли Настёну. Как получилось, что такая сложная роль досталась юной девушке?
В 2004 году Нина Чусова ставила у нас в МХТ спектакль «Тартюф», в котором я была занята. Олег Павлович тогда предложил Нине поставить спектакль «Живи и помни». Он когда-то видел, как она играла Настёну в дипломном спектакле, и очень хотел, чтобы эта повесть вернулась на сцену МХТ. Нина отказалась, она не хотела делать из этого спектакль, ее больше интересовало кино. Мысль о кино и меня очень заинтересовала, я тогда поступила на высшие курсы сценаристов и режиссеров, в продюсерскую мастерскую. Мы с Ниной отправились к Валентину Григорьевичу Распутину за авторскими правами. Конечно, он нам их не дал, посчитал, что сделаем современную трактовку, всё опошлим. На этом история заглохла, но для меня ненадолго. Владимир Сергеевич Петров, с которым я до этого дважды работала, начал работу над этой повестью в МХТ и позвал меня на роль Настёны. Поверил в меня. Олег Павлович не был уверен, что я справлюсь, да и папа меня очень отговаривал, даже говорил, что надо пойти и отказаться. Я же действительно была маленькой, я и сейчас-то маленькая. А роль очень тяжелая. Было абсолютно непонятно, справлюсь ли я. Мне, конечно же, казалось, что всё у меня получится, а как иначе? Кроме того, у нас не было авторских прав, театр безумно рисковал. Валентин Григорьевич смотрел генеральный прогон в Крещение, за несколько дней до предполагаемой премьеры.
Ему же могло и не понравиться!
Тогда спектакль бы не выпустили. Но он дал добро. Премьера была очень успешной. А потом я пошла к Распутину уже за правами на фильм. Его условием было то, что снимать должен режиссер старшего поколения, а роль Настёны должна буду исполнить я. Я всегда буду благодарна Валентину Григорьевичу за оказанное мне доверие.
И эта роль принесла вам «Чайку» за спектакль и «Нику» за фильм. Получается, боролись не зря!
Конечно. Это была и есть очень серьезная история в моей жизни. Я потратила много времени, сил, нервов. Конечно, в начале я иначе играла. А теперь стала старше. Сейчас я и сама не понимаю, как я тогда решилась, как осмелилась, как сама не отказалась. Сегодня я, возможно, послушалась бы отца.
Ну а потом-то он взял свои слова обратно?
Он получал за меня «Чайку» — я была на гастролях в Самаре. Он со сцены признался, что очень ошибался, когда старался меня отговорить от этой роли. И Олег Павлович оценил мою работу. Это было очень трогательно.
В этом номере OK! репортаж с 25-й церемонии вручения премии «Ника». Вы из актерской семьи, для вас, наверное, эта премия много значит?
Премии 25 лет, мне скоро будет 29. Я знаю ее с детства, поэтому она для меня, пожалуй, самая главная кинопремия. Я была и «вручантом», и ведущей, и номинантом, и «получантом». Признаюсь, за фильм «Живи и помни» мне страшно хотелось получить награду. Я очень расстроилась после «Кинотавра» и «Золотого орла», потому что там мою работу не отметили. Получив «Нику» за очень важную работу в моей жизни, я дико обрадовалась, а потом как-то успокоилась. Еще было приятно, что нас отметили вместе с Аней Михалковой.
И где сейчас стоит заветная статуэтка?
(Смеется.) Не буду рассказывать. Но могу сказать, что все мои призы стоят дома на одной полочке… Что бы там ни говорили, призы нужны артистам. Помимо самой награды важно слышать комплименты от коллег. Перед церемонией «Ники» ко мне подошли несколько очень уважаемых артистов и сказали, что они голосовали именно за меня. Очень приятно и ценно, когда свои признают, что ты в профессии что-то сделал.
Читайте полную версию интервью в журнале ОК! №15
Я не могу сказать, что я устала. Просто в какой-то момент, особенно после рождения Аньки, я стала иначе воспринимать такие вещи. Вы же знаете, интервью занимают очень много времени, а при моей большой загруженности все свободные минуты хочется посвящать ребенку. Я действительно стала редко выползать на встречи с журналистами, ссылаясь на большой объем работы. Но иногда и сама задумываюсь о том, что что-то я уже полгода никому про себя не рассказывала и себя не рекламировала. Надо бы, наверное. (Смеется.)
Вы сказали, что на интервью вам часто задают одни и те же вопросы. Чтобы я вам их не задавала, расскажите, что это за вопросы.
(Улыбается.) Знаете, мне немного надоел вопрос о моем хобби, которое я временно забросила.
Вы о лепке кукол?
Да. Сейчас я уже начинаю чувствовать в себе желание вернуться к этому. Аня немного подросла, так что, возможно, скоро что-нибудь такое «залеплю». Очень надоел вопрос о том, как мне работается с папой (известный российский режиссер, актер и продюсер Юрий Мороз. — Прим. OK!). На это я всегда отвечаю так: «Хотите заставить нас с Надей и Аней Михалковыми заскучать, задайте нам этот вопрос». Я прекрасно понимаю, почему он возникает, я не понимаю другого: почему он возникает постоянно. А еще устала говорить о своей работе в проекте «Апостол».
Я знала, что в вашем списке надоевших вопросов окажется и вопрос о работе с папой. Но ведь он действительно вполне обоснован и его задают абсолютно всем детям известных актеров и режиссеров.
Конечно, я это прекрасно понимаю. И всем детям приходится отвечать. (Улыбается.) У людей всегда есть какое-то такое чувство, что если ты ребенок известного артиста, то с тобой все понятно. Но никто не задумывается о том, что далеко не все дети артистов остаются в профессии. Один раз, ну, может, два тебя пристроят, а дальше что? Ты либо успел что-то доказать своей работой, своим талантом, либо нет. В начале своего творческого пути я, конечно, очень переживала. Но вот что интересно: недавно одна журналистка сказала мне, что она и не знала, что я дочь актрисы Марины Левтовой. Тогда меня очень огорчило, что об этом подзабыли. А в моих первых интервью все делали акцент именно на том, что я дочка Марины Левтовой и Юрия Мороза. Я обижалась: ну как же так?! Я — это я! Конечно, я дочь своих родителей, но я еще и актриса. Сейчас меня уже стали воспринимать как самостоятельную единицу, и мне хочется побольше быть дочерью Левтовой и Мороза. (Улыбается.)
Наверное, теперь иногда пишут, что Юрий Мороз — отец актрисы Дарьи Мороз?
Бывает, и мы с папой над этим очень смеемся. Забавно.
Недавно я общалась с Агриппиной Стекловой, которую тоже часто спрашивают об отце. Она сказала интересную вещь: «У потомственных врачей, педагогов — династия, а у артистов — семейственность, и это как-то несправедливо». Вы в таком ключе не размышляли?
Очень интересная мысль. По большому счету актерство — мыльный пузырь. Нет двух людей, которые бы одинаково думали об одном актере. У всех свои ощущения. Кому-то ты нравишься, кому-то нет. Тут нельзя математически что-то выверить. Врач или хорошо лечит, или не справляется со своей работой. И это видно: его пациент либо здоров, либо нет. Как сказал режиссер Александр Анатольевич Прошкин, артисты «торгуют воздухом». Порой я думаю: а вообще по каким критериям сегодня оценивают артиста? Какие-то уже не те оценки. В этом смысле, конечно, телевидение сделало свое дело. Ты можешь быть очень талантливым, ста пядей во лбу, но если ты не засветился в телике, то вряд ли тебе предложат роль в каком-то громком проекте. Становится трудно. Где сейчас критерий существования в профессии? Куда двигаться дальше? Может, идти сниматься в каком-то поганом, извините, сериале? Не хочу. Кто-то может это делать, я — не могу. Ни за какие деньги не буду тратить на это время. А сниматься хочется, и вот ты сидишь ждешь, выбираешь лучшее из того, что тебе предлагают…
И сколько можно ждать?
Бесконечно. И это лучше, чем растрачивать себя. Честно говоря, я сейчас немного не понимаю, чего именно мне хочется в профессии. Я хочу работать, но как и где? Особенно эти вопросы касаются кино. Вот что мне делать в моей жизни, я понимаю, есть конкретные мысли, которые занимают мою голову, — ребенок, семья… А в работе какая-то вата, не понимаю, в какую сторону двигаться. Мне повезло, у меня есть театр, который очень помогает.
Получается, что пресса и телевидение «удешевляют» актерский труд?
Возможно. Ведь чем чаще ты мелькаешь, тем популярнее становишься. А есть ли в этом смысл? Я не понимаю, как артисты могут показывать своих детей, зачем пускают в собственную постель. Многие мои коллеги это делают. Я иногда думаю: а почему бы и нет, а может, и мне… А потом осознаю, что мне страшно. Я боюсь чужих глаз. Я и так много чего на себя принимаю: обо мне говорят, пишут. Но это нормально, это издержки моей профессии. Просто не хочется, чтобы сейчас это касалось моего ребенка и семьи.
Мне кажется, всё зависит от характера самого артиста. Кто-то и такому повороту событий порадуется, многие и сами на Facebook выкладывают достаточно интимные снимки.
Я с вами согласна. Но я, например, даже на Facebook фото Аньки не выкладываю. Я понимаю, что кто-то из списка моих друзей может эти фото куда-нибудь скинуть. Конечно, вероятность этого мала, но мало ли. В этом плане в какой-то степени мой единомышленник Чулпан Хаматова. У нее трое детей, но она никогда их не показывает. Помимо банального родительского страха присутствует и другой момент. Не надо детей приучать к такому образу жизни, не надо подпитывать в них мысли о какой-то особой позиции в обществе. Не могу сказать, что на меня хорошо повлияло то, что в детстве я очень много времени тусила в родительских компаниях. Тот публичный образ жизни привел и к внутренним проблемам. Может быть, именно поэтому я слишком рано почувствовала себя взрослой. Но ребенок же должен оставаться ребенком, его не нужно с детства окунать во взрослый мир. И поэтому я стараюсь Аню не приучать к публичной жизни, и, может быть, тогда она выберет себе другую профессию.
А если вам сейчас предложат задействовать Аню в какой-нибудь картине — откажете?
Знаете, если предложение поступит от серьезного режиссера, которого я знаю, уважаю, то я соглашусь. А если мне предложат какой-нибудь сериальчик, то нам это не надо. Я прекрасно помню себя, когда меня пробовали в замечательную картину «Двое и одна». Мне тогда было лет пять. Что-то пошло не так на пробах — что именно, я уже плохо помню. В общем, кто-то из актеров погавкался с режиссером. Меня это дико напугало, я начала орать. Тогда мама меня взяла, оттуда унесла и обратно не принесла. (Смеется.)
Я так понимаю, что имя режиссера картины для вас имеет большое значение. К кому пойдете работать: к режиссеру с громким именем, к тому, с кем уже работали, или, может, к подающему надежду дебютанту?
Варианты могут быть разные. Но могу сказать точно: ни один замечательный сценарий не спасет плохого режиссера. Если человек не профессионал, его ничего не спасет. Все-таки кто режиссер — это первое, что хочется знать. Конечно, есть очень талантливые дебютанты и всегда есть возможность посмотреть, что режиссер снимал на уровне дебюта в своем вузе. А потом уже при личной встрече можно понять, что собой представляет этот человек. Другое дело, что если ты доверяешь режиссеру, то согласишься работать с ним и над достаточно неприметным сценарием. Просто знаешь, что он вытянет, сделает всё крепко и максимально профессионально. Сейчас в кино у меня, к сожалению, мало предложений от режиссеров, с которыми мне бы действительно хотелось поработать. Очень надеюсь, что скоро появятся.
Я не спрашивала вас о том, как вам работалось с папой, но спрошу, как вам работается с супругом, известным театральным режиссером.
На самом деле достаточно сложно в работе абстрагироваться от личных отношений. Отношения с родителями, конечно, близкие, но в то же время они немного дистанцированные, что ли. С Костей сложнее, чем с папой. Но я могу сказать, что он, скажем так, один из пятерки российских театральных режиссеров, с которыми я действительно мечтала работать. И это очень большая удача для меня как для актрисы. Я попала в его творческую команду еще до того, как у нас начались отношения. Как и все талантливые люди, Костя очень непростой человек. На площадке он ведет себя достаточно жестко и беспощадно. Он знает, где надавить на твои болевые точки, у него свое собственное представление о профессии. Работать с ним и большое удовольствие, и огромное испытание. Так, как он умеет «размазывать», не умеет ни один режиссер. Это его способ вывести актера на некую нулевую позицию. Каждый артист приходит со своим багажом знаний о профессии, со своим опытом и со своим ощущением себя. Обо всем этом приходится забыть. Сначала ты сопротивляешься, а потом понимаешь, что он прав. Очень сложно добиться от артиста того, чтобы он хотя бы на минуту стал самим собой, стал работать не исходя из своего представления о персонаже и о себе, любимом, а именно своими настоящими струнами. Это дикая работа.
Часто наступают творческие кризисы?
Да. Артист — натура подлая. Ему всегда необходимо почувствовать отдачу. Раньше было меньше сериалов, было больше кино. Приезжая на крупные фестивали, ты показывал свое кино и чувствовал отношение зрителя, получал свою долю комплиментов, аплодисментов или здоровой критики и гнева. А что сейчас? Выходит какой-то качественный проект с твоим участием, ты сыграл, ты гордишься и, конечно, подсознательно ждешь, что тебе скажут. А на деле можешь услышать что-то вроде «Ну да, я посмотрел парочку серий. Хорошая работа». И всё! А ты выложился на полную. В театре всё иначе. Каждый раз, выходя на сцену, получаешь живую энергию зала. В кино у меня сейчас что-то вроде кризиса, за исключением, пожалуй, одного проекта, про который не могу пока говорить. В основной своей массе наше кино сейчас некий междусобойчик. Мы, к сожалению, до европейского результата недотягиваем.
Каким спектаклем сейчас больше всего дорожите?
Трудно сразу ответить. Мне дорог спектакль «Живи и помни», он до сих пор не теряет для меня своей ценности. Очень люблю спектакль «Событие», хотя у меня там совсем небольшая роль. Обожаю все Костины спектакли: фантастический «Лир», который взорвал питерский и московский театральный мир, люблю «Волки и овцы». Сейчас репетируем спектакль «Гнездо глухаря», который будет идти на большой сцене МХТ им. Чехова (премьера спектакля состоится в рамках фестиваля «Черешневый лес» — Прим. OK!). Думаю, это будет достаточно жесткий разговор о советском времени.
Вы сказали о своем особом отношении к спектаклю «Живи и помни». Вам было всего 22 года, когда вы впервые сыграли Настёну. Как получилось, что такая сложная роль досталась юной девушке?
В 2004 году Нина Чусова ставила у нас в МХТ спектакль «Тартюф», в котором я была занята. Олег Павлович тогда предложил Нине поставить спектакль «Живи и помни». Он когда-то видел, как она играла Настёну в дипломном спектакле, и очень хотел, чтобы эта повесть вернулась на сцену МХТ. Нина отказалась, она не хотела делать из этого спектакль, ее больше интересовало кино. Мысль о кино и меня очень заинтересовала, я тогда поступила на высшие курсы сценаристов и режиссеров, в продюсерскую мастерскую. Мы с Ниной отправились к Валентину Григорьевичу Распутину за авторскими правами. Конечно, он нам их не дал, посчитал, что сделаем современную трактовку, всё опошлим. На этом история заглохла, но для меня ненадолго. Владимир Сергеевич Петров, с которым я до этого дважды работала, начал работу над этой повестью в МХТ и позвал меня на роль Настёны. Поверил в меня. Олег Павлович не был уверен, что я справлюсь, да и папа меня очень отговаривал, даже говорил, что надо пойти и отказаться. Я же действительно была маленькой, я и сейчас-то маленькая. А роль очень тяжелая. Было абсолютно непонятно, справлюсь ли я. Мне, конечно же, казалось, что всё у меня получится, а как иначе? Кроме того, у нас не было авторских прав, театр безумно рисковал. Валентин Григорьевич смотрел генеральный прогон в Крещение, за несколько дней до предполагаемой премьеры.
Ему же могло и не понравиться!
Тогда спектакль бы не выпустили. Но он дал добро. Премьера была очень успешной. А потом я пошла к Распутину уже за правами на фильм. Его условием было то, что снимать должен режиссер старшего поколения, а роль Настёны должна буду исполнить я. Я всегда буду благодарна Валентину Григорьевичу за оказанное мне доверие.
И эта роль принесла вам «Чайку» за спектакль и «Нику» за фильм. Получается, боролись не зря!
Конечно. Это была и есть очень серьезная история в моей жизни. Я потратила много времени, сил, нервов. Конечно, в начале я иначе играла. А теперь стала старше. Сейчас я и сама не понимаю, как я тогда решилась, как осмелилась, как сама не отказалась. Сегодня я, возможно, послушалась бы отца.
Ну а потом-то он взял свои слова обратно?
Он получал за меня «Чайку» — я была на гастролях в Самаре. Он со сцены признался, что очень ошибался, когда старался меня отговорить от этой роли. И Олег Павлович оценил мою работу. Это было очень трогательно.
В этом номере OK! репортаж с 25-й церемонии вручения премии «Ника». Вы из актерской семьи, для вас, наверное, эта премия много значит?
Премии 25 лет, мне скоро будет 29. Я знаю ее с детства, поэтому она для меня, пожалуй, самая главная кинопремия. Я была и «вручантом», и ведущей, и номинантом, и «получантом». Признаюсь, за фильм «Живи и помни» мне страшно хотелось получить награду. Я очень расстроилась после «Кинотавра» и «Золотого орла», потому что там мою работу не отметили. Получив «Нику» за очень важную работу в моей жизни, я дико обрадовалась, а потом как-то успокоилась. Еще было приятно, что нас отметили вместе с Аней Михалковой.
И где сейчас стоит заветная статуэтка?
(Смеется.) Не буду рассказывать. Но могу сказать, что все мои призы стоят дома на одной полочке… Что бы там ни говорили, призы нужны артистам. Помимо самой награды важно слышать комплименты от коллег. Перед церемонией «Ники» ко мне подошли несколько очень уважаемых артистов и сказали, что они голосовали именно за меня. Очень приятно и ценно, когда свои признают, что ты в профессии что-то сделал.
Читайте полную версию интервью в журнале ОК! №15