Рената Литвинова: «Я приветствую одержимых – удача всегда на их стороне»

Для встречи с Ренатой Литвиновой было сразу несколько приятных поводов. Во-первых, премьера на сочинском «Кинотавре» киноальманаха «Петербург. Только по любви», одну из новелл которого — «Сны Иосифа» — сочинила и поставила Рената. Во-вторых, сама атмосфера Сочи, которая располагает к дружеской беседе. И наконец, возможность сделать необычную фотосъемку на берегу моря. В общем, всё совпало наилучшим образом!

Мне кажется, твой фильм мог бы быть как о Петербурге, так и о Москве и о любом другом городе. Насколько важна для тебя питерская энергия?

Эта история могла произойти только в Санкт-Петербурге. Это совершенно питерская семья, питерские персонажи, питерские отношения, это питерский воздух и это «Ленфильм»! Энергия легендарной студии, которая там витает. Наверное, это мое личное признание в любви к «Ленфильму», ко всем людям, которые там работают, которые сражались «за красоту» в моей картине, неистово и совершенно бескорыстно, — к художникам Каримулиной Насте и Наде Балабановой-Васильевой. Да вообще ко всем! Такая творческая атмосфера могла родиться только в питерских павильонах. А артисты, весь творческий состав — художники, наш выдающийся оператор Олег Лукичёв — все были такие герои, такие сподвижники. Я просто в таком счастье находилась, это был, может, один из счастливых моментов, когда объединяются творческие друзья и просто работают на результат и получают удовольствие.

Основное действие происходит на съемках фильма, посвященного Иосифу Бродскому. Неожиданный ракурс.

А вы знаете…

Почему «вы»? Давай будем, как обычно, на ты.

Давайте на вы. Это какое-то насилие. Давайте будем говорить так, как кому хочется. Я люблю Питер за его людей, в нем жили лучшие из лучших, кого я знала: Лёша Балабанов, Георгий Гурьянов и, конечно, Иосиф! В Москве они были бы невозможны, потому что питались самой водой и запахом стен этого города. Еще есть один такой мистический город на воде — Венеция...

...тоже, кстати, связанный с Иосифом Бродским.

Может быть, еще Нью-Йорк, потому что он тоже очень близко к воде. Бродский абсолютно «водяной», водных пространств, такой, я бы сказала, морской бог. И селился всегда у воды.

В картине есть очень любопытный персонаж — женщина-режиссер. Ее остро и гротесково сыграла Мари-Луиз Бишофберже, твоя давняя знакомая. Вы дважды вместе репетировали в МХТ: спектакль «Свидетель обвинения», в котором у тебя главная роль и который я люблю, идет всегда с аншлагом.

В каком-то смысле я даже себя ассоциирую с этой безумной французской режиссершей, которую никто не понимает, которая говорит на ненашенском, своем языке и объясняется в любви через кинематографические придуманные сны. Я такая же: я разговариваю с людьми, я говорю по-русски, но меня не понимают, то есть я остаюсь для них просто какой-то сумасшедшей закрытой системой. И я всегда настаивала, что кино — это мой личный сон, мой личный мир, абсолютно сочиненный из моих мечтаний. Так что эта героиня — какое-то мое альтер эго. На самом деле сны — это и есть та ассоциация с поэзией, которую невозможно расшифровать, невозможно объяснить относительно того, что существует быт, движение, производство, жизнь, график, расписание, живые люди, приклеенные носы, страсти, выезд вовремя, неопоздания, пропуска, озлобленные женщины-администраторы, массовка, камеры... И бах — совершенно иррациональное и могущественное, вокруг которого всё это крутится, его обслуживает и нуждается в этом, как в глотке лекарства. Ведь если у нас не будет поэзии, снов и искусства как пищи, то тогда мы кто? Просто животные.

Согласен с тобой. А когда появилось ощущение, что тебя не понимают окружающие?

Оно никогда не пропадало, оно просто было всегда со мной. Ты по Цельсию, они по Фаренгейту. Я не говорю, что я себя противопоставляю всему миру, часть мира даже нуждается в таких, как я, ведь залы полные, значит, это кому-то нужно. Короче, надо продолжать «петь свою песню», что я и делаю — я по-другому не могу.

У нас сегодня была фотосъемка, в которой участвовали самые простые люди — сочинцы и отдыхающие. Они просили тебя сфотографироваться с ними. Какими влюбленными глазами они смотрели на тебя, с каким обожанием — такое сыграть невозможно.

А разве с Игорем, твоим братом, так же не фотографируются простые люди с влюбленными глазами?

Фотографируются.

Вопрос в чем? Он, конечно, и в телевизионном пространстве. Я вижу в этом прямую связь.

Все-таки у Игоря есть еще совсем другая сторона жизни...

...ну да — театр. В этом смысле ему есть где выдохнуть.

Я говорю, что те люди, может, не до конца понимают тебя, но они любят Литвинову и им энергетически приятно тебя видеть, ощущать, слушать. Ты интересна не только эстетам, это очевидно.

Согласись, странно это анализировать. Я должна этим как-то упиваться?

Нет, я просто констатирую. Вернемся к «Снам Иосифа». Я первый раз увидел на экране твою дочь, которая, во-первых, очень быстро выросла. У нее острый взгляд, сильная энергия на экране. В кадре несколько человек, а хочется смотреть больше всего на нее, и я говорю это не потому, что Ульяна твоя дочь.

А может, ты просто хочешь установить теплые отношения между интервьюером и интервьюируемым?

Мне кажется, нам не надо ничего устанавливать, потому что наши с тобой отношения установились уже давно. Я просто говорю тебе то, что чувствую по поводу Ульяны. Ей сколько лет сейчас?

Четырнадцать.

У нее взгляд более взрослого человека. Может, потому что она уже живет самостоятельно?

Вообще, да. Можно сказать, она мной осознанно была выброшена в самостоятельную жизнь, иначе она никогда бы не стала такой сильной, как сейчас.

Понятно, воспитательный момент.

В русской школе она была несчастна. Каждый раз отправлялась как в бой, и потом мы могли делать уроки до двенадцати ночи, какие-то тупые формальные тесты, а знаний не было, на чтение книг и походы в музей тоже не было времени. Так для чего такое обучение, если растет необразованный ребенок, угнетенный школой? Один мальчик повесился перед контрольной… И мальчиков в три раза меньше, чем девочек. Что-то с этим тоже надо делать! Девочки теперь должны сражаться за их внимание? Русские парни — как короли-олени: девочек не приучены уважать как будущих женщин. Почему мамы воспитывают их в неуважении к другой женщине, как к врагу? Это что за ревность, эгоизм, глупость наконец — делать из парней невоспитанных сынков? Я считаю, что всё равно нужно как-то закалять ребенка, а мальчиков вообще нужно отпускать от юбки и важно учить уважать и восхищаться женщиной, дверь ей открывать, место уступать, вставать, когда входит, хотя бы!.. Господи, ведь этого уже никто-никто не делает из молодых, да я сто раз об этом говорила!

Ну, я раньше твоей такой страстной речи не слышал... Интересно, Рената, после киносъемок с дочкой у тебя есть ощущение, что ты увидела в ней что-то, чего раньше не замечала?

Да. У нас были очень тяжелые съемочные дни, по семнадцать часов, Ульяна была просто героем. Она очень трудоспособная. Моя дочь меня поразила, в хорошем смысле. Там же у меня очень много молодых людей и девушек на площадке, она среди них, и в какой-то момент я ее наблюдала как бы со стороны. Самое лучшее воспитание, мне кажется, — это показать, как живешь ты. То есть если ты хочешь, чтобы твой ребенок был трудолюбивым… Я, кстати, так презираю людей, которые не работают! Ты сам должен работать и показывать пример другим: если ты хочешь, чтобы они не курили, ты сам должен не курить, если ты хочешь, чтобы они не врали, надо, наверное, не врать или примириться с тем, что и дитя твое врет. Если ты хочешь, чтобы ребенок не пил, надо, наверное, и не пить, сказала я, поглядев на свой бокал с шампанским...

Давай оставим этот комментарий в интервью.

Пожалуйста, да. Мы находимся на «Кинотавре», после долгой фотосъемки. Я заказала себе бокал шампанского.

На этой съемке я получил огромное удовольствие, наблюдая за тобой.

Сейчас я к фотосессиям остыла, в какой-то момент переснималась в журналах и не вижу в этом ценности. Когда делаешь фотографии, очень важно сделать это стремительно и на вдохновении, иначе лицо уходит, ведь это же не кино с развитием, и энергия падает. В кино всё по-другому: другие энергии задействованы. Ты питаешься другими силами. Это как в театре: ты же не можешь в театре перегореть. Это очень последовательный процесс, потому что есть какая-то драматургия, а в фотографии ее нет, там есть такая энергия, которую надо ловить здесь и сейчас. И бах — она уходит, и уже ничего хорошего не выходит. Плюс этот свет... Мы все в зависимости от света, если это не павильон. Вообще я не модель, не понимаю, как можно долго сниматься просто в платьях, — мне надоедает.

Надеюсь, в нашей истории энергия раньше времени тебя не покинула.

Мне было интересно, когда появились настоящие люди в панамках.

Я рад, что меня осенила эта мысль — снять такой микс художественного и документального. Может, мне податься в режиссуру?

Ну что? Еще не всё потеряно. Павел Лунгин стал режиссером в сорок.

Еще раз возвращаюсь к твоей дочери — видишь, как меня зацепила ее игра. Как ты считаешь, она пойдет по твоему пути? Будет актрисой или что-то другое выберет?

Я не хочу никакого насилия, тем более не мне принимать такое решение. Родители берут слишком большую гордыню на себя, считая, что дети — это их продолжение. Нет, там же тебе прислали эту душу, а ты всего лишь лук, который выпустил стрелу.

Красиво сказала. Ульяна очень на тебя внешне похожа. Я на нее смотрю на экране — это абсолютно ты. У нее глаза как у кошки.

У меня таких нет. Мне кажется, что идти в творчество нужно вопреки всему: внешности, родителям, шепелявости. Я приветствую одержимых — удача всегда на их стороне. Я вообще сама была против, чтобы ее снимать в этой картине.

Вот как.

Настояла съемочная группа: Ульяна подросток, пусть сидит краем бока. И она этим «краем бока» выросла в одну из центральных ролей. Они там все сдружились, там же все по сюжету сестры — Яна Сексте, Софья Павловна Заика, — они там прямо как будто родились втроем. Ульяна по ним так тоскует в Париже! Все ждут досъемок.

То есть на основе «Снов Иосифа» ты собираешься сделать полнометражный фильм?

Да. Я снимала большую новеллу, а для альманаха нужно было только двадцать минут, и участия в этом альманахе я никак не могла отменить — пришлось сделать такой формат. Это начало будущего фильма, как вздох перед большим фильмом. Материал снят, я сейчас его складываю, чтобы в августе-сентябре предпринять досъемку. Там наконец заблистают наши актрисы, которые в коротком метре были только заявлены: трагическая Яна Сексте с пронзительной ролью горбуньи, Софья Заика — удивительная комедийная актриса, что большая редкость! Даже Виторган, у которого был эпизод, разросся в фильме до целой любовной линии — очень трогательной. Так сыгранной, как в нашем лучшем советском кино. Настоящий мужчина с пораненным сердцем и несчастными глазами — есть в нем это, умеет такое сыграть...

Отлично. Скажи, вы с Ульяной похожи по характеру?

Ну, она по-своему... регбистка-нападающая. Я забыла, как называется спортсменка, которая бежит и не отдает мяч и прошибает всё... Давайте закроем семейную тему.

Давай.

Вообще, как ты понимаешь, кино — это очень семейный клан. Здесь распространена семейственность. Я не считаю, что это плохо. Есть поколения врачей или учителей.

Ты тоже могла бы стать хирургом, как твоя мама.

Она хирург челюстно-лицевой, я бы могла!.. Моя мама однажды так сильно переработала, что, когда мы в детстве пошли, по-моему, за колбасой (там же надо было брать на развес) и ее при мне спросил продавец: «Сколько вам грамм?» — она ответила: «Прополощите и выплюньте». Представляете, у нее заело это «прополощите и выплюньте». Мама у меня была как из фильма Кубрика «Сияние» — ее немного заклинило. Минуты на две.

У нас, кстати, мама мечтала, чтобы Игорь стал хирургом: наша бабушка была медиком.

Не дай бог! Игорь — хирург... Он же скальпель мог бы забыть в теле больного! Это правда, что про него рассказывают?

Что?

Он гневно отказывается, а мне говорили, что это правда. Однажды он пришел на спектакль, походил, со всеми поздоровался и уехал. Начинается спектакль, говорят: «Верник на сцену» — а он дома.

Нет, всё не так. Игорь приехал на спектакль «Кабала святош» и, пока ожидал своего выхода, пошел репетировать на Малую сцену другой спектакль. Прибежала помощник режиссера сказать, что пора. Он помчался на сцену, но не успел. Олег Павлович Табаков мудро, с пониманием потом отнесся к этой ситуации.

А как же без него сыграли сцену?

Ее тогда просто не сыграли, сразу перешли к следующей сцене. Хотя, естественно, была напряженная пауза.

Это прелесть, конечно. Можно мне так когда-нибудь опоздать на «Вишнёвый сад»? Кто там сыграет?

Рената, повторяю, Игорь был на репетиции.

Ну разумеется, ты же брат. Короче, вы, братья, рука руку моете.

Я недавно еще раз посмотрел «Свидетеля обвинения», где вы с Игорем играете супругов. Спектакль живет, дышит... У меня ведь даже заставка на телефоне — фото, где вы вдвоем после этого спектакля.

Надо перефотографировать на что-то более красивое.

Не хочу, меня всё устраивает... Рената, ты жуткий трудоголик, у тебя постоянно из одного вытекает другое, из другого третье. Ты на себя вешаешь огромное количество дел, забот, проблем. Что, невозможно остановиться, или это просто потребность всё время щупать жизнь с разных сторон?

Есть во мне что-то авантюрное — люблю бросаться в новые процессы в поисках историй! Особенно если процесс доставляет удовольствие, ну как съемки своего фильма.

Процесс интересней, чем результат?

Это какая-то гордыня — думать, что ты создан для какого-то особенного результата, потому что всё такой тлен...

Но все-таки результат тоже имеет значение. Несколько месяцев назад ты согласилась стать креативным директором знаменитого модного журнала Numéro.

Это прекрасный опыт. Я сделала несколько хороших интервью, например с Земфирой, сделала несколько фотопроектов, но теперь я запускаюсь со своим большим фильмом и мне надо концентрироваться, нужно отсекать всё неглавное. Нельзя сидеть на нескольких стульях одновременно, потому что энергия имеет такую способность: ее нельзя разделять, нужно ее взять и направить в одну сторону. Мы остаемся с журналом в дружеских отношниях, я буду делать спецпроекты и желаю ему быть дерзким, что всегда отличало Numéro.

Что помогает тебе оставаться в тонусе? Может, спорт? Ты ведь, насколько я знаю, профессионально занималась легкой атлетикой.

С бегунством у меня всё хорошо. Я даже иногда бегаю в поддержку фонда Наташи Водяновой — на следующий год побегу десять километров. Спортом заниматься надо, разгонять метаболизм и вообще заставлять себя не жирниться, терпеть какие-то ограничения, не есть много, не спать много и одновременно не ухаживать за своим телом и внешностью больше, чем за своей внутренней жизнью. Читать книги надо, отдавать, делиться надо — это тоже очень украсивляет.

Мы сидели с тобой недавно на одной встрече, и ты как бы машинально рисовала цветы, людей, какие-то образы, потом ты эти рисунки отбросила в сторону. Я их подобрал, потому что мне они показались прекрасными. Графика, нарисованная авторучкой.

А где эти рисунки сейчас?

У меня дома. Я бы даже хотел их в рамочки поставить, и чтобы ты расписалась, подтвердила свое авторство.

Я очень люблю рисовать. Следующее после режиссуры, чем я люблю заниматься, это рисование. Надо найти учителя, взять уроки классического рисунка. Этот опыт я себе на пенсию припасла. А на третьем месте — желание писать тексты, свои истории, они у меня всегда «на конце пера».

Продолжаешь сочинять повести и рассказы?

Продолжаю. Это так увлекает, что ты даже не можешь остановиться. Почему у меня иногда такие затяжные съемочные дни бывают? Мы все впадаем в какую-то нирвану и не можем остановиться, и силы у всех есть. На следующее утро мы опять встаем в семь утра. Было время, что я спала по три часа, а в последний съемочный день я вообще спала, может, один час.

А ведь еще надо умудриться хорошо выглядеть.

Это поразительно, что ты берешь откуда-то энергию. Все пишут про «заниматься телом». А почему нельзя заниматься душой? Эти тренажеры, таблетки, окисление организма, но почему нельзя делать такие процедуры для духовной жизни? Я думаю, что здоровье, красота и молодость в принципе напрямую зависят и от твоей духовной жизни тоже. Это как-то страшно позабыто и не оценено. Ты можешь уголодаться, убегаться и уходиться на эти спа, но ты не победишь этот бытовизм, который будет проступать у тебя в районе «выражения лица»: жир так и останется.

Внутренний жир, ты имеешь в виду?

Внутренний жир перелезет на твои щеки, на твои заплывшие глаза. Мне кажется, это какой-то бред: «Чтобы хорошо выглядеть, надо спать по десять часов». Если я буду спать по десять часов, у меня же отек возникнет в районе мозга, не говоря о лице. Не надо спать по десять часов! Надо жить!

А сколько часов тебе нужно, чтобы выспаться?

Мне нужно шесть часов, для меня это нормально. И ты будешь здоровый, будешь держаться, удивительные силы будут приходить из других обшлагов.

Ты считаешь, человек способен себя поменять?

Если ты способен себя поменять, улучшить, выучить себя, это респект. Конечно, это трудно, это какое-то безумное насилие и вечное преодоление, разные ипостаси, вначале физические усилия, потом душевная сила.

Тебя природа наградила и мощной духовностью, и отличной физической формой.

Я не хочу впасть в эту истерику, когда ты начинаешь ветшать. Это слово — «стариться»! Многие женщины начинали чересчур «перетапливать» с масштабами этого внезапного горя.

Когда наступает возраст...

...да, когда ты резко превращаешься в тетю.

Тебя ситуация с возрастом не беспокоит? Ты пока не думаешь об этом применительно к себе?

Я думаю, нужно быть на стреме, но без «перетопки», потому что это тоже абсурд — в шестьдесят лет выглядеть как девушка. Это же просто смешно — ходить с длинными локонами под русалку, с челочкой по-молодежному. Мы, конечно, не стареем внутри, а только снаружи, но… Всё равно надо вести себя соответственно своему возрасту. Наверное, я женщина старой формации. Вообще надо учиться. Я советую осваивать всё новые и новые профессии, потому что всё равно мозг — это мускулы духовного свойства. Знаешь, я читала, что чтение книг, красивый вид из окна тоже продлевают жизнь.

А лучше всего жить с видом на океан. Так?

Это мечта всех. Это слишком общий ответ. Я готова к неожиданным поворотам: лощины, скалы, обмелевшие водоемы, сады, бассейны без воды и я на дне их с торшером в углу, с книгой и с хорошим вином. И гори всё огнем!

Ты опасная девушка, потому что для многих являешься идеалом, но идеалом недосягаемым.

Я не буду других женщин упрекать. Просто это тяжело морально — игра на поражение, когда они себе устанавливают планку сохраняться на вечную молодость. Ну нет ее, этой вечной молодости. Я не могу не принять это. Я могу смотреть на свою дочь — через нее мне снова четырнадцать.

А как насчет формулы «себя надо любить»?

Мне кажется, этому тоже надо учиться.

Насколько ты себя любишь?

Я всё время этому учусь, но всё равно русским женщинам свойственна низкая самооценка. У нас так мало мужчин, такая нехватка. У нас всего хватает, кроме тех, в кого влюбляться.

Правда?

Мне кажется, да. Перекос демографический сделал свое дело.

Никогда не видел тебя за рулем, хотя, наверное, это была бы эффектная картинка.

Я не вожу. Невозможно нигде припарковаться, потом я нервная в связи с кошмаром на дорогах. Потом я путаю право, лево. Поэтому мне за руль нельзя. И пускай это будет моя самая главная проблема в жизни.

Это точно. Ну что ж, давай подведем итоги нашего разговора.

Если нам всё резюмировать, то нужно проявлять кротость, тогда ты становишься неуязвимым.

Ты кроткая?

Может быть, я требовательна к людям, но я требовательна настолько же и к самой себе. Я всё время преследую путь неуязвимости, я хочу встать на этот путь.

Неуязвимость — это как защита?

Если ты не будешь испытывать гордость, то тебя невозможно обидеть. Если ты не будешь заинтересован в деньгах, то тебя невозможно обделить в деньгах. У человека же много слабых точек — то, что люди обижаются, желая чего-то большего.

Говорят, на обиженных воду возят.

Не знаю, что это. Ты мне скажи.

Это значит, когда человек обижается, то он слабый.

Везде одни сплошные слабости. В том смысле, что ты можешь быть человеком с властью, но если тебя лишат этой власти, что с тобой будет? А вдруг ты не перенесешь и умрешь от горя? Поэтому в этом нет ценности. Вообще, если ты хочешь закончить разговор на чем-то позитивном, то я прошу критики. Над чем работать дальше?

Не знаю. Я не вижу, Рената, конца моему восхищению тобой.

Вот ты не видишь концов, а я всегда вижу, и вижу в этом обновление. А ты, Вадик, любишь обольщаться.

Я задумаюсь над твоими словами. Хорошо, ты просила тебя покритиковать... Мне не нравятся твои опоздания. Мы договариваемся о встрече, а ты можешь опоздать на час, на два...

Это когда и не очень нужно приходить на встречу... Тогда я могу и не прийти вообще. Честно сказать, если я опаздываю, значит, мне туда не очень надо.

А если очень надо — не опаздываешь?

Да. Мне ведь иногда правда не очень надо на интервью, а уж тем более еще куда-то ширкаться, вдруг наобещав. Перед выходом я сижу такая угнетенная, потому что пообещала, а не надо было! Я же человек порывов и бываю неправа в своих согласиях. Это я осознаю. И критику понимаю. Но до тебя я все-таки дошла! А вообще-то сегодня я никуда не явилась, ни на одно интервью, а у меня их было, может, пять или семь и пресс-конференция. Но! Если ты хочешь всё сделать важным, то тогда не останется самого важного.

Это верно.

Макияж: Александра Захарова/FORUM MUA/Max Factor

Прически: Елена Павлова/Wella Professionals