Семён Серзин: «Пробы я ненавижу»

В прошлом году театральный режиссер —емЄн —ерзин представил свою дебютную работу в кино — фильм  «Человек из Подольска». А этим летом в рамках Каннского кинофестиваля состоялась мировая премьера картины Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе» , в которой Серзин сыграл одну из главных ролей.

Семён, фильм «Петровы в гриппе» вошел в основную конкурсную программу Каннского кинофестиваля и был представлен довольно большой российской делегацией, в которую вошли артисты и продюсеры. Но тебя, исполнителя главной роли, среди них не было — почему?

Буквально за неделю до фестиваля я заболел ковидом и не смог полететь. Но многие всё равно думали, что я был, почему-то путая меня с продюсером Ильёй Стюартом. Мы даже шутили потом, что он может быть моим дублером, если что. (Улыбается.)

Это уже не первая твоя работа с Кириллом Серебренниковым. В роли Петрова-старшего он хотел видеть именно тебя или были пробы?

Мы с Кириллом Семеновичем знакомы уже давно. Он видел мой дебют в Латвии в фильме «Люди там» (Cilveki Tur), еще я снимался у него в картине «Лето». А в «Петровых» я попал случайно, можно сказать. Ну а как всё вообще происходит? Просто череда счастливых случайностей. Знаю, что рассматривали других артистов, я тоже пробовался. Хотя проб как таковых не было — в привычном понимании этого слова.

А что же было?

Один раз мы вместе с Чулпан Хаматовой просто пришли и почитали сцену дома у Кирилла Семёновича. Потом снимали такой гриппозный этюд, уже в костюме, с камерой. Но это было не так, как обычно на пробах — когда тебе присылают сцену, ты приходишь, и вы с партнером кое-как, сидя на стуле, не имея ничего физически, что вам может помочь сыграть, повторяете текст. Здесь были такие «пробы материала», чтобы было ясно, соединяешься ты с материалом или нет. 

Ты позиционируешь себя в первую очередь как режиссера, но сначала все-таки получил диплом артиста.

Это происходило практически параллельно. На втором курсе Санкт-Петербургской театральной академии мы с несколькими моими однокурсниками решили стать режиссерами. И наш мастер, Вениамин Михайлович Фильштинский, пустился на эту авантюру, он взял нас параллельно на другой курс. 

Чем тебя привлекла режиссура?

Лет в шестнадцать я прочитал книгу «Латерна магика» Ингмара Бергмана, и мне очень понравилась его история: сначала он был актером, потом театральным режиссером, потом начал снимать кино. Я подумал, что это интересный, содержательный путь, который дает тебе больше возможностей. Когда ты понимаешь всю кухню изнутри, когда ты как артист можешь примерить всё на себя, умеешь разбираться с материалом. Зачастую я встречаю режиссеров, которые работают только в кино и мыслят какими-то другими категориями, воспринимают всё исключительно визуально и не всегда могут объяснить артисту задачу или вообще не видят в ней никакого смысла. И вот я эту историю прочитал, запомнил, а потом абсолютно случайно поступил на артиста. 

Случайно — это как?

У меня не было какой-то уверенности, я ехал на авось.

Ехал из Мурманска… 

Да, я учился в Мурманском государственном университете на радиста. Но не военного, сухопутного. На эту специальность я поступать не хотел, просто это был первый год, когда в институты начали принимать по ЕГЭ, и получилось так, что я его завалил. Хотя всегда был склонен к точным наукам, да и, в принципе, учился хорошо, когда не запускал. Идти в Мурманске особо некуда, и от какой-то безысходности я приткнулся туда. Вообще, я в море хотел ходить, но мне по здоровью было нельзя. Параллельно стал заниматься в театральной школе. При отсутствии нормальных театров в Мурманске есть очень мощная театральная школа, и много ее выпускников работают по профессии и в Питере, и в Москве. В итоге я решил попробовать поступить в театральный институт. Особой уверенности в своих силах у меня не было, поступать ехал только в Питер. Я уехал прямо во время сессии, в день экзамена по английскому, документы из института не забирал. Не видел смысла в том, чтобы дальше учиться там, потому что за те два года, что я провел в мореходке, я так и не смог понять, что мне со всем этим делать. Там дается огромный пласт теории, которую ты не можешь толком применить. Всё, что я для себя полезного вынес и помню до сих пор, — это азбука Морзе. Ну и электротехнику дома починить могу.

В Петербурге ты создал собственный Невидимый театр — как возникла эта идея? 

Изначально у нас с однокурсниками был свой театр, работу над которым мы так и не закончили. То есть мы пытались что-то выстроить, но в итоге всё развалилось по простым человеческим причинам. Но спектакли и желание работать — остались. И Невидимый театр возник сам собой. Просто в какой-то момент у нас появился хештег #невидимыйтеатр — потому что было вообще непонятно, что это такое, — и как-то перерос в название. По сути, это для меня дружба на почве профессиональных интересов, честного диалога. Потому что большая часть материала, который я могу взять и сделать в Невидимом театре, по разным причинам я не могу сделать нигде больше. И вся структура нашего театра, всё его наполнение, вся наша жизнь там связана только с тем, что нам классно друг с другом играть спектакли, а зрителям классно на это смотреть. И важно, что всё это не обрастает никакими склоками, сплетнями, рутиной, зарплатами — всего этого нет, поэтому и проблем нет. Правда, мы уже немного устали от этой нашей бездомности, и сейчас вроде бы появилось подходящее для нас постоянное место в Питере, где живет большинство наших артистов.

Но сам ты сейчас живешь в Москве. Почему переехал из Питера, если там всё так удачно складывалось?

Да ничего у меня удачно не складывалось. Там у меня был только Невидимый театр. Все попытки другой работы — это такое болото, и чем дальше, тем хуже. 

В качестве режиссера в местных театрах?

Да. У меня в итоге остался только один театр — «Приют комедианта», с которым я сейчас выпустил второй спектакль. Но это я не только про себя говорю, вообще ситуация в городе такая, что молодому режиссеру, да и просто режиссеру, не находящемуся в штате, работать там очень сложно. В итоге я осознал, что я вроде как живу в Питере, но в Москве нахожусь намного больше. И переехал. Для себя я это формулирую так, что раньше я ездил из Петербурга в Москву, а теперь я езжу из Москвы в Петербург. (Улыбается.) Потом у меня здесь появилась семья.

Со своей женой, актрисой Таисией Вилковой, ты познакомился в процессе репетиции твоего спектакля…

...«С_училища» в Театре им. Пушкина. Мы делали спектакль, через некоторое время у нас начались отношения. Потом сделал предложение, через год поженились.

В какой момент ты понял, что хочешь жениться на этой девушке?

Да сразу почти. Я вообще человек импульсивный. Не очень понимаю, когда люди живут десять лет, а потом решают жениться. Я очень быстро принимаю решение. Мне иногда, наоборот, нужно, чтобы меня кто-то тормозил.

Тася тебя тормозит?

Нет, она тоже очень импульсивная. Мне кажется даже, что порой торможу ее я. (Улыбается.)

На фоне этих ваших импульсов не возникает конфликтов?

Если у людей ничего не возникает, то зачем им вообще тогда быть вместе? У всех это случается порой, мы не исключение. Мы, конечно, не невротики или истерики — просто сначала у тебя возникает эмоция, а потом приходит осознание. 

Тяжело совмещать семейную жизнь с частыми разъездами?

У меня их уже не так много. Сейчас я езжу меньше, чем Тася, — она очень плотно снимается, и я периодически остаюсь с дочкой.

Вашей дочке Серафиме уже годик. Как ощущаешь себя в роли отца?

Классно! Всё сильно поменялось в сознании. Ты же сначала всё равно находишься в шоковом состоянии, потому что жизнь твоя перевернулась с ног на голову и больше не принадлежит тебе, как раньше. Сейчас я уже все эти перемены принял и начал кайфовать. Мне очень нравится такая жизнь. Когда ты в своем ребенке видишь то, чего не помнишь про самого себя, можешь наблюдать за тем, что происходит с человеком по мере взросления, как он меняется, — это очень интересно. Мне всегда было как-то боязно брать на руки младенца, а когда появилась дочка — я сразу уверенно ее взял. И столько ты выхватываешь эмоций, которых вообще не было до этого, которые перекрывают всё остальное. И самое удивительное, что ты за это ничего не должен! Это такая любовь, которая возникает из ниоткуда, она сама по себе. 

Ты задействовал жену еще в каких-то своих проектах?

В «Человеке из Подольска» она сыграла эпизодик. Но Тася — большая актриса на самом деле, не станешь же ей предлагать всякую ерунду. (Улыбается.) И вообще, было бы странно, если бы я, режиссер, игнорировал тот факт, что моя жена — актриса. 

Некоторые режиссеры из принципа своих жен никогда не снимают, другие — наоборот, снимают только их.

Мне кажется, принцип должен быть всегда один: делать как лучше для фильма или спектакля. У меня, например, младший брат, Женя, — очень хороший артист и композитор. И я часто использовал его музыку, приглашал в свои проекты. Вот я прихожу на разговор к директору театра и говорю: «Музыку будет писать Женя. Серзин». И люди почему-то сразу думают, что ты им хочешь втюхать какую-то фигню! А мне просто нравится с ним работать, он классный композитор и классно сделает свою работу. И меня раньше спрашивали: это потому, что он родственник твой? Или по дружбе? Теперь я отвечаю: да! Я хочу работать с друзьями, потому что они хорошие артисты и при этом мои друзья. Зачем мне работать с кем-то еще? Сейчас я решил так. Хотя до этого почему-то стеснялся.

То есть вы с братом оба связали свою жизнь с театром.

Он не хотел идти в армию и хотел попробовать поступить хотя бы на библиотекаря, чтобы понять, что делать вообще. Я предложил ему попробовать поступить в Театральную академию. И он поступил. В итоге наши мастерские были через лестничный пролет друг от друга. Мы сильно сблизились после того, как оба переехали в Питер и оказались вдали от дома, у нас возникла какая-то другая степень доверия. Хотя родители, конечно, были против всего этого. Мама у нас — учитель, папа — моряк. 

Как они отреагировали на ваш отъезд?

Мой отъезд, конечно, был полным фиаско. Меня никто не отпускал, я сам скопил денег и сбежал. Родители даже не верили, что я поступил, папа приезжал, проверял, где я живу. Ну а что это такое вообще — сын поехал учиться на артиста? Артисты — это что за люди? Они ведь нищенствуют потом, непонятно чем занимаются. Как правило, это так и есть. Но когда уже вслед за мной переехал брат, когда это всё начало приносить свои плоды, у родителей появился какой-то предмет для гордости — а с коллегами на работе и с родственниками это очень работает. 

Свой дебютный фильм «Человек из Подольска» ты снял после того, как поставил одноименный спектакль.

Случайно на этой постановке оказалась продюсер, которая тут же на банкете нам с драматургом предложила сделать кино. А я как раз давно хотел попробовать себя в кино и ответил: да, конечно, давайте сделаем!

А почему главную роль играл не профессиональный актер, а музыкант, солист группы OQJAV Вадик Королёв?

По сюжету герой просто офигевает от всего вокруг и не понимает, что с ним вообще происходит. Это достаточно сложная антизадача для любого артиста, потому что артист привык действовать, это в его логике. А сидеть и офигевать полтора часа — достаточно сложно. И я предложил попробовать на эту роль не артиста. Так еще получилось, что мы с Вадиком снимали вместе квартиру, и я за ним некоторое время наблюдал. Мне показалось, что у него много точек соприкосновения с персонажем. И он действительно во многих моментах не понимал, что происходит на съемочной площадке. Может быть, он свое понимание скрывал, конечно, но, по-моему, так и было. (Смеется.) И хотя пробы у него были очень плохие, мне как-то удалось убедить продюсера, что играть должен все-таки он. А пробы я ненавижу — и как режиссер, и как актер. Это всегда какое-то странное состояние, в котором ты должен кому-то что-то доказать. Доказать режиссеру, что ты подходишь на роль, или, наоборот, доказать себе, что этот артист подходит на роль. И мне кажется, это очень мешает попытке нащупать процесс. Мне сразу хочется сказать: ну давайте уже начнем, займемся делом. (Улыбается.)

Когда ты работаешь на площадке как актер, не возникает проблем с тем, чтобы отключить в себе режиссера?

Это определенные правила игры. На самом деле я очень не люблю, когда приходится включать режиссера и самому что-то разбирать. Когда ты пришел как артист, а в итоге вынужден делать чужую работу. С Кириллом Семёновичем, конечно, об этом вообще речи не идет. Я, наоборот, всегда с радостью забываю все эти режиссерские вещи. Ты можешь сконцентрироваться только на себе, не отвечать ни за кого больше. Это в некотором смысле отдых от режиссерской работы. Вот в «Петровых» на самом деле я вообще почти ничего не понимал, я старался ощущать. Наверное, только это во мне работает, когда я актер. И я понимаю, как режиссера бесят тупые вопросы. 

Как раз хотела спросить…

...что было самое сложное на съемочной площадке? (Смеется.)

А давай так: что было самое сложное — поцелуй с Евгением Романцовым или обнаженная сцена в душе?

Это были ночные смены в павильоне, в выстроенной декорации. Меня запихнули в ванную, а в кране не хватало напора, что-то там неправильно установили. И текла какая-то жижа, а я уже весь замерз. Потом в итоге эту сцену полностью переснимали, когда починили кран.

Поцелуй, значит, сразу удался?

Ну я-то не целовался, это он меня целовал, а я его отталкивал — я воспринимал это так. Для меня было бы гораздо сложнее, если бы я должен был ответить. Так что мне было нормально, я не думал об этом как о поцелуе.

Немного сам себя обманул. 

Конечно. (Улыбается.) Дело же не в том, что я прикоснулся губами к губам партнера. Дело в чувствах — это как раз самое сложное. Неважно, с кем — с парнем или женщиной. Когда ты играешь любовь, какой-то флер, касания — очень сложно добиться естественности. Потому что или у тебя рука лежит лопатой, или ты начинаешь что-то изображать, думать, как и что сделать. И Кирилл Семёнович, конечно, тот еще провокатор. (Улыбается.) У нас была первая смена с Чулпан, когда мы должны были играть романтическую сцену. А я в актрису Чулпан Хаматову влюбился еще сто лет назад после фильма «Лунный папа», и так у меня это впечатление и осталось. А тут мы встретились, еще даже не познакомились толком, и нам сразу говорят: давайте. И это напряжение очень чувствовалось, оно осталось в кадре. Если бы мы уже как-то привыкли друг к другу, было бы уже не так. И это классно! Режиссер же всегда манипулятор. Можно соврать кому угодно, но камере не соврешь: там видно всё как есть.