Надежда Бабкина: «Мне нельзя себя так вести. От меня ждут другого, я не имею права обмануть»

В ней столько бодрости, столько драйва и вообще нет возраста! Надежда Бабкина сочетает в себе, казалось бы, несочетаемое. Она с упорством и вдохновением пропагандирует фольклорное творчество, а с другой стороны является соведущей «Модного приговора» на Первом, и это уже совсем другая история. Ей нравится быть разной, непредсказуемой, нравится играть драматические роли, и у нее всегда всё получается на отлично!

Вадим, давай спрашивай. Я тебе сдаюсь.

Спасибо. Хочу начать с того, что я под впечатлением от вашего рабочего кабинета.

Это не кабинет, это гримерка, где я одеваюсь, переодеваюсь, готовлюсь к спектаклям. У меня там личные вещи, даже на всякий случай одеяло и подушка, чтобы прилечь, если есть немного времени.

Я скорее не про костюмы, шубы, а про температурный режим. Сколько там? Градусов десять? Как в холодильнике.

Понятия не имею. Но это и есть холодильник, по сути. Я обожаю такую температуру. Я и дома так сплю и еще окна открываю. Серёга, мой директор, в гости приходит и требует что-то потеплее на себя надеть. И это несмотря на то, что я южанка и волжская казачка, темпераментная и жару обожаю.

Ну хорошо, а вот под этот «холодильник» нужно было себя как-то настраивать, закалять?

Нет. Во-первых, там, где прохладно, есть некие ощущения нормального состояния. Зачем себя настраивать, закалять? Большую часть жизни от рождения я нахожусь здесь, а не на своей родине. Я адаптировалась, потому что здесь холода, хотя в Астрахани, в Астраханской области резко континентальный климат, там летом температура +40.

На Надежде: пальто, брюки, рубашка — всё Marina Rinaldi 

Там, откуда вы родом.

Да, я родом из мест Степана Разина, оттуда и бунтарский характер. Те, кто там родился, много чего впитали в себя. Так что для меня перемена всяких температур — это нормально.

Поэтому вы выглядите так прекрасно.

Да, я выгляжу замороженной слегка, но не отмороженной, что важно. (Смеется.)

Знаете, о чем я хотел поговорить... Это, конечно, удивительная метаморфоза вашей жизни: вы всю жизнь проповедуете русскую песню, народность. Вот где та грань — между специализацией для фольклориста и тем, чтобы это стало массовым достоянием?

Специализация для фольклористов — это удивительная история. Я была в этой же ситуации: ездила в экспедиции, узнавала, как люди живут, чем наполняют свои души, чем интересуются, какой у них труд. Я выезжала в разные регионы страны, чтобы почерпнуть материал. Тогда были такие убогие магнитофоны, и мы всё записывали на них.

Это было, когда вы в «Гнесинке» учились?

Да. Я, кстати, три института окончила... Когда ты приезжаешь в глубинку, на тебя смотрят: «Ага, городская приехала». На самом деле никто даже не собирался вдаваться в подробности, откуда ты: давай приобщайся с нами к труду. Я должна была с местными полоть, пахать, собирать помидоры — если это на юге, а если на севере — там совсем другая история: ты должна таскать воду на себе, благо я человек деревенский, коромысло для меня — норма жизни. В общем, чтобы тебе о чем-то рассказывать и оказывать доверие, ты должен…

…через себя всё пропустить.

Ну конечно!

Вы всегда были такой неугомонной?

С самого рождения. Это моя природа, это и генетика, и воспитание. Мне родители всегда говорили: «Ты по ошибке девочкой родилась». Озорная была. Но это мне не мешало стать тем, кем я стала. Нет, сначала мешало: в цивилизованном обществе в Москве приходилось и на язык себе наступать, и в поведенческом варианте быть мягче.

На Надежде: пальто, брюки, рубашка — всё Marina Rinaldi 

В чем это проявлялось?

Да во всем. Лишнее слово не сказать — а я же привыкла правду-матку в глаза лупить, а это далеко не всем нравится. Когда человек переставал со мной разговаривать и вообще дела какие-то вести, я понимала, что что-то сделала не так, потому что, прежде чем кого-либо винить, надо к себе обратиться.

В такие моменты рядом был кто-то, кто вас поддерживал?

Как ни странно, несмотря на мою неугомонность, всегда со мной рядом находились соответствующие люди, которые очень сильно влияли на мое формирование.

Ну вы же притягиваете к себе людей, у вас ведь очень сильная энергия.

Притягиваю. Правда, я всегда говорю: «Не надо меня бояться», — а человек приходит и начинает трястись.

Конечно, после такого предупреждения вас еще больше начинают бояться.

Это вообще кошмар. «Я тебя тихо съем» (смеется) — примерно из этой серии. Или: «Это не будет больно, ты даже не заметишь». Подходят сфотографироваться, а уже трясутся, будто я какой-то злой Кощей.

А вы многих съели?

Бывало. Я своих жертв не подсчитывала, но бывало. Я не люблю, когда мне навязывают, когда обо мне говорят то, чего обо мне не знают.  Допустим, у меня низкий голос, я с норовом, и начинается: «Вот, она грубая, она негостеприимная, жесткая», — а на самом деле я сама нежность. Правда.

Я это вижу.

А те, кто не знает меня, начинают выворачивать, придумывать. Слава богу, я не читаю про себя никаких пасквилей. Не в том плане, что хочется слышать только приятное, я даже критику любую буду принимать, если она обоснованна.

Понял вас. Расскажите, как появился ваш коллектив «Русская песня».

Появился он в стенках общаги, я студенткой была — еще даже не завершила свою учебу, а мне доверили. Сели мы в общаге за стол, выпили браги, которую я заквашивала каждый раз...

На Надежде: платье, жакет, кеды, сумка — всё Marina Rinaldi

Сама?

Конечно, сама. А чего, я знаю, как ее заквасить, я же из деревни. Знаешь, литровку выпиваешь — голова работает, сознание на месте, а всё остальное ватное, не подчиняется тебе вовсе. Это же крутяк: вроде как ты пьяненькая, а на самом деле башка работает. Это же брага — напиток на короткое время, дури не проявляется. Так что в общаге вот так за столом решили создать коллектив. Я тогда училась на втором курсе дневного факультета народной песенной культуры и дирижеров-хоровиков, и всё  благодаря Юрлову, который был профессором консерватории, это он предложил открыть там народное движение.

Александр Юрлов — действительно легендарная личность, а хоровая капелла его имени покорила весь мир... Когда вы поняли, что народная песня — ваше призвание?

Я понимала сразу, что должна быть артисткой. Это, конечно, вводило в изумление всё мое детское окружение и родню, хотя они никогда не брезговали мною воспользоваться на любые праздники, на Новый год, на какие-то мероприятия. Я очень законопослушная, у меня папа был партийный, мама партийная. Мама в школе преподавала, папа председателем колхоза был — а кому еще доверить подъем хозяйства? Они оба фронтовики, папа вообще до Берлина дошел. На все праздники мы устраивали гульбища: Надя устраивается на табуретку и поет. Надя была блондинка, пышная, голосистая, буйная немножко, но ничего — это можно было простить.

А почему все-таки народная стихия?

Именно потому, что это всё идет прямо оттуда, из этих мест, где я развивалась, росла. Папа одно хозяйство восстановит — через четыре года мы переезжали в другое хозяйство. На моей памяти мы три раза переезжали.

То, чем занимался ваш отец, сейчас, наверное, назвали бы «кризисный менеджер».

По сути, да. Но, кстати сказать, он такой компанейский дядька был, его обожали. Он мужик был потрясающий и таланта удивительного.

Я хочу поговорить по поводу метаморфозы, произошедшей с вами. Звезда народных песен, выступающая в аутентичных костюмах, становится одной из ведущих «Модного приговора» на Первом канале. В принципе, одно из другого никак не вытекает.

Я это анализировала. Родилась я в тот период, когда надо было восстанавливать страну — народу ни жрать нечего было, ни одеться по большому счету. Никто на внешний вид не обращал особого внимания. С одной стороны, у меня бабушка с дедушкой были исконные преподаватели, учителя, а с другой стороны, с папиной — воцерковленные казаки, и бабушка была белошвейкой. Когда я родилась, то все лоскуточки, которые оставались у бабушки Варвары, использовались для моих нарядов: как она меня наряжала! Я была одной из самых привлекательных девочек. А тетя меня всё время провоцировала, она говорила: «Скажи «мама», а я тебе за это мороженое куплю», — народ шёл, и ей хотелось, чтобы я ее мамой назвала, я была вся такая нарядная, в кружевах. У тети не было своих детей, поэтому они с мамой делили меня всегда. Так вот, наряжая меня тогда, вкус они мне привили.

Я помню, был бум кримпленовых платьев.

У нас с подружкой было два платья: одно мое, другое ее, благо у нас обувь разная, и мы менялись этими платьями и казались самыми крутыми девочками. А вторая подружка мне связала на спицах платье, оно всё в дырочках было — как кружева. Вниз я надевала чехол и была крутейшая. Я приходила в институт на занятия народного хора, но непременно должна была опоздать секунды на три. Открывается дверь, я говорю: «Здравствуйте», — а весь хор стоит: «Ооо!» Надька выглядела уже тогда достойно. А потом были промежутки в жизни, где Надька себя запустила.

Что случилось?

Всё, что с нами происходит, связано и с внешним, и с внутренним состоянием человека.

Не было стимула?

Не было стимула, не было мотивации. Это, видимо, было связано с моим замужеством, когда я вышла замуж, а потом пошли огорчения, к которым я не была готова.

Неприятности в личной жизни, но зато сын прекрасный появился на свет.

Это верно. Мое спасение всегда было в коллективе, которым я столько лет руковожу! А корни моего оптимизма — там, в деревне, где я жила. Это всегда пляски, ряженые на всех праздниках. Здесь я тоже устраивала эти ряженые сцены. Я жила на улице Вавилова, напротив были дипкорпуса. Мы наряжались и шарахались в эти дипкорпуса, звонили в двери, нам открывали иностранцы, для них это тоже некое событие, они присоединялись. В конечном итоге мы шли гурьбой, катались на горках — это было потрясающе. Сейчас это, к сожалению, только в Подмосковье развито. Там у меня дом, живут внуки. Я приезжаю, я их настропаляю, учу с ними колядки.

Бабкина всех строит.

Бабкина строит. (Улыбается.) Внуки меня не называют бабушка, а называют Надя. Я вообще хорошая бабушка. У меня внук Георгий, он меня безумно любит, я для него просто высший пилотаж. Когда приезжаю, он стелет красную дорожку и говорит радостно: «Надя приехала». Ему сейчас 11 лет.

А как «Надя приехала» в программу «Модный приговор»? Кому пришла идея вас пригласить?

Это произошло как-то случайно. Мне позвонили с Первого канала, для которого я была закрыта лет пять, не знаю, по какому поводу. Видимо, с кем-то я была слишком откровенна.

На Надежде: жакет, брюки, футболка, косынка — всё Marina Rinaldi

Или строга.

Или строга. Я этого не упомню, я не знаю, на кого пальцем ткнуть по этому поводу, но то, что это было, — факт. Хотя это не имеет уже значения. Звонят с Первого канала. А я по шею в море сижу, душевно отдыхаю. Мне Женя несет телефон и говорит: «Тебе звонят с Первого канала». Я отвечаю ему: «Да лабуда какая-то, кто мне может звонить? Ты сам подумай». А он настаивает. Ну я слушаю: «Вот мы вас хотим пригласить». Я говорю: «Угу, а еще чего? — опять взбрыкнула. — Я только что приехала отдыхать, вы меня зовете. Я никуда не сорвусь, пока не наотдыхаюсь». Удивительная вещь: «Мы вас будем ждать. Вы какого числа возвращаетесь?» Я была уверена, что это равзод. 20-го числа мы вернулись в Москву — и 20-го числа раздается звонок: «Мы вас завтра ждем в студии в Останкино, будем писать программу «Модный приговор». Я прихожу, сидит Эвелина Хромченко, сидит Саша Васильев, а до этого я приходила сюда в разных ипостасях, когда Слава Зайцев был в программе. Сейчас, почти за 12 лет, я освоилась крепко. Для меня эта программа  — некий психологический тренинг. Я могу с людьми четко разговаривать, я понимаю, какие у них проблемы, могу быстро их вывести на больную точку, для того чтобы в конце концов от нее их избавить.

Вы сразу на «ты» со всеми — это тоже психологический ход?

Это условие.

Ваше?

Да, мое. Степень доверительности и будто мы друзья или подружки. Иначе ты не дождешься правды.

Ну хорошо, а ваши наряды в «Модном приговоре» — такие яркие, экстремальные….

Я люблю яркость цвета. Если я надеваю разбеленные оттенки — меня нет, я голая.

У вас очень яркая внешность. Казалось бы, должно быть наоборот.

Казалось бы, но я не люблю бледные тона. Моя одежда — это всё синее, красное, зеленое, желтое.

На съемки вы сами выбираете наряды или помогают стилисты?

Это всё мой гардероб. Личный гардероб.

Вы любите брендовые вещи?

Конечно! А почему же нет?  

Ну, например,  Marina Rinaldi — ваша стихия?

Это абсолютно моя история. Мне нравится спорт-шик, тенденции модные: юбки, брюки, кожаные вещи, куртки, вот жакет на мне сейчас тоже оттуда, блузка — всё. Кеды, само собой, шлепанцы, обувь. Там очень хорошая колодка, удобная.

А когда вы для себя открыли этот бренд?

Давно, очень давно. Причем открыла не у нас в стране, а в Италии, потом во Франции, потом в Германии. Надо отметить, что Marina Rinaldi в каждую страну отправляет совершенно разные модели. Вот в Россию отправляют то, что носят наши женщины: платья, жилеты, брюки, кроссовки. А кроссовки — это вообще сейчас трендовая история, их можно под любое платье надеть, кроме вечернего.

Чем отличается то, что носят наши женщины, от того, что носят, например, в Германии?

В Германии так не наряжаются. Наши женщины любят нарядиться празднично.

Бабкина, например.  

Например. Наши женщины украшаются крепко.

У Marina Rinaldi в этом смысле много эффектных вещей.

Я беру всё самое яркое. Мне девчонки из бутика (а я уже с ними много лет) пишут: «Надя, ждем, пришла новая коллекция». Они знают, что я люблю, знают, что я предпочитаю. Допустим, я люблю, чтобы обязательно в вещах были карманы. Удобство и красота должны быть в одном флаконе, сочетаться, тогда ты будешь чувствовать себя женщиной, тогда ты спинку будешь держать ровно.

Отлично. Мы беседуем у вас в театре. Мне кажется, вы себя больше позиционируете сейчас как драматическая актриса. Это еще одна ваша грань.

Ничего удивительного. Вадик, я скажу, в чем дело. Когда я обучалась в институте и мы изучали народные жанры, то обряды и обычаи мы должны были сыграть. Мы их выносили на сцену, распределяли роли. Например, самая элементарная и простейшая движуха — это показать свадьбу в какой-то деревне, и мы устраивали свадьбу по сценарному плану, который я сама составляла. А еще актерская деятельность связана с пением. Как говорили в народе, «песню нужно играть», а не просто петь. Ну а если играть, значит, ты должен представить некий образ.

У вас свой театр — это вообще-то роскошь.

Московский государственный академический театр «Русская песня» — театр музыкально-драматического направления, к нам приходят люди с большим интересом, удовольствием, любопытством. У нас шикарный звук, потому что строила я этот театр сама, с инвестором, ни одной копейки бюджетной не потратила. Есть еще одна фишка: мы приглашаем популярных актеров театра и кино. У нас Маша Шукшина играет, Андрей Мерзликин, Сергей Никоненко, Вячеслав Манучаров — все достойные актеры. И все участники «Русской песни» тоже играют персонажей. Я, например, играю тещу, которая всё время подслушивает и подсматривает.

Это в спектакле по Шукшину?

Да. Интересно необыкновенно. Спектакль поставил Дима Петрунь. В основе каждого спектакля лежит репертуар ансамбля «Русская песня». А вот наша недавняя премьера — «Горько!». Первая часть — Чехов, вторая — Зощенко. В первой части я играю Грека — мужскую роль. В спектакле задействованы Алексей Маклаков, Андрей Кайков, Ольга Прокофьева, Сергей Никоненко, Лёша Ягудин и Олеся Железняк из «Ленкома» — там состав будь здоров, состав серьезный. Поставил спектакль Роман Самгин. А Нина Чусова ставила «12 стульев», «Бабий бунт». Еще идет спектакль «Яма», для нас самый сложный и самый психологический.

«Яма» Куприна?

Куприна. Конечно, Куприн и Достоевский — гениальные люди, но я не могу смириться с днищем, которое они описывают, мне это претит. Наш спектакль очень жесткий.

Насколько же вкусно, Надежда, вы живете и насколько вам всё интересно.

Очень.

И у меня такое ощущение, что с годами у вас еще больше появляется желание объять необъятное.

Я не Козьма Прутков, этого делать не буду. (Смеется.)

Тем не менее в ваших порывах есть даже что-то детское.

И я не стесняюсь этого, потому что в каждом из нас живет тот самый ребенок. Не надо его придавливать.

Но в ком-то он гаснет.

А у меня — нет. Особенно это ощущается, когда переносишь какие-то стрессовые ситуации. Вот спустя год после ковида я поняла, что не могу себе ни в чем отказывать, и ничего себе не запрещаю. Вижу цель — не вижу препятствий.  

Здорово. Но вот поскольку вы молодая, энергичная женщина, я не могу не спросить…

...очень. Я очень молодая, в том-то всё и дело.

Я это вижу.

Мне иногда стыдно даже становится. Я смотрю на себя в зеркало: «Что ты себе позволяешь?» А потом думаю: «Да и плевать».

Тогда спрошу по поводу личного. Женя Гор остается частью вашей жизни?

Остается, почему нет?

На Надежде: пальто, футболка — всё Marina Rinaldi

Просто вы нигде не появляетесь вместе.

Почему не появляемся? Мы и в ресторан можем выйти, и куда-то еще. У Жени сейчас производство. Я так счастлива, что он создал свой бизнес, потому что когда мужчина не востребован — это катастрофа. Женя с утра до ночи занят. Он открыл свой свечной заводик, делает свечи, сам ингредиенты подбирает. Он выезжал во многие страны, договаривался с поставщиками, чтобы свечи были гипоаллергенными, чтобы не было никакой синтетики.

То есть вы по-прежнему вместе, так?

Да. Слава богу, Женя знает, что со мной не надо часто быть рядом. (Смеется.) Иногда могу взорваться.

Так вы же всё время взрываетесь.

Нет. Ну зачем, я же не сумасшедшая. Я взрываюсь периодически. Могу и накричать, и ногами потопать сильно, и стукнуть так по столу, что он развалится. Сил у меня немерено. Я сама  это чувствую.

Ну вот смотрите, Надя. Мы беседуем в театральном кафе, а могли бы сидеть в вашем тихом кабинете. Но вы захотели, чтобы мы пришли сюда, в такое людное место, где сплошной гур-гур — мне кажется, он вам нужен, он вас энергетически подпитывает.

Возможно. Я об этом не задумывалась.

Не потому, что вам нужно быть в центре внимания быть, а...

...волей-неволей я всё равно в центре внимания. Дело не в этом. Гур-гур, да, может быть, и нужен, черт его знает. Допустим, я собираюсь на «Модный приговор» — мне не надо, чтобы со мной кто-то был рядом, мне надо сосредоточиться: что надеть, какие украшения, какая очередность луков. А снимаем мы четыре дня подряд по четыре программы.

Ничего себе! Сил хватает?

На третий день я уже забываю, как меня зовут. Но как только вхожу в кадр, как только вижу счастливые глаза своих соведущих, вижу отдачу от телевизионных операторов, которые смотрят в свой объектив, то понимаю, что пришла их порадовать чем-то и не могу сидеть скукоженной. Я увидела себя тут однажды по телевизору в программе «Модный приговор» и подумала: что со мной происходило? Я вообще ни разу не улыбнулась, всё время была строга. Мне нельзя себя так вести. От меня ждут другого, я не имею права обмануть.

Самое главное, что вам самой покой не нужен.

Во мне некий синтез, несколько персонажей, несколько Надь Бабкиных: я могу плакать, могу сострадать, могу сочувствовать, могу очень сильно жалеть — это я запросто, я же прежде всего человек. Понятно, что я известный человек на всю страну, меня знает каждая собака, меня дети быстрее узнают, чем иногда взрослые. Кстати, в этом году нашему коллективу «Русская песня» 45 лет — с того момента, как я его официально зарегистрировала.

Ну что ж, Надежда, дорогая, хочу пожелать, чтобы ваш драйв сохранялся еще долгие-долгие годы.

Он будет.

Сказала как отрезала!

Прически: Тинатин Броева. Ассистент фотографа: Антон Гребенцов

Благодарим ГУМ за помощь в организации и проведении съемки