Дмитрий Турсунов: «В этом спорте нужно дружить с головой»

Говорят, вы на интервью со словарем ходите.

Да нет, это байка. Я в 12 лет уехал в Сакраменто и, естественно, после жизни в Америке некоторые слова забываешь. А хочется же, чтобы люди тебя правильно понимали, пытаешься подобрать точное выражение, и это не всегда удается. По-английски мне иной раз говорить проще, чем по-русски.

Справедливо будет сказать, что со столицей Калифорнии вас связывает нечто большее, чем со столицей России?

Мне часто так говорят. Люди любят относить всё к определенным категориям. Знаете, как в библиотеке, катало… Вот это слово я забыл…

Каталогизировать?

Да. (Смеется.) Всем хочется понять, кто я — русский или американец. Я наблюдал, например, как в самолет, летящий из США в Россию, заходит парень: смотрит исподлобья, волосы зачесаны на лоб, как раньше у Жени Кафельникова, в руках пакет с вискарем из duty free. И всем ясно, что это русский. Есть же такой стереотип, да? Так вот, со мной на борту здороваются по-английски. Наверное, я выгляжу иначе. Еще говорят, что твоим родным языком является тот, на котором тебе сны снятся. Мне снятся и на русском, и на английском. Думаю я больше на английском, даже несмотря на то, что последние три-четыре года чаще бываю в России. Но в душе я ощущаю себя русским.

Переехать в 12 лет в другую страну — это тяжело психологически?

Многие знакомые согласятся, что у меня не все дома, но я склоняюсь к тому, что всё в моей жизни получилось правильно. Любой опыт идет нам на пользу. Думаю, сложности позволяют нам всё познавать в сравнении, ты начинаешь ценить такие вещи, на которые, быть может, в иной ситуации и не обратил бы внимания. Мне нравится, как всё вышло. К тому же уверен, что у меня не самая сложная жизнь, у многих она складывается куда хуже.

Отправляя вас в Америку, родители интересовались вашим мнением?

Акцент делался на то, что будет лучше для моего развития в теннисе. Сначала папа поехал со мной в США, посмотрел, всё ли устраивает. Через месяц он уехал, а я остался.

Почему отец так хотел сделать из вас теннисиста?

Я сам без понятия, почему этот вид спорта так запал ему в душу.

Обычно родители реализуют в ребенке то, что не удалось им самим.

Думаю, так и было. Когда папа рос, в России тенниса, по сути, не существовало. Точнее, этот спорт считался женским и к тому же буржуйским. Отец моего тренера, эмигрировавший в свое время из Киева в США, вспоминал, как в юности прятал ракетку, чтобы друзья не узнали, что он занимается теннисом. У нас же до сих пор и в этом плане всё разложено по полочкам. Принято считать, что в хоккей играют настоящие мужчины. Футбол — более народный вид спорта. Для него многого не надо: поставил две консервные банки — вот тебе и ворота, взял мячик и пинай себе. Может, потому футбол прижился больше, чем теннис. У отца был корт в Институте имени Курчатова, там он с товарищами играл в теннис. Не знаю, почему именно этот спорт так полюбился отцу, но моя судьба была предрешена задолго до моего рождения.

Фото: Кирилл Зайцев

Как ваш старший брат избежал участи стать теннисистом?

Сначала отец действительно занимался с Денисом. Когда папа и брат шли на тренировку, то я, маленький, бежал за ними. Так, по крайней мере, мне родители рассказывали — сам-то я сомневаюсь, что в три года сознательно рвался на корт. Позже отец переключился с брата на меня, стал больше со мной заниматься. Может, у меня была большая предрасположенность, чем у брата, — не знаю. Денис потом ходил в обычную школу, поступил в техникум.

Кем он стал?

Он помогал отцу тренировать детей и сейчас этим занимается с начинающими спортсменами. Отец с утра до вечера возился со мной. У меня день начинался с зарядки, потом завтрак: тертая морковка, творог... Ни у кого я не видел столько упорства, как у моего отца, да еще и в отношении не собственной карьеры, а чужой. Конечно, папа через меня проживал эту жизнь. Как отец жил после моего отъезда в США, сказать не могу: следующие девять лет я изредка общался с ним по телефону, а видел его в общей сложности недель пять — он приезжал раза три. Мама — один раз, на три недели. Помню, она приехала, когда мне было шестнадцать. Я тогда уже с девушкой встречался. Хотя «встречался» — это громко сказано, гулял за ручку. И вот прилетела мама, ее должны были привезти в квартиру, где ждал я. Открываю дверь — стоит мама. Я понимаю, что это она, и она понимает, что это я, но мы друг друга почти не узнаем. Мама тогда, кажется, так и не смогла свыкнуться с этой новой реальностью. Она еще помнила, как носила меня на руках, а тут я уже совсем взрослый, в другой стране… Что касается отца, знаю точно, что после моего отъезда он стал спокойнее. До этого все наши с ним разговоры сводились к теннису. Отец мог спросить «Как дела?» и следом: «Как у тебя удар с правой?» Меня это бесило, хотелось и на другие темы говорить, но со временем мы все успокоились.

Все-таки как нужно было вашему отцу любить теннис, чтобы принести в жертву этому спорту сына.

Многие рассуждают именно так: вот, мол, сумасшедшие русские родители калечат жизни детей ради собственного тщеславия. Легко на это смотреть с такого ракурса. Я считаю, отец хотел, чтобы я состоялся как человек, на это были направлены все его усилия. Если бы он знал, как лучше это сделать, то сделал бы. Но учебника «Как это делается» ни у кого нет. Однако благодаря его усердию это получилось. Да, у нас были огромные проблемы в отношениях, думаю, как и у всех людей. Отец решил принести в жертву мое детство: я не гулял во дворе, не курил. Может, это и неправильно, но кто скажет, что именно правильно?

Вообще это довольно частая история в спорте, когда родители решают судьбу ребенка: так же было у Марата Сафина, у Андре Агасси...

Конечно же, в идеальном мире такого не должно быть. Но мы же живем не в идеальном. Согласитесь, если бы родители не подталкивали ребенка и дали бы ему самостоятельно решать чем заниматься, то сомневаюсь, что дети бросились бы на корт. Они бы целыми сутками жрали конфеты и играли в приставку. Но навязывать ребенку занятие — неправильно. Надо плавно к этому подвести. Заставить, не заставляя. Помню, как и я истерил, ничего не хотел делать, ленился…

У вас в детстве были какие-нибудь увлечения, которые конкурировали с теннисом, но ради этого вида спорта их пришлось задвинуть?

Конкурентоспособных не было. На лыжах я не катался — точнее, немного, на беговых. В футбол не играл. За год до отъезда в Америку мне купили велосипед, трехскоростной, — катался.

А помимо спорта?

Я интересовался автомобилями. Мама покупала мне «Авторевю», я вырезал картинки и наклеивал их в тетрадь. Марки собирал. Конструктор собирал. Но ничто не могло перевесить теннис. Зато я точно знал, что в моей жизни будет завтра. Я знал, что завтра будет теннис. И послезавтра будет теннис. И потом опять будет теннис. Когда меня спрашивали, кем я хочу стать, я без раздумий отвечал:

«Теннисистом». Потому что знал: другого варианта нет.

Что, по-вашему, означает понятие «спортивный талант», если таковое вообще существует?

Конечно, в первую очередь это набор физических качеств. Не получится играть в баскетбол, если твой рост метр с кепкой. Двухметровая девушка вряд ли приживется в художественной гимнастике. Для тенниса нужна совокупность качеств. В том числе психологических. Я уверен, что психология важна и в более атлетических видах спорта, таких, например, как плавание, но не в такой степени, как в теннисе. Здесь можно очень тяжело переживать трудные периоды в карьере. Нужно дружить с головой, чтобы выживать. Я общаюсь с теннисистами и замечаю, что среди нас много людей с навязчивыми привычками. Кому-то нужно несколько раз майки сложить перед матчем, чтобы всё было хорошо. Может, вы замечали, что Маша Шарапова во время игры старается не наступать на разделительные линии корта. У всех свои ритуалы и загоны. Психологическая составляющая требует особого подхода при подготовке теннисиста, хотя ей, как правило, уделяют мало внимания.

У вас со временем меняется отношение к теннису? Разочаровывает ли вас спорт или, напротив, вызывает еще больше уважения?

Вообще теннис — спорт хороший. Не такой травмоопасный, как, скажем, бокс. Но тяжелый. Нужно уметь сосредотачиваться. Готовиться.

С обывательской точки зрения, теннис поражает карьерной нестабильностью: сегодня ты первый в рейтинге ATP, завтра 20-й, послезавтра уже во второй сотне…

Ну, подняться в рейтинге легко, сложнее удержаться. Поднимаешься, и тебе начинают дышать в спину, хотят обыграть. Нужно постоянно отрываться, совершенствоваться, чтобы оставаться первым. Когда Новак Джокович поменял диету, все стали обращать внимание на то, что теннисисты едят. Раньше тоже обращали, но стоило Джоковичу сказать, что теперь у него диета без глютена, как все ринулись делать то же самое. Когда Энди Мюррей сказал, что занимается горячей йогой, многие последовали его примеру. Кроме того, лидеру приходится испытывать на себе колоссальное давление: ожидания в отношении него всегда подогреты. Именно потому многие спортсмены ездят на турниры в сопровождении целой команды, где каждый отвечает за конкретное дело. Есть тренер, который может записать тебя на тренировку, пока ты даешь интервью, есть тренер по физподготовке, который в любой момент с тобой позанимается. Есть массажист, который позволит тебе быстрее восстановиться после травмы.

У вас ведь были травмы — правда, не все получены на корте?

В основном у меня все травмы спортивные, за исключением одной-двух.

Левую ногу вы где сломали?

Ее-то как раз на корте. Еще у меня были две трещины в позвонках. Одна — не знаю откуда, а вторую я заработал во время катания на лодке. Мы плыли, один человек вел, а я сидел спиной к движению и наблюдал за парнем, которого мы тянули на водных лыжах. Я должен был поднять флажок в случае его падения. В какой-то момент наша лодка налетела на волну, подскочила и жестко приземлилась. Я почувствовал боль в спине — так и появилась микротрещина, лечение которой было весьма болезненным.

Вы говорили про жизнь в России и США. А вам важно где играть? Или корт, он и в Африке корт?

Сам корт — да. Но на турнирах чувствуешь себя по-разному. Например, тяжело играть на Кубке Дэвиса. Волнуешься, подогреваются ожидания — в общем, здесь много психологии.

Фото: Кирилл Зайцев

На турнире под названием «Банк Москвы Кубок Кремля» в этом плане иначе?

В Москве тебя начинают разрывать на части. Знакомые, незнакомые — все хотят пообщаться. Попросить билетик на турнир.

И что, вы раздаете билетики?

Постоянно, но даже если бы я все билеты на турнир имел у себя на руках, то всё равно бы на всех не хватило. Но суть в том, что у тебя есть ограниченное количество времени, которое ты можешь потратить на общение с людьми, но нельзя потратить на это всё время и всю энергию. Конечно, я не могу сказать, что проиграл потому, что ко мне пришли за билетами, нет, просто внимание рассеивается, суеты много.

У вас Кубок Кремля больше ассоциируется с удачами или неудачами?

У меня почему-то всё время перед глазами стоит тот полуфинал в 2005 году, когда я проиграл Игорю Андрееву. Это, наверное, мой самый лучший результат в одиночном разряде на Кубке Кремля. Практически все его выигрывали из нашей «старой гвардии», за исключением Марата Сафина и меня. Поэтому хочется выиграть, но я себя накручиваю, из-за чего играю не на таком уровне, на котором мог бы.

Какой поединок характеризует вас наилучшим образом?

Думаю, матч с Энди Роддиком, когда я вел по сетам, потом уступил два Роддику, затем в напряженной борьбе победил на тай-брейке. Это мой излюбленный ход — бороться с самим собой, создавать себе проблемы на пустом месте. Мне присуще это качество: я тяжело принимаю решения, долго всё обдумываю, рассматриваю с разных ракурсов. В то время как всё решается гораздо проще. Есть люди, которые судят: либо белое, либо черное. Я же не могу не замечать оттенки. Это очень мешает мне в теннисе, да и в жизни тоже. Но поскольку я от этого качества не избавляюсь, значит, подсознательно мне подобное самокопание нравится.

Недовольство собой является для вас мотивацией к развитию?

Конечно. Если понимаешь, что тебе что-то мешает, нужно самосовершенствоваться. Если лишний вес мешает побеждать, то нужно понять, что важнее — жрать сладкое или выигрывать матчи. Так же и в личных отношениях: если им мешают твои привычки, то надо избавиться от этих привычек. Ну или от этих отношений.

У вас личные отношения когда-нибудь мешали теннису?

Они всем мешают. Отнимают много эмоциональной энергии, особенно если протекают не в правильном русле. Когда рядом человек, который тебя понимает, поддерживает, верит в тебя больше, чем ты сам, это редкое явление.

Как вам кажется, сложно построить отношения, которые не будут мешать теннису?

Некоторым это удается. Большинству, конечно, нет. У второй половинки должны быть такие же цели, что и у тебя. А так редко бывает. Грубо говоря, если бы я встречался с актрисой, то ей нужно гастролировать, на сцене и в кино постоянно обниматься, целоваться, пропадать допоздна на мероприятиях. В такой ситуации ты должен отодвигать свои интересы на второй план и думать, что лучше для нее. Это сложно дается. Или же эти два человека должны быть опытными и корректировать свое общение. Думаю, что и я делал в своих первых отношениях ошибки, которые не пов-торил в следующих.

Вы сказали, что в 16 лет встречались с девушкой. А это не отвлекало от занятий спортом?

Не отвлекало, поскольку по ночам я не пропадал, жил в американской деревне и вообще, можно сказать, вел монашеский образ жизни. Это не то что в Москве: в 16 лет можно потеряться и очнуться в 35 с посаженной печенью.

То есть встречаться с девушками вам не запрещали?

Это всё было можно. Но надо понимать, что гламурной мою жизнь не назовешь. Это не как в некоторых других видах спорта: вокруг спортсменов крутятся модели, все сорят деньгами… Конечно, это всё существует, но не надо преувеличивать. К тому же подобный образ жизни одним мешает, другим, напротив, нравится, человек хочет больше внимания, и это его подстегивает развиваться быстрее.

В прошлом году вы планировали свадьбу с ювелиром Аделей Бахтияровой. Вижу, чем кончилась эта история: кольца-то на руке у вас нет..

Я без кольца. И она без кольца. Вообще все без колец, потому что в один момент я понял, что…

…теннис дороже?

Да нет, психика дороже.

Даже так?

Ну, мне показалось, что лучше нам отдохнуть от всего этого. Чем дело закончится — да бог знает чем.

То есть ваши отношения продолжаются?

Не продолжаются, но никогда не говори «никогда»: никто не знает, как всё будет дальше. Скажем, в юности у меня были совсем другие представления о том, где я буду находиться в нынешнем возрасте.

И где же вы себя видели?

Например, подростком я думал, что в 2000-м году буду играть в профессионалах, потому что мне говорили: если в 18 лет ты не состоялся как профессиональный теннисист, то потом уже поздно. В 2000-м мне исполнилось 18, и к концу года я должен был уже стоять в «сотке» ATP, но этого не произошло.

Вы поняли почему?

Много было причин. Жизнь вела себя совершенно не так, как я ожидал.

Вы женились тогда?

(Улыбается.) Я знаю, об этом писали, но не женился. У меня были серьезные отношения, но в итоге они ничем подобным не завершились.

Это был один из факторов, который повлиял на замедление карьеры в теннисе?

Вовсе нет. Там как раз таких проблем не было. Просто это всё подымилось и потихоньку потухло. Хотя и я сильно переживал, и девушка. Она, я думаю, переживала даже в большей степени, но всё это говорит о том, насколько жизнь непредсказуема. Можно рассчитывать на одно, а потом встретить кого-нибудь на улице, влюбиться, и всё пойдет кувырком.

Вы такое допускаете в сознательном возрасте?

Слушайте, всё бывает, это нельзя контролировать. Единственное, что поддается контро-лю, — твоя реакция на происходящее. Остальное нет. Я могу планировать на годы вперед, а завтра мне упадет камень на голову, и всё, мои планы окажутся пустыми. Сейчас могу сказать точно: и в карьере, и в жизни я стал спокойнее, но, конечно, меня волнует, что будет через год-два. Буду я играть или нет? Если не буду, то чем тогда стану заниматься?

И чем?

Конечно, кое-какие планы есть.

Бизнес?

С удовольствием. Скорее это будет связано с теннисом: в нем я всё же понимаю больше, чем в чем-либо еще. Становиться тренером — вряд ли. Мне нравится помогать молодым, но делать это по восемь часов в день, продолжать тот же кочевой образ жизни, что я веду сейчас, — ни за что. Впрочем, может, через пару лет мне будет как раз хотеться обратного? В любом случае, я боюсь себе представить, как меня, 70-летнего, внуки спросят: «Дедушка, а чем ты занимался?» — «А я, внучки, всю жизнь на корте простоял».