Михаил Тройник: «Только сейчас я начинаю принимать тот факт, что я актер, что это и есть моя профессия»

Долгое время актер «Гоголь-центра» Михаил Тройник был известен зрителям по театральным постановкам, в которых сыграл немало знаковых ролей. Популярность актеру принесла роль священника в сериале «Чики», а после выхода фильма «Хандра», показанного на «Кинотавре», Тройника стали называть одним из самых многообещающих молодых актеров российского кино. О том, как ему удается совмещать любовь к точным наукам и тягу к искусству, о выборе и удивительных совпадениях Михаил рассказал ОK!

Иван Пономаренко На Михаиле: костюм Strellson, рубашка Strellson, галстук Albione, ботинки Pantanetti (No One)

Выпускник Школы-студии МХАТ, Михаил Тройник производит впечатление человека скромного и не искушенного славой. Почти одновременно на экраны вышло сразу несколько громких проектов с его участием, после успеха которых на актера посыпались новые предложения, а ритм жизни круто изменился. «Так много всего обрушилось в один момент: съемки, интервью, новые знакомства, — рассказывает Михаил. — Пока всё это не очень понятно для меня, но я учусь наслаждаться всем происходящим».

Ты сейчас рассказывал, что у тебя вчера были интересные пробы…

Да, в новый фильм — там очень крутой состав и роль интересная, я такое играл редко. Герой внешне очень спокойный, но мощный внутри. 

Кирилл Серебренников однажды охарактеризовал тебя как натуру очень страстную, да и герои твои в большинстве своем довольно эмоциональные. А сам себя ты как оцениваешь?

Я скорее человек скрытный, у меня много чего происходит внутри, но я не всегда это демонстрирую, коплю в себе. Это во многом зависит от окружения: с кем-то я бываю очень открыт, а с кем-то — максимально закрыт. Но сейчас я работаю над тем, чтобы быть по возможности одинаковым в любых обстоятельствах.

Зачем тебе это?

Чтобы быть более цельным, что ли. Как это сейчас модно говорить — быть в моменте. Я просто учусь выражать свои эмоции, потому что понимаю, что не так уж хорошо умею это делать.

И это говорит человек с актерским образованием!

В реальной жизни с этим сложнее. (Улыбается.) На сцене или в кино нет ответственности — это всё мой герой, я особо ни при чем. Наверное, потому, что мне трудно разобраться в собственных эмоциях, мне и нравится играть разные образы. Ты видишь что-то новое для себя, схватываешь это, тебе интересно туда прыгнуть и забыть. 

Миша, я знаю, что с детства ты интересовался точными науками и даже некоторое время учился на инженера. Как в тебе совместились технический склад ума и творческое начало?

Трудно ответить на этот вопрос, но я помню себя таким с самого детства. Папа — советская интеллигенция, инженер, а мама родом из деревни, где люди с открытыми чувствами и эмоциями. И вся папина родня, соответственно, такая суперчопорная, а у мамы, наоборот, супероткрытая. И во мне это всегда как-то совмещалось. Я жил в не самом благополучном районе Рыбинска, на окраине, но при этом учился в лучшей школе города. Когда отец каждый день рассказывает тебе о заводе, на котором работает, о кораблях и том, как их строить, ты волей-неволей это впитываешь. И две эти составляющие — рациональная и иррациональная — были мне обе близки, я не мог выбрать что-то одно. 

А как ты оказался в Москве?

Я учился в физико-математическом классе, круто сдал ЕГЭ по математике — на 90 баллов, поехал поступать в Москву. И понял, что по баллам я прохожу в МГТУ им. Н.Э. Баумана — даже экзамены не сдавал.

То есть ты ехал целенаправленно поступать в технический вуз?

Я ехал в Москву, чтобы уехать из Рыбинска. Отец всегда хотел, чтобы я был моряком, потому что он сам когда-то хотел им стать, но у него не срослось. Я даже поступал в военно-морское училище, но не поступил, слава богу. В итоге я выбрал специальность «автомобилестроение» — наверное, потому, что это что-то приближенное к бытовой жизни. Расчет траектории полета ракет, например, точно не мое. И в первые несколько лет обучения, когда преподавались фундаментальные науки, мне было интересно. А потом, когда началась специализация, я понял, что представлял себе это немного по-другому. Параллельно со второго курса я стал играть в КВН. И как-то это всё поперло, мы даже ездили в Сочи на фестиваль. Но я быстро понял, что это очень узко и ограниченно — заниматься только юмором. К этому времени мои однокурсники уже потихоньку начинали определяться и работать, а я всё был каким-то кавээнщиком. И чем дальше это заходило, тем становилось менее круто, потому что вставал вопрос: а что ты будешь делать дальше? Работать в ДК Бауманки ведущим? Но бросать это дело мне не хотелось, мне хотелось, наоборот, бросить свою основную специальность. 

И первый твой визит в московский театр этому поспособствовал…

Да, я попал в «Сатирикон» на спектакль «Класс-концерт» Константина Аркадьевича Райкина, и мне так понравилось, что я подумал: надо двигаться в эту сторону. Начал ходить на подготовительные курсы в Щукинское училище, хотя тогда даже не представлял, что это. В итоге я дошел до Школы-студии МХАТ и понял, что это очень крутое место, что мне там очень нравится — атмосфера, свежая энергия... И поступил. Потому что в комиссии был Алексей Геннадьевич Гуськов, который тоже в свое время четыре года отучился в Бауманке.

Это, конечно, удивительная история: в «Сатириконе» ты смотришь спектакль Райкина, который впоследствии становится твоим мастером на курсе, а в приемной комиссии тебя слушает Гуськов, который когда-то тоже учился на техническую специальность, и во многом тебя поддерживает. Какая-то счастливая звезда тебя вела всё это время.

Да! Даже не знаю, как это объяснить. Все говорят: поступить в Школу-студию МХАТ так трудно! А я очнулся только после конкурса, когда меня уже зачислили. Я ведь никому не говорил о том, что туда поступаю, до последнего не забирал документы из Бауманки. Казалось, что это всё как-то не очень правдоподобно, нереально. И когда я поступил, первые два года у меня был какой-то дикий ужас, потому что я не очень понимал, куда я попал. Только сейчас, по прошествии семи лет работы в «Гоголь-центре», я начинаю принимать тот факт, что я актер, что это и есть моя профессия. Что на самом деле я гуманитарий — как, кстати, шутит мой папа-инженер. О чем это говорит? О том, что я очень долго соображаю. (Смеется.)

Ты человек сомневающийся.

Мне даже сейчас трудно сделать выбор, что для меня главнее — театр или кино. Но настал момент, когда нужно выбирать, времени уже мало. Ну, может, не прям сейчас, но через год надо бы определиться, что делать в жизни — сниматься в кино или сосредоточиться на театре. Хотя на сегодняшний день мне интересно и то и другое.

Почему же ты ставишь себя перед выбором?

Потому что в каком-то абсолюте большие работы в театре или кино требуют фокуса только на себе. Всё равно в конечном итоге надо выбирать. Был период, года три, когда у меня был только театр, и я чувствовал некую — опять модное слово — целостность. Чувствовал, что занимаюсь большим делом и сконцентрирован только на нем. В свою карьеру в кино я тогда не верил, и меня оно не особо привлекало.

В кино тебя тогда почти не звали?

Звали, но я к этому относился с каким-то сомнением. Вот снялся я в одном сериале, в другом, вроде всё окей, хорошие партнеры... Но мне казалось тогда, что важен театр и только театр. Может, у меня такая установка была, что после института надо пять лет проработать в театре, чтобы реально освоить эту профессию. Мне было комфортно делать только одно дело. 

А в какой момент тебя стало интересовать кино?

Когда мы начали снимать «Чик». Мы же сначала сделали пилот, первую серию — еще в 2018 году, и потом через год ее переснимали. Тогда же начали снимать «Хандру» и «Иванько», было много съемок в эпизодах. А потом всё это практически одновременно вышло. И началось:  «Кинотавр», премьеры, встречи, новые предложения... Сейчас, например, я снялся в фильме «Чемпион мира» в роли шахматиста, к которой я очень основательно готовился. До этого у меня было предубеждение, что в кино я — только бандос, да и предложений таких поступало много. Я таких и в театре, конечно, играю, но там у меня достаточно и других ролей. А когда только началось кино, я подумал, что меня будут эксплуатировать только в этом формате.

И смирился с этим?

Ну а что тут можно сделать? Пластическую операцию если только. (Смеется.) Я просто понял, что это не дает актерского роста, что я, наверное, буду одно и то же играть из проекта в проект. А оказалось, что и в кино я могу больше. И в этом году мне стали предлагать абсолютно разные роли.

Большая удача, что в тебе так быстро разглядели потенциал.

Да! И мне понравилось, что в кино ты тоже можешь быть разным, что это может быть очень интересный процесс. Я понял, что не нужно ставить себе установки и границы, а нужно просто отдаться этому. 

Но всё равно поставил себе ограничение — сделать выбор через пару лет.

Может быть, я просто перфекционист? У меня отец такой, и во мне есть это понимание того, что нужно быть профессионалом в своем деле. А сейчас столько всего в моей жизни происходит, что я уже перестаю рефлексировать, даже не успеваю подумать. Ты просто влетаешь в это и рулишь по ходу действия.

Чувствуешь наступление своей популярности?

Глобально — наверное, нет. Да не такой я уж и знаменитый. Я просто живу своей жизнью. 

Ты сейчас сказал про подготовку к роли шахматиста, а я слышала, что и к роли отца Сергия в «Чиках» ты тоже подошел очень ответственно…

С нами на площадке там, в Прохладном, был батюшка из местной церкви, отец Андрей. Он нас консультировал и очень круто включился в это во всё. Научил меня надевать ризу и держать кадило, управлять им — это вообще не так просто, как кажется! Хотя не всё у нас в кадре было по регламенту службы, и многие зрители это заметили. Например, момент, когда отца Сергия одевают к службе — в церкви так не делают, священник одевается сам. Но это было сделано умышленно, чтобы придать кадру кинематографичности и важности этому изменению в герое: вот он был простым парнем — и тут стал приближенным к Богу. Такой художественный прием. Вообще, хотелось показать, что священники тоже люди и испытывают все те же чувства, что и обычные прихожане, просто это не демонстрируется. Но главной здесь была скорее внутренняя подготовка. Я несколько раз ездил на Афон, впервые — еще когда готовился к роли Ясона в театре.

Как основательно ты подходишь к делу.

Не хочу, чтобы это звучало вроде: «Вот какой я крутой актер».

Даже если так и есть на самом деле?

Ты можешь ездить по миллиону городов и сыграть плохо. А кто-то вообще никуда не ездит и играет очень хорошо. Это вопрос твоего личного подхода. Мне просто интересно познавать какие-то разные опыты. Поэтому когда мне всё время предлагали практически одинаковые роли в кино, мне это быстро наскучило.

Сегодня ты считаешься одним из самых ярких новых молодых лиц в российском кинематографе.

Звучит, конечно, очень пафосно, но приятно.

У тебя нет страха, что ты можешь чего-то не успеть в профессии из-за того, что начал чуть позже других? 

Конечно, есть. Ведь когда я начинал, мои ровесники уже заканчивали институт. Какое-то время я сильно переживал из-за этого, а потом понял, что это бессмысленно. Что природа всё равно берет свое. Ты можешь на себя что-то натягивать и придумывать, какой ты, но время всё расставит на свои места. Для многих людей мой уход из Бауманки и вообще вся эта история была очень непонятна. А я ощущал, что всё нормально, что так и должно было быть. 

Ты как-то рассказывал, что твои родители тоже долго не могли принять твое решение стать артистом. Сейчас смирились? 

Номинально — смирились. Но когда они приходят на какой-нибудь мой спектакль, особенно если это неклассическая постановка, то порой испытывают некий дискомфорт. Хотя вроде всё уже понятно, мы много раз это обсудили. А когда стали выходить все те проекты, в которых я снялся, и родители увидели результат моей работы на экране — вот тогда они как-то всё это приняли.

Тебя это не задевает?

Уже нет. Я понял, что, когда во мне самом было сомнение, неопределенность, когда я сам отчасти не принимал в себе свою профессию, — тогда мне нужно было доказывать и себе, и родителям, что я могу. Когда я это принял, всё встало на свои места. Я стал меньше обращать внимание на критику и шутки родителей по этому поводу.

А на критику других людей внимание обращаешь? В интернете, например?

У меня хейтеров не так много, да и подписчиков — пока тоже. Ты, наверное, видела мой инстаграм, он такой немного...

...обезличенный.

Ну да, очень лайтовый, там рабочее портфолио по большей части. Сейчас я выхожу из некого андеграунда, начинаю социализироваться по разным фронтам. Наверное, в ближайшее время что-то изменится, потому что у меня появился пиар-агент, которая говорит, что с этим надо что-то делать. (Улыбается.) Сейчас у меня происходит такое открытие миру. Хотя до сих пор во время интервью я чувствую, что они тоже немного обезличены, все только про работу.

Слышала, что твой самый нелюбимый вопрос — про личную жизнь.

Ну а что про личную жизнь? Я не женат, у меня есть отношения. Но пока это не то, о чем я хотел бы рассказывать. Вообще, какой-то я идеальный человек получился, прям положительный герой.

А ты не такой?

Выглядит именно так. И это меня немного пугает. (Смеется.)

Сам боишься своей положительности?

Это как-то неискренне, что ли. 

Ты делаешь это бессознательно или специально стараешься создать себе такой образ?

Специально я не стараюсь, но мне важно, что обо мне подумают другие. Как и всем людям в целом.

Фото: Иван Пономаренко. Стиль: Анастасия Каминская