Максим Аверин

Как же нелегко далась Максиму Аверину наша съемка! Мы пытались снять его серьезным, но оказалось, что это ужасно трудно. Быть серьезным для актера все равно что корчить рожи: на фоне всеобщего ответственного отношения к себе ему ужасно хочется быть безответственным и смешным

Полина Журавлева

Максим первым говорит «Привет!», протягивает руку и улыбается «во все 36 зубов Аверина», как говорила его педагог в Щукинском училище. На актере рваные джинсы D&G, белая футболка, черный шелковый пиджак с вышитыми гладью драконами и красные, в стиле «казаков» замшевые полусапожки — для простого человека слегка too much, а для артиста то что нужно: удобно, но выразительно. В свой новый, еще не выгулянный костюм Armani он без комплексов переодевается прилюдно — прямо в своей машине, где во всю мощь динамиков грохочет его любимый певец Майкл Джексон.

Во время фотосессии Максим постоянно рассказывает анекдоты, представляя всё в лицах, и вместе со всеми искренне над ними хохочет. Эта аверинская энергия какого-то безудержного веселья заражает и притягивает как магнит: к нему постоянно подходят прохожие взять автограф, пожать руку, просто поглазеть на известного артиста. Очень быстро становится понятно, почему сериал «Глухарь» на НТВ оттянул на себя такую большую часть аудитории. Аверин обаятелен. И конечно, он об этом знает. Но такая непосредственная, немного детская открытость и бьющий через край позитив почему-то слегка смущают. А какой он наедине с собой? Какой он, когда вокруг нет зрителей?
Максим, признайся, ты прикрываешься маской «своего парня», чтобы тебя не назвали таинственным и закрытым?
Да какая маска, о чем ты?! От чего мне прятаться и что закрывать? Я честно работаю, живу, не нарушая законов Божьих. Скрывают люди, у которых что-то на уме. А мне скрывать нечего. Но делиться сокровенным, мне кажется, нехорошо. Я не понимаю, когда в интервью люди рассказывают о своей личной жизни почти интимные подробности. Они не думают о том, что завтра это будет висеть в туалете на гвозде? Мне кажется, что в этих исповедях есть какая-то неправда, такое заигрывание с публикой. А я вот не могу себе этого позволить. Я слишком ценю людей, которые в моей жизни были, есть и будут. Знаешь, был такой период, когда выходили книги про известных, ушедших уже людей, с откровениями их бывших жен или подруг. Я называю это «наши достижения» — типа сама я ничем в жизни не отличилась, но зато была ух с кем! [0]
А ты сам людям доверяешь?
Да.
А если у тебя появится девушка, которая потом даст откровенное интервью за деньги?
Такая не появится. Сто пудов.
Ты так хорошо разбираешься в людях?
Я их сканирую. Поэтому круг моих друзей очень узок. И среди них мало артистов. Только Граня Стеклова и Володя Большов, ну еще немного из театра. Я всегда вижу, что от меня хотят. Поэтому неискренние рядом со мной не задерживаются.
Но женщины порой могут поступить некрасиво от обиды.
А я никого не обижал, потому что никогда не был подлым. Мы расставались, только когда переставали друг друга чувствовать. Наверное, поэтому свою брачную жизнь я пока не представляю. Любовь — это вспышка, а брак — ответственность. Я сейчас даже не говорю о детях и о том, что, когда они появляются, ты перестаешь себе принадлежать. Я это на своей шкуре ощутил: мои родители развелись, потому что отец был так предан своей киношной профессии, что я скорее знаю, каким отцом быть не надо, чем каким надо. Но я не жалуюсь. Я своим родителям очень благодарен. Они для меня святые люди. То, что я родился таким счастливым и стал таким сильным, — их заслуга. А насчет своей собственной семьи не знаю… Я вообще не строю планов.
Почему? Нет плана — нет обязательств?
Потому что Бог все равно внесет свои коррективы. Я абсолютный фаталист, знаю только одно: я люблю свою профессию, и все в моей жизни ради нее.
Тебя не пугает, что такая установка может закончиться одиночеством?
Значит, такая судьба. Невозможно что-то нарочно придумать.
А вот психологи рекомендуют посылать запрос в космос…
(Перебивает.) Я обычно посылаю на более короткие дистанции. Люди, знаешь, трусы красные на люстру вешают — цыганская примета такая, деньги, говорят, приносит. А я ничего никуда не вешал, а просто вкалывал всю жизнь и ни на кого не надеялся. Не то чтобы я такой обиженный на людей и поэтому ничего не прошу. Просто тем ценнее мне мои победы. Когда везде должен, победы обесцениваются. Я с шести лет снимаюсь в кино. Поэтому знаю все про эту профессию не понаслышке, знаю, как она может подбросить, а потом кинуть, знаю, как люди уходят в забвение.
Говорят, с кумирами лучше не знакомиться: человек может оказаться совсем не таким, каким его представляют.
Поэтому я все время говорю: зачем творить иллюзию на сцене, чтобы потом ее разрушать? Меня, например, воспитывает слава. Когда люди меня узнают, улыбаются и говорят «Радость ты нам несешь!», то я понимаю: мне надо находить в себе силы, чтобы нести людям радость.
Допустим, сыграешь ты завтра в популярном проекте мерзавца. Сыграешь так хорошо, что люди тебе поверят. Как ты думаешь, они по-прежнему будут тебе улыбаться?
Не думаю, что любовь народная зависит от ролей, которые исполняет актер. Я считаю, что чем больше ты открыт миру, тем больше он тебе дает. А у меня есть жажда наслаждения жизнью. Мне вообще ужасно не хватает 24 часов в сутках. Еще так много хочется сделать! Моя мечта — вырасти в большого артиста. Артиста, которому будет подвластен любой материал. Хочется много играть в театре. Хочется доказать, что работа актера — это колоссальный труд, а не красивая художественная ходьба в кадре.
А зачем вообще кому-то что-то доказывать?
Например, считается, что сериалы — это трэш и сниматься в них хорошим актерам стыдно. А я вот тем же «Глухарем» доказал, что можно и в сериале сниматься интересно. Все говорили, что на втором сезоне сериал сдохнет, но вторая часть стала даже лучше, чем первая. Полный метр мы первые в России сделали, и сборы у фильма очень хорошие. Потому что авторы мои не халтурят, и я не халтурю. Я беру сценарий и работаю над ним.
Сильно правишь сценарий?
Адаптирую под персонаж. Авторы же писали историю не на меня. Это я придумал всё — от гардероба до того, как мой герой говорит, шутит. Например, трюк с фуражкой, когда она перекручивается. Мне его показал наш режиссер — он в армии так делал. Так меня теперь милиционеры просят их научить. (Смеется.) Это фишки, из которых создается образ. Глухарев в какой-то степени — это я, но я не Глухарев. (Смеется.) А сейчас многие стали играть себя. Мне это неинтересно. Артист должен перевоплощаться. Поэтому я театр люблю больше: в театре можно быть разным.
Тебе не бывает обидно, что твои драматические роли в «Сатириконе» знает не каждый москвич?
Театр — искусство элитарное, он никогда не был доступен. Я допускаю, что меня, к сожалению, знают скорее как артиста телевизионного. Не все видели картину «Магнитные бури» и другие мои киноработы. Да, я запомнился ролью Глухаря. И еще была у меня роль в сериале «Карусель» — я там десять серий молчал, но запомнился же. Зритель как ребенок: либо верит тебе, либо нет.
И ничего, что тебя в Шекспире не видели, а вот в трусах в горошек на билбордах «Глухаря» по всей стране…
А это не я. Я крупно улыбаюсь.
Так два же вида афиш. На одной ты улыбаешься, а на другой…
Да? Но все равно. Ноги-то стройные!
Это правда, что у тебя дома две кошки и собака?
Правда. Вообще мечтаю о том, что в старости отойду от дел, поселюсь на берегу моря (так, чтобы вправо и влево на километр ни души) и у меня будет много-много собак. Кошки — они же сами по себе. Есть такое выражение: «Собаки думают, что они люди, а кошки знают, что они боги». Вот мой пес — это моя душа.
Похож?
На меня? Конечно! Вылитый!
Тоже налысо побрит?
А как же! Чихуахуа. Такой смешной. Я купил его в Питере, на съемках, и сразу улетел в Киев. Там в гостинице, в номере, было огромное зеркало до пола. И вдруг слышу, как он скулит жалобно. Смотрю, а он подбегает к зеркалу, смотрит на себя, скулит и убегает. Говорю: «Сыночек, а ты думал, что ты высокий голубоглазый блондин?!» (Хохочет.) Он у меня не как все мелкие собаки — не скандальный. Он, когда смотрит на меня, как будто говорит: «Папочка, ты самый-самый лучший!»

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ПЕЧАТНОЙ ВЕРСИИ ЖУРНАЛА ОК!