Жан-Шарль де Кательбажак

Вы выходец из знатной марокканской семьи. Почему вдруг юноша, который привык получать всё готовое, решил сам создавать одежду?
Я хоть и родился в Марокко, но вырос во Франции. Мои предки испокон веков занимались военным делом, но мне почему-то всегда казалось, что люди с карандашом в руках могут сделать больше, чем люди со шпагой. Понимаете, для меня быть выходцем из знатного рода не значит быть избалованным или изнеженным. Это подразумевает, что у тебя должны быть какие-то глубинные ценности: храбрость, честность, готовность рисковать ради воплощения заветной мечты. Именно поэтому я считаю, что каждый, кто обладает всеми этими благородными качествами, и есть настоящий аристократ. 

Да, но аристократическая утонченность никогда не являлась вашей визитной карточкой. Скорее наоборот: вы всегда стремились эпатировать, удивлять. Это был протест против того уклада, к которому вы привыкли с детства?
Я всегда был противником всего посредственного, обыденного. С пяти до семнадцати лет я учился и жил в военном лицее. Там было очень строгое и однообразное расписание, постоянные тренировки и ни единой девушки на десятки километров вокруг! Раз в год у нас были каникулы, и когда я возвращался домой, то дни напролет бродил по улицам Парижа. Я видел, что люди живут свободно, так, как им хочется, и ужасно злился на своих родителей, отдавших меня в лицей, и на надоевших мне учителей. Наверное, именно поэтому я и стал стремиться ко всему необычному, яркому, оригинальному. Это было как глоток свободы, как желание идти наперекор обстоятельствам. А вообще, если говорить о традициях, то они как раз и созданы для того, чтобы меняться в зависимости от требований эпохи. Я обожаю современность — электронную музыку, провокационные наряды, социальные сети — и не понимаю, как это может противоречить моему знатному происхождению. 

Я долго готовилась к этому интервью, смотрела ваши показы начиная с середины 90-х…
Правда? Это пугает! Вы что, не спали всю ночь? 

Спала, и мне снились ваши сумасшедшие наряды: сочные краски, объемные принты, необычные силуэты... Мне кажется, что в своих коллекциях вы опережаете моду на полшага.
Это всегда было моей самой большой проблемой! В 80-х годах я вместе с художниками-авангардистами создавал уникальные творения. Это были платья-картины — произведения искусства, воплотившиеся в одежде. Но тогда женщины хотели носить элегантную классическую одежду, и никто не разделял нашего энтузиазма. Пожалуй, мы только сейчас начали двигаться в едином темпе со временем. Впервые за всю мою карьеру то, что я делаю, стало по-настоящему ультрамодным, и, надеюсь, эта гармония будет сохраняться и дальше. 

В моде вы экспериментатор, новатор, человек, готовый к любому риску и провокации. В жизни вы такой же?
Абсолютно! Сейчас мне кажется, что я всегда слишком быстро жил, я торопился все успеть... На самом деле мне очень повезло, что я занимаюсь дизайном, так как каждые шесть месяцев у меня есть потрясающая возможность лицом к лицу встречаться с общественным мнением. А это практически то же самое, что заглядывать себе в душу. Мода и есть моя жизнь. Вот сейчас вы задаете мне вопросы, а я думаю о том, какой будет одежда будущего.

И какой же?
Мне кажется, через несколько лет все люди будут ходить… голыми. (Смеется.) Шучу! Мне кажется, мода станет более универсальной и динамичной. И уж конечно, демонстрировать ее будут не на скучных подиумах, а на необычных площадках. Я к этому уже готовлюсь. Вот, например, недавно мы ставили в Лилле спектакль «Фантом». Я рисовал смешных монстров на бумаге, и это в реальном времени проецировалось на большой экран. Одновременно с этим по подиуму расхаживали модели, изображающие привидения. На нас пришло посмотреть более 150 тысяч человек. Я люблю этот спектакль, так как в нем объединились мода, живопись и музыка. А еще я очень люблю привидения, именно поэтому мне нравится Россия. 

Хм, довольно странная ассоциация: Россия и привидения...
Для меня Россия находится на границе невидимого. Грань между реальным и воображаемым в вашей стране очень зыбкая. Такие вещи, как традиции, стереотипы, воспоминания… Их же не существует на самом деле, их нельзя потрогать. Но у вас такие неосязаемые вещи имеют огромную силу и власть. Если сейчас вы подниметесь ко мне в номер, то обнаружите, что он полон привидений. В Москве у меня постоянно такое впечатление, что я живу в мавзолее. 

На Парижской неделе моды в 2009 году вы представили болеро, сшитое из голов игрушечных леопардов, однако ваша последняя коллекция — эталон лаконичной женственности. Отчего произошла такая разительная перемена в политике дома?
С недавних пор я научился разделять две грани своего творчества: изобразительное искусство и дизайнерскую работу. То легендарное болеро, о которым вы вспомнили… Я не продал ни одного! Зато я заставил людей говорить о себе. Теперь я стараюсь не забывать о том, что у меня есть собственный дом моды и люди, которые в нем работают. Я вынужден думать о них, это простая экономика. А сейчас публике как раз нравятся более женственные модели. Это не значит, что у меня вдруг пропало воображение, просто я стал по-другому расставлять приоритеты. 

Мы скучаем по вашему дизайнерскому чувству юмора…
Вот как! Что ж, тогда, видимо, придется вернуть на подиум вещи из плюшевых игрушек.

Влияет ли на ваше творчество стремительно развивающаяся культура массмаркета?
Время, в которое мы живем, подталкивает нас к новым экспериментам. Дизайнеры начинают ориентироваться на всё более широкую аудиторию. Следуя этой тенденции, я запустил вторую, более доступную линию одежды — JC/DC. Возможно, когда-нибудь я даже сделаю коллекцию для H&M, почему бы и нет! Я люблю перемены, мне не чужды никакие процессы в современном мире… (Неожиданно отвлекается и достает из кармана телефон.) А знаете, мне вдруг захотелось показать вам свой дом в Пиренеях! Правда, он похож на средневековый замок? 

Да, очень атмосферно! Но возвращаясь к вашему бренду JC/DC…
Да, простите, я отвлекся! Изначально название JC/DC появилось благодаря англичанам, которые не могли выговорить мое имя и фамилию и называли их по первым буквам. Но сама идея создания этой линии родилась после того, как в 1997 году я получил заказ от Католической церкви. Мне поручили создать парадное одеяние для папы Иоанна Павла II. Во время работы я почти ежедневно посещал Ватикан и вдруг заметил, что в соборах полно молодых ребят. Оказывается, именно в эти дни в Риме проходил фестиваль молодежи. Мне тут же пришла в голову мысль создать линию футболок, по цвету и орнаменту повторяющих папскую мантию. Они произвели настоящий фурор и были раскуплены за считаные дни. Тогда, мне кажется, я сделал очень важную вещь — я разрушил барьер между кулуарным религиозным сообществом и обычными людьми. Даже папа Иоанн Павел II сказал мне: «Вы поступили очень мудро. Вы использовали моду в качестве цемента между верой и простыми людьми». 

И всё же, несмотря на расширение производства, ваше отношение к моде как к искусству осталось неизменным?
Не хочу вас разочаровывать, но мода — это не искусство. Одежда создана для того, чтобы ответить на вопросы: «кто ты?», «чем занимаешься?», «какой у тебя достаток?». Она зачастую говорит о нас больше, чем мы можем себе представить. А искусство… Искусство заключается в том, чтобы задать вопрос. Именно поэтому бизнесмены и предприниматели стараются избегать творческих людей. Художники, музыканты, скульпторы, архитекторы — все они задают слишком много вопросов, от них всегда одни проблемы. 

Чем выставка «Сумерки невинности», привезенная в Москву, отличается от других подобных проектов с вашим участием?
Каждая выставка для меня — это возможность выразить то, что творится у меня в душе. Большинство людей, покупающих мою одежду, даже представить себе не могут, что я способен рисовать такие мрачные, напряженные картины. В тех работах, что я привез в Москву, я говорю о меланхолии и о русской стороне своего характера. У меня есть любимая семейная история, связанная с Россией. В свое время один мой предок, маркиз Кастельбажак, сделал всё от него зависящее, чтобы предотвратить Крымскую войну. В благодарность русский царь подарил ему двух бурых медвежат. После войны маркиз вернулся во Францию и передал животных Парижскому зоопарку. И вот в молодости, когда у меня появлялась очередная подружка, я непременно вел ее в зоопарк и показывал родственников тех легендарных медведей, которых мой прапрапрадед когда-то привез из России. Кстати, недавно один из моих сыновей сказал мне: «Папа, я пригласил свою девушку в зоопарк и рассказал ей твою любимую историю про медведей. И знаешь что? Это сработало! Теперь она от меня без ума!»