Клайв Оуэн

Популярный британский актер Клайв Оуэн начинал свою карьеру на телевидении: в конце 80-х он дебютировал в детективном сериале «Малышки Роклиффа» и затем на протяжении многих лет мелькал в телепроектах, которые были не так удачны, как его опыты в кино. Здесь признание к Оуэну пришло куда быстрее: после роли гомосексуалиста Макса, оказавшегося в концлагере Дахау, в провокационной драме «Склонность», его роли стали расти, равно как и масштаб его фильмов. Заглавный герой исторической картины «Король Артур», дерматолог Ларри из мелодрамы «Близость», киллер по кличке Профессор из «Идентификации Борна» — актер уже и не рассчитывал, что телевидение сможет предложить ему нечто особенное. Однако это произошло. В новом сериале «Больница Никерброкер», который демонстрируется в России на канале AMEDIA Premium и онлайн-сервисе «Амедиатека», у Оуэна главная роль — доктора Джона Тэкери, наркомана и авантюриста, которому собственные пагубные привычки помогают спасать людей и двигать медицину на новый уровень. «Никогда не стремился играть положительных персонажей, — признается актер. — Зато радовался, когда мне предлагали людей неоднозначных, странных и даже опасных».

Как нынче приглашают в телесериалы популярных киноактеров?

Довольно распространенным образом: мне прислали сценарий, затем позвонил режиссер Стивен Содерберг. Мы знакомы с ним много лет, никогда не работали вместе, но это не мешало мне восхищаться им как выдающимся профессионалом. Он сказал: «Прочитай текст и скажи, что думаешь?» — и добавил, что планирует снимать телесериал на этом материале. Говоря откровенно, в тот момент я был далек от мысли, что десятисерийный телепроект — это то, что мне по-настоящему нужно. Но отнесся к сценарию ответственно — все-таки, сами понимаете, Содерберг попросил. Читал я, сидя в трейлере на съемках другого проекта, и всё проглотил меньше чем за час, — до того легко и восхитительно было это придумано. Все-таки хорошо, что хитроумно сочиненные истории не перестают появляться.

Такие истории легко читать, но ведь, может быть, трудно смотреть?

В какой-то мере да. Сюжет разворачивается в больнице в начале 20 века — то есть никакой томографии, скальпелей и антибиотиков, в карету скорой помощи запрягали лошадей. Но кому-то это покажется как раз очень привлекательным и удивительным. Читаешь сценарий и думаешь: нет, ну жили же люди!.. Потом я много говорил со Стивеном и с командой сценаристов, которые, как выяснилось, провели масштабный сбор информации о медиках того времени, чтобы на протяжении десяти серий мой герой был похож на человека тех лет.

Вас, простите, не тошнило от физиологических подробностей происходящего на площадке? У вас же там операции проводятся, медицина еще далека от современного уровня...

Не то чтобы меня тошнило, но с первой же сцены операции я полюбил это ощущение: «Добро пожаловать в 1900-е — мы здесь работаем вот так!» У нас там и правда не было ничего случайного, выдуманного или воссозданного эффекта ради: на площадке постоянно присутствовал консультант, большой специалист по истории медицины того периода. В нашем распоряжении были фотоархив тех лет, целая библиотека книг, а также прочие образцы и свидетельства — таким образом, перед каждой операцией мы изучали материалы, чтобы всё выглядело достоверным. А на самой площадке постоянно слышали: «Для этого нужен еще один зажим, и покапайте сюда побольше крови». Стивен всеми способами пытался добиться правдивости процесса. Вообще, могло бы быть еще более отвратительно, чем вышло. Потому что Стивен всё же устроил там кровавую баню. Но именно это впечатляет и позволяет восторгаться наукой, которая с тех пор шагнула так далеко вперед.

Видимо, эта мысль и грела вас.

Ну, по крайней мере, я понимал, что не хотел бы оказаться в одной из этих операционных в 1900-х годах. Ни в качестве доктора, ни, того хуже, в качестве пациента.

Что еще вас удивило или, может, шокировало?

У моего персонажа есть прототип — человек по имени Уильям Холстед, который написал книгу «Гений на краю: причудливая двойная жизнь доктора Уильяма Стюарта Холстеда». В те времена он работал в госпитале Джона Хопкинса в Мэриленде, где руководил группой ученых, они проводили невероятные опыты и исследования. И лишь позже выяснилось, что Холстед принимал кокаин и опиум, которые его на все эти открытия и вдохновляли. Кроме того, я изучил еще несколько книг, рассказывающих о тех годах, в одной из них, например, прочитал, что хирурги стали надевать перчатки вовсе не из соображений гигиены. Просто они держали инструменты в растворе из карболовой кислоты и натягивали перчатки, чтобы не повредить собственную кожу. Ни о какой чистоте в отношении пациента речи не шло.

Если отбросить ваш заметный интерес к истории и уважение к Содербергу — что вам так понравилось в этом сериале?

Знаете, меня подкупило то, что во всем этом столько спорного и самонадеянного, а в центре внимания довольно оригинальный персонаж, необычный для такого рода телепроектов. Сыграть это сложно.

Не думали, что такой персонаж, каким вы его описали, может быть неприятен зрителю?

Ну, во-первых, в этом трудность, которую мне интересно преодолеть как актеру. Во-вторых, я повторю, что не столько мой персонаж кажется сложным и самонадеянным, сколько мир, в котором он живет, и это мир, существующий на краю пропасти. Достаточно заболеть, и жизнь становится призрачной. Тогда операция была гораздо более рискованным предприятием, чем сейчас. В такой ситуации, естественно, приходится оставаться очень неординарным, смелым и предприимчивым человеком, в некотором смысле авантюристом.

Кокаиновая и опиумная зависимость — вы в курсе, что это такое?

Ну, могу себе представить, я же актер. Что касается моего персонажа, мне было гораздо интереснее сыграть человека, который любыми способами старается чего-то добиться, рвется и стремится к этому. Стивен сказал мне сразу, что хочет снимать все серии как один десятичасовой фильм. Поначалу было ощущение, что пускаешься в длительное путешествие, и сложно держать в голове все нюансы. К концу съемок у нас лежала на площадке громадная доска, исчерченная вдоль и поперек эпизодами, стрелочками, планами, списками… Каждый день на съемках мы начинали с того, что ползали по этой доске с одного конца на другой, чтобы понять, в какой части истории мы находимся и как сейчас изменился мой герой.

Вам не потребовался допинг, чтобы найти силы на этот марафон?

Мы снимали по 12 страниц за смену, и если бы даже я захотел как-нибудь себя стимулировать на работу, то просто не успел бы этого сделать. (Смеется.)

Вы дома-то бывали, или поселились на съемочной площадке?

Бывал, но нечасто — я полностью погрузился в проект. Снимали мы в Нью-Йорке, а живу я в Лондоне, так что домой скоренько не метнешься. К тому же, Стивен жесткий человек, он контролирует на съемках всё — работу оператора, съемку, даже осветители у него по струнке ходят. Актеры торчат в углу площадки и ждут, когда нужно идти сниматься. И как только ты начинаешь работать, так закончить очень сложно — у тебя длинные диалоги, кошмарные операции, настоящий хирургический театр, для этого нужна сумасшедшая концентрация, чтобы удержать в голове столько всего.

Я так понимаю, картина не обходит вниманием и расовую сегрегацию, актуальную для того времени?

Опять же, если окунуться в ту эпоху и почитать про нее, то становится ясно: чернокожих докторов тогда не было — по крайней мере, в клиниках для белых. Однако вся прелесть телесериалов в том, что ты можешь эту ситуацию менять на протяжении развития сюжета. И мы с Андре Холландом (чернокожим актером, исполнителем роли одного из докторов. — Прим. ОК!) прожили эту ситуацию от и до. Мой персонаж говорит герою Андре: «Я не хочу видеть тебя в госпитале, потому что пациентам не нравится, когда их лечит чернокожий врач, а я не могу допустить, чтобы им что-то не нравилось, — мы здесь спасаем их жизни». При этом его герой, Алджернон, — способный доктор. И им приходится искать выход из этой ситуации. Видите, опять же, как люди жили, — сейчас это кажется странным, а тогда было какой-то диковатой нормой.

Думаете, современному зрителю будет интересно, что творилось больше ста лет назад?

Конечно. Тем более, когда это основано на реальных фактах. В этом особенность телевидения вообще и нашего сериала в частности.

Ваше отношение к телепродукции в корне изменилось?

Да я никогда к ней плохо не относился — просто в каждый конкретный момент ты хочешь заниматься чем-то определенным. И я совсем не ожидал, что именно телевидение сможет предложить мне то, что я хочу. А хочу я играть разнообразное, необычное, противоречивое и глубокое — и это постоянное желание любого актера. Раньше я много снимался на ТВ, но не могу сказать, что особенно горд этими проектами. Сейчас всё случилось иначе. Содерберг — одаренный режиссер. Он создает отличную рабочую атмосферу на площадке, так что тебе приходится волноваться только за то, за что ты должен волноваться. Это во многом изменило мое отношение к «ящику».

А к докторам?

К счастью, я не так часто и сильно болею, но когда нужно, я к ним без проблем иду.

Вы крови и уколов не боитесь?

Уколов не боюсь. Я ко всему медицинскому спокойно отношусь. Теперь уж точно.

Вам не кажется, что заниматься медициной или другой ответственной профессией намного лучше, чем быть артистом?

Возможно, но я уж лучше буду играть в театре и кино, мне это больше всего нравится.

Вы же наверняка пытались представить, как бы жили в 1900-е?

Пытался, и одно могу сказать точно: я бы там долго не протянул.