Борис Моисеев
«Я всегда плыву против течения»
Михаил Королев
Борис МОИСЕЕВ вызывает у меня искреннее уважение, поскольку никогда не изменяет себе, ни под кого не подстраивается. И он, конечно, боец. В любой, даже самой безвыходной ситуации Борис всегда будет победителем. Он очень любит жизнь, и не случайно перед ним расступаются все болезни. А зрители его любят таким, какой он есть, — армия поклонников Моисеева колоссальная. Для них и для себя он приготовил великолепный подарок: 23 апреля в Кремлевском дворце у артиста новая сольная программа. Юбилейная.
Борис, 4 марта тебе исполняется шестьдесят лет. Даже не верится. Для тебя это просто цифры или нет?
Этот возраст для меня — удача. Удача, что я не погиб. Удача, что есть новый спектакль.
Ты, конечно, герой. После инсульта выйти вновь на сцену, и не просто выйти, а начать активно выступать — это же какой сильный характер нужно иметь! Что тебе помогло побороть болезнь?
Сцена, сцена, сцена. Даже в реанимации я каждый день мысленно давал концерты. Как только пришел в себя, то начал думать о новом спектакле. У меня еще до инсульта был подготовлен новый альбом к выпуску. В больнице я его прослушивал, расставлял песни по порядку, рисовал, какие должны быть декорации. Я стремился как можно скорее приступить к работе. Однажды я даже не выдержал и сбежал из больницы. Собрал вещи, взял телевизор и на троллейбусе приехал домой. И через три месяца после того, как я вышел из больницы, мы уже были готовы к премьере.
Потрясающе. Все, что ты говоришь, — на грани фантастики. Ведь после инсульта можно лежачим больным остаться навсегда. Какие уж там концерты?!
У меня же была проблема с левой частью, но это всё стало восстанавливаться быстро очень. Мне даже профессор Пирадов сказал, что я один такой на тысячу. Никто не ожидал такого быстрого восстановления. Я тринадцать дней лежал в коме с искусственной вентиляцией легких, а уже через две недели планировал, каким будет концерт.
Ты помнишь первый шаг на сцену после всего случившегося?
Ты знаешь, я боялся сцены. Очень переживал за кулисами. И вот выхожу, а зал встает. Это было в Юрмале. Во время исполнения песни все слушали стоя.
На самом деле это чудо.
Да. Чудо, что получилось восстановиться. Инсульт случился в конце декабря 2010 года, а в начале февраля 2011-го я уже вышел из больницы и стал заниматься дома. Потом мы сняли зал и репетировали новые номера. Я каждый день приходил раньше всех на полчаса на репетиции в ДК им. Зуева, специально шел туда пешком, прогуливаясь. Если был выходной, я начинал нервничать, мне было не по себе.
Боря, все-таки откуда у тебя такие силы?
Боженька мне дал. Другого ничего у меня нет, только сценой живу. Забрать у меня это — значит забрать всю мою жизнь.
Ты начал иначе ценить жизнь, какая-то переоценка произошла после инсульта?
Да, многое изменилось. Например, я перестал в клубы ходить, вообще перестал пить. Теперь живу между домом и сценой. А раньше зажигал так, что стены клубов дрожали! Меня даже подкалывали раньше: «Боря, ты во сколько пришел домой из клуба?» Я отвечал: «Ну, я последний, как всегда. Закрыл клуб — и домой».
А зачем тебе нужны были все эти клубы, тебе, достаточно взрослому человеку? Неужели не хватало энергии, которая была у тебя на сцене?
Мне любви не хватало. Любовь — она рождает все.
Не понимаю, при чем здесь клубы?
В клубах было внимание, общение. Я очень люблю общаться. Я за этим даже на рынок хожу. (Улыбается.)
Вот это интересно.
Когда был с гастролями в Одессе, Привоз остановился на полтора часа, потому что все собрались, начали дарить мне подарки — я еле оттуда уехал.
Почему у тебя такая маниакальная тяга к общению? Наверное, ты внутренне одинок?
Да. Всю жизнь.
С детства?
С детства. Я же всегда был немножко обиженным ребенком.
А кто тебя обижал?
Мальчишки дразнили меня за то, что ходил в танцевальную студию. Потом я больше дружил с мамой, чем с ними. Это тоже не очень все приветствовали. За многие годы я, конечно, панцирь себе нарастил, как смог.
Хорошо, а в школе учителя как к тебе относились?
В школе было нормальное отношение. Но я не был отличником, я балагуром был всегда в школе. Придумывал разные истории. Любил спровоцировать всех сбежать с уроков.
И преуспевал, я так понимаю, в танцах.
В Могилеве я сначала ходил в детскую танцевальную школу, там все увидели, что у меня есть способности, и посоветовали маме отправить меня в Минское хореографическое училище.
Ты с удовольствием поехал в Минское училище?
С удовольствием. Приехал с чемоданом, и через пять минут этот чемодан у меня украли на вокзале. Но я все равно пошел в училище и поступил туда с первого раза.
Сколько тебе лет было?
Уже взрослый, четырнадцать лет.
А потом ты работал в театре или сразу эстрада?
По распределению я попал в Харьковский театр оперы и балета. Но мне там не нравилось. Я танцевал в кордебалете, не мог терпеть одно и то же: стоять на одной линии, одно и то же из спектакля в спектакль.
До солиста дорос?
Дорос. Но главные партии не танцевал. Потому что меня там не любили. Поэтому я сбежал в Каунас, где меня сразу все полюбили. Там был первый ночной клуб в Советском Союзе — «Орбита», я танцевал в этом клубе и параллельно работал в Каунасском музыкальном театре.
Теперь ясно, откуда у тебя такая любовь к ночным клубам! Именно там ты попал в свою стихию…
…и сразу же стал звездой Каунаса. За один год я выучил литовский язык, потому что в Каунасе не приветствовалось всерусское, и до сих пор говорю по-литовски без акцента. (Говорит по-литовски.) Знаешь, когда я в больнице пришел в себя, первое, что захотелось произнести, — это стихотворение на литовском языке. Очень странно, да?
Возможно, у тебя генетическая память сработала. А когда Борис Моисеев, местная звезда Каунаса, решил покорить Москву?
Смотри, в Каунасе я создал трио «Экспрессия». А дальше уже была Юрмала и знакомство с Аллой Борисовной. Алла захватила меня всего. Пригласила к себе в шоу.
Давно хотел тебя спросить. Ты сделал прекрасную карьеру танцовщика, все знали трио «Экспрессия», ты работал с Пугачевой. А зачем ты начал петь?
Потому что мне не хватало аплодисментов.
Но чтобы петь, нужен профессиональный голос. Ведь как танцовщик ты был одним из лучших, а пению тебе нужно было учиться. Или ты действовал по принципу «хочу быть владычицей морскою, и точка»?
Меня учила Алла. Во-первых, Алла — первая, кто поставил меня на бэк-вокал к себе. Наше трио «Экспрессия» было у Аллы Борисовны в программе, причем мы пели живьем.
Но бэк-вокал — это все-таки не сольная карьера.
Я начал придумывать номера, где был синтез танца и песни, а потом уже началась карьера певческая. Затем я стал работать с Витей Чайкой, который был первым моим музыкальным продюсером, он принес песни «Дитя порока», «Танго-кокаин» и так далее. Он со мной занимался. А вообще самую первую песню — «Учитель танцев» — я записал с Игорем Тальковым.
В дуэте?
Нет. Игорь мне подарил песню, и я записал ее.
Скажи, во время болезни Пугачева поддерживала тебя?
Конечно. Алла Борисовна два раза приезжала ко мне в больницу, привозила котлеты. Когда я в больницу попал, мой коллектив остался без работы. Так Алла всех устроила к Кристине. «Возьми, — сказала ей, — на время Боряшкин балет». Кристина как раз готовила новое шоу. И два месяца мои ребята работали, получали зарплату. Тем самым сохранился весь коллектив полностью, у меня ни один человек не ушел.
А были те, кто отвернулся от тебя в тот момент?
Скажу так. Я даже не ожидал такого внимания, которое было ко мне. Телефонная трубка уже в полдвенадцатого дня садилась от звонков. Звонили буквально все. Я уже не говорю про тех людей, которые непосредственно помогали. Иосиф Давыдович Кобзон помог с больницей. Ну, масса людей, мне даже страшно кого-то не упомянуть.
Это очень приятно, когда такое отношение. Но в твоей жизни бывало всякое. В некоторых городах тебе запрещали выступать.
Да. Например, в Краснодаре. В Омске тоже запрещали-запрещали, а губернатор сказал: «Борис — заслуженный артист России, получил из рук президента эту награду, поэтому имеет полное право работать где угодно». На самом деле подписавшихся против моих выступлений было триста человек, а на митинг протеста пришло четыре алкоголика с какими-то плакатами, которые им заготовили, они постояли пятнадцать минут и пошли за угол дальше пить. А концерт прошел на ура и при полном аншлаге.
Да, Борис, ты был и остаешься абсолютно свободным человеком. Нет рамок, нет стереотипов: живу как хочу, говорю о чем хочу. Ты первый рассказал программно о своей ориентации, когда всё это у нас в стране тщательно скрывалось. А зачем ты это сделал? Может, тебе нужен был PR любой ценой?
Вот-вот, PR. (Улыбается.) Я тогда только вернулся из Америки, и вышла первая статья в «Аргументах и фактах»: «Борис Моисеев любит богатых мужчин». Там, в принципе, про ориентацию конкретно не было сказано, это все уже додумали себе. Потом я создал спектакль «Борис Моисеев и его леди», мы две недели работали в концертном зале «Россия» при полных аншлагах. Поэтому, в принципе, это ход конем, интерес был
сумасшедший.
Хорошо. А ты не боялся, что после такого признания тебе могут на эстраде перекрыть кислород?
Боялся, но я же был единственный такой уникальный фрик. (Улыбается.) Мы сейчас говорим, что Леди Гага у нас вершина всего нового. А Бориса Моисеева в перьях, в гробу выносили через весь зал еще в 1991 году. А наряды, которые я надевал тогда… Леди Гага с мясом на голове может отдыхать!
Вот ты говоришь «уникальный фрик». Тебе нравится, что тебя так воспринимают?
Да, это же моя сущность.
Или вызов?
Это свобода. И еще везение. Мы работали на главных площадках Москвы, Америки, Европы. И всюду аншлаги.
У меня очень личный вопрос, Боря. У тебя с мамой произошла трагедия…
Да, ее убили в 1989 году. Я был в командировке от Госконцерта, и мне даже не сразу сообщили, чтобы не прерывать контракт. Представляешь, я вернулся с гастролей, а ее уже похоронили. Но в день, когда она умерла, я сидел в Сан-Франциско и писал ей письмо.
Мистика.
Да. Бывает же такое.
У тебя, насколько я знаю, была сильная духовная связь с мамой.
Да. Она была самым близким человеком. Мама стояла за меня горой всегда. Если меня где-то ругали, она готова была «размочить» всех. Она безумно меня любила.
Когда узнал о ее смерти, у тебя почва из-под ног ушла, мир перевернулся? Или воля в кулак — и пошел дальше?
Скорее, воля в кулак. Я понимал тогда, что ничего не могу уже сделать. Я приехал, а братья даже имущество уже поделили.
Твои братья?
Да, два брата. Помнишь, в трио «Экспрессия» танцевали Люда Чеснулявичюте и Лари Хитана, которая сейчас замужем за Романовым из «Воскресения»? Люда в свое время, в 1987 или 1989 году, вышла замуж за француза и уехала в Италию, а он занимался конверсией, и ей запретили приезжать в Россию вообще. А потом она с ним разводится, переезжает жить в Канаду, где случайно встречается с моим младшим братом. И они уже одиннадцать лет живут вместе.
Вы с братьями близки?
Не сильно. Один брат в Канаде. Он, кстати, сейчас приедет. Второй — в Литве.
А почему ты не дружишь с братьями?
Они от других отцов. Наверное, это имеет значение.
Парадокс: тебя сегодня многие любят, а ты ни с кем не можешь ужиться.
По большому счету да. Может, потому что я всегда плыву против течения. Даже назло себе, но против течения.
Что значит «назло себе»?
Бывают такие ситуации, что можно сгладить всё и сделать всё хорошо, договориться, а я вдруг раз — и всё делаю наоборот, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.
Подожди, но это же такой максимализм юношеский.
Согласен.
Мы беседуем с тобой, а у тебя сигарета за сигаретой. Зачем ты куришь так много?
Потому что так хочется. Сейчас процентов на тридцать стал меньше курить. А ты куришь?
Я не курю, дорогой. Помню, мы с тобой встретились случайно на пляже в Майами, лет пять-шесть назад. Ты был в абсолютной гармонии, блаженстве — во всяком случае, мне так показалось. Как часто тебя посещает такое состояние или, может, совсем не посещает?
Посещает. Я счастлив от работы. Я люблю гастроли, приезжаю за четыре часа до начала концерта, репетирую, переставляю номера каждый раз, ставлю движения, рассказываю танцовщикам, что нужно, чего не хватает.
А как часто сейчас у тебя концерты?
Концертов десять — двенадцать в месяц.
Но это же очень много! Плюс бесконечные перелеты.
Я очень люблю перелеты, причем ранние. Чтобы быстрее на работу.
Получается, после инсульта в твоей жизни ничего не изменилось, кроме того что ты перестал ходить по ночным клубам.
В принципе, ничего не изменилось, абсолютно. Я по-прежнему готов по магазинам шляться.
И по-прежнему любишь все яркое, пестрое, нарочитое?
Да. Это состояние души. Я не могу во всем черном…
Борис, 4 марта тебе исполняется шестьдесят лет. Даже не верится. Для тебя это просто цифры или нет?
Этот возраст для меня — удача. Удача, что я не погиб. Удача, что есть новый спектакль.
Ты, конечно, герой. После инсульта выйти вновь на сцену, и не просто выйти, а начать активно выступать — это же какой сильный характер нужно иметь! Что тебе помогло побороть болезнь?
Сцена, сцена, сцена. Даже в реанимации я каждый день мысленно давал концерты. Как только пришел в себя, то начал думать о новом спектакле. У меня еще до инсульта был подготовлен новый альбом к выпуску. В больнице я его прослушивал, расставлял песни по порядку, рисовал, какие должны быть декорации. Я стремился как можно скорее приступить к работе. Однажды я даже не выдержал и сбежал из больницы. Собрал вещи, взял телевизор и на троллейбусе приехал домой. И через три месяца после того, как я вышел из больницы, мы уже были готовы к премьере.
Потрясающе. Все, что ты говоришь, — на грани фантастики. Ведь после инсульта можно лежачим больным остаться навсегда. Какие уж там концерты?!
У меня же была проблема с левой частью, но это всё стало восстанавливаться быстро очень. Мне даже профессор Пирадов сказал, что я один такой на тысячу. Никто не ожидал такого быстрого восстановления. Я тринадцать дней лежал в коме с искусственной вентиляцией легких, а уже через две недели планировал, каким будет концерт.
Ты помнишь первый шаг на сцену после всего случившегося?
Ты знаешь, я боялся сцены. Очень переживал за кулисами. И вот выхожу, а зал встает. Это было в Юрмале. Во время исполнения песни все слушали стоя.
На самом деле это чудо.
Да. Чудо, что получилось восстановиться. Инсульт случился в конце декабря 2010 года, а в начале февраля 2011-го я уже вышел из больницы и стал заниматься дома. Потом мы сняли зал и репетировали новые номера. Я каждый день приходил раньше всех на полчаса на репетиции в ДК им. Зуева, специально шел туда пешком, прогуливаясь. Если был выходной, я начинал нервничать, мне было не по себе.
Боря, все-таки откуда у тебя такие силы?
Боженька мне дал. Другого ничего у меня нет, только сценой живу. Забрать у меня это — значит забрать всю мою жизнь.
Ты начал иначе ценить жизнь, какая-то переоценка произошла после инсульта?
Да, многое изменилось. Например, я перестал в клубы ходить, вообще перестал пить. Теперь живу между домом и сценой. А раньше зажигал так, что стены клубов дрожали! Меня даже подкалывали раньше: «Боря, ты во сколько пришел домой из клуба?» Я отвечал: «Ну, я последний, как всегда. Закрыл клуб — и домой».
А зачем тебе нужны были все эти клубы, тебе, достаточно взрослому человеку? Неужели не хватало энергии, которая была у тебя на сцене?
Мне любви не хватало. Любовь — она рождает все.
Не понимаю, при чем здесь клубы?
В клубах было внимание, общение. Я очень люблю общаться. Я за этим даже на рынок хожу. (Улыбается.)
Вот это интересно.
Когда был с гастролями в Одессе, Привоз остановился на полтора часа, потому что все собрались, начали дарить мне подарки — я еле оттуда уехал.
Почему у тебя такая маниакальная тяга к общению? Наверное, ты внутренне одинок?
Да. Всю жизнь.
С детства?
С детства. Я же всегда был немножко обиженным ребенком.
А кто тебя обижал?
Мальчишки дразнили меня за то, что ходил в танцевальную студию. Потом я больше дружил с мамой, чем с ними. Это тоже не очень все приветствовали. За многие годы я, конечно, панцирь себе нарастил, как смог.
Хорошо, а в школе учителя как к тебе относились?
В школе было нормальное отношение. Но я не был отличником, я балагуром был всегда в школе. Придумывал разные истории. Любил спровоцировать всех сбежать с уроков.
И преуспевал, я так понимаю, в танцах.
В Могилеве я сначала ходил в детскую танцевальную школу, там все увидели, что у меня есть способности, и посоветовали маме отправить меня в Минское хореографическое училище.
Ты с удовольствием поехал в Минское училище?
С удовольствием. Приехал с чемоданом, и через пять минут этот чемодан у меня украли на вокзале. Но я все равно пошел в училище и поступил туда с первого раза.
Сколько тебе лет было?
Уже взрослый, четырнадцать лет.
А потом ты работал в театре или сразу эстрада?
По распределению я попал в Харьковский театр оперы и балета. Но мне там не нравилось. Я танцевал в кордебалете, не мог терпеть одно и то же: стоять на одной линии, одно и то же из спектакля в спектакль.
До солиста дорос?
Дорос. Но главные партии не танцевал. Потому что меня там не любили. Поэтому я сбежал в Каунас, где меня сразу все полюбили. Там был первый ночной клуб в Советском Союзе — «Орбита», я танцевал в этом клубе и параллельно работал в Каунасском музыкальном театре.
Теперь ясно, откуда у тебя такая любовь к ночным клубам! Именно там ты попал в свою стихию…
…и сразу же стал звездой Каунаса. За один год я выучил литовский язык, потому что в Каунасе не приветствовалось всерусское, и до сих пор говорю по-литовски без акцента. (Говорит по-литовски.) Знаешь, когда я в больнице пришел в себя, первое, что захотелось произнести, — это стихотворение на литовском языке. Очень странно, да?
Возможно, у тебя генетическая память сработала. А когда Борис Моисеев, местная звезда Каунаса, решил покорить Москву?
Смотри, в Каунасе я создал трио «Экспрессия». А дальше уже была Юрмала и знакомство с Аллой Борисовной. Алла захватила меня всего. Пригласила к себе в шоу.
Давно хотел тебя спросить. Ты сделал прекрасную карьеру танцовщика, все знали трио «Экспрессия», ты работал с Пугачевой. А зачем ты начал петь?
Потому что мне не хватало аплодисментов.
Но чтобы петь, нужен профессиональный голос. Ведь как танцовщик ты был одним из лучших, а пению тебе нужно было учиться. Или ты действовал по принципу «хочу быть владычицей морскою, и точка»?
Меня учила Алла. Во-первых, Алла — первая, кто поставил меня на бэк-вокал к себе. Наше трио «Экспрессия» было у Аллы Борисовны в программе, причем мы пели живьем.
Но бэк-вокал — это все-таки не сольная карьера.
Я начал придумывать номера, где был синтез танца и песни, а потом уже началась карьера певческая. Затем я стал работать с Витей Чайкой, который был первым моим музыкальным продюсером, он принес песни «Дитя порока», «Танго-кокаин» и так далее. Он со мной занимался. А вообще самую первую песню — «Учитель танцев» — я записал с Игорем Тальковым.
В дуэте?
Нет. Игорь мне подарил песню, и я записал ее.
Скажи, во время болезни Пугачева поддерживала тебя?
Конечно. Алла Борисовна два раза приезжала ко мне в больницу, привозила котлеты. Когда я в больницу попал, мой коллектив остался без работы. Так Алла всех устроила к Кристине. «Возьми, — сказала ей, — на время Боряшкин балет». Кристина как раз готовила новое шоу. И два месяца мои ребята работали, получали зарплату. Тем самым сохранился весь коллектив полностью, у меня ни один человек не ушел.
А были те, кто отвернулся от тебя в тот момент?
Скажу так. Я даже не ожидал такого внимания, которое было ко мне. Телефонная трубка уже в полдвенадцатого дня садилась от звонков. Звонили буквально все. Я уже не говорю про тех людей, которые непосредственно помогали. Иосиф Давыдович Кобзон помог с больницей. Ну, масса людей, мне даже страшно кого-то не упомянуть.
Это очень приятно, когда такое отношение. Но в твоей жизни бывало всякое. В некоторых городах тебе запрещали выступать.
Да. Например, в Краснодаре. В Омске тоже запрещали-запрещали, а губернатор сказал: «Борис — заслуженный артист России, получил из рук президента эту награду, поэтому имеет полное право работать где угодно». На самом деле подписавшихся против моих выступлений было триста человек, а на митинг протеста пришло четыре алкоголика с какими-то плакатами, которые им заготовили, они постояли пятнадцать минут и пошли за угол дальше пить. А концерт прошел на ура и при полном аншлаге.
Да, Борис, ты был и остаешься абсолютно свободным человеком. Нет рамок, нет стереотипов: живу как хочу, говорю о чем хочу. Ты первый рассказал программно о своей ориентации, когда всё это у нас в стране тщательно скрывалось. А зачем ты это сделал? Может, тебе нужен был PR любой ценой?
Вот-вот, PR. (Улыбается.) Я тогда только вернулся из Америки, и вышла первая статья в «Аргументах и фактах»: «Борис Моисеев любит богатых мужчин». Там, в принципе, про ориентацию конкретно не было сказано, это все уже додумали себе. Потом я создал спектакль «Борис Моисеев и его леди», мы две недели работали в концертном зале «Россия» при полных аншлагах. Поэтому, в принципе, это ход конем, интерес был
сумасшедший.
Хорошо. А ты не боялся, что после такого признания тебе могут на эстраде перекрыть кислород?
Боялся, но я же был единственный такой уникальный фрик. (Улыбается.) Мы сейчас говорим, что Леди Гага у нас вершина всего нового. А Бориса Моисеева в перьях, в гробу выносили через весь зал еще в 1991 году. А наряды, которые я надевал тогда… Леди Гага с мясом на голове может отдыхать!
Вот ты говоришь «уникальный фрик». Тебе нравится, что тебя так воспринимают?
Да, это же моя сущность.
Или вызов?
Это свобода. И еще везение. Мы работали на главных площадках Москвы, Америки, Европы. И всюду аншлаги.
У меня очень личный вопрос, Боря. У тебя с мамой произошла трагедия…
Да, ее убили в 1989 году. Я был в командировке от Госконцерта, и мне даже не сразу сообщили, чтобы не прерывать контракт. Представляешь, я вернулся с гастролей, а ее уже похоронили. Но в день, когда она умерла, я сидел в Сан-Франциско и писал ей письмо.
Мистика.
Да. Бывает же такое.
У тебя, насколько я знаю, была сильная духовная связь с мамой.
Да. Она была самым близким человеком. Мама стояла за меня горой всегда. Если меня где-то ругали, она готова была «размочить» всех. Она безумно меня любила.
Когда узнал о ее смерти, у тебя почва из-под ног ушла, мир перевернулся? Или воля в кулак — и пошел дальше?
Скорее, воля в кулак. Я понимал тогда, что ничего не могу уже сделать. Я приехал, а братья даже имущество уже поделили.
Твои братья?
Да, два брата. Помнишь, в трио «Экспрессия» танцевали Люда Чеснулявичюте и Лари Хитана, которая сейчас замужем за Романовым из «Воскресения»? Люда в свое время, в 1987 или 1989 году, вышла замуж за француза и уехала в Италию, а он занимался конверсией, и ей запретили приезжать в Россию вообще. А потом она с ним разводится, переезжает жить в Канаду, где случайно встречается с моим младшим братом. И они уже одиннадцать лет живут вместе.
Вы с братьями близки?
Не сильно. Один брат в Канаде. Он, кстати, сейчас приедет. Второй — в Литве.
А почему ты не дружишь с братьями?
Они от других отцов. Наверное, это имеет значение.
Парадокс: тебя сегодня многие любят, а ты ни с кем не можешь ужиться.
По большому счету да. Может, потому что я всегда плыву против течения. Даже назло себе, но против течения.
Что значит «назло себе»?
Бывают такие ситуации, что можно сгладить всё и сделать всё хорошо, договориться, а я вдруг раз — и всё делаю наоборот, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.
Подожди, но это же такой максимализм юношеский.
Согласен.
Мы беседуем с тобой, а у тебя сигарета за сигаретой. Зачем ты куришь так много?
Потому что так хочется. Сейчас процентов на тридцать стал меньше курить. А ты куришь?
Я не курю, дорогой. Помню, мы с тобой встретились случайно на пляже в Майами, лет пять-шесть назад. Ты был в абсолютной гармонии, блаженстве — во всяком случае, мне так показалось. Как часто тебя посещает такое состояние или, может, совсем не посещает?
Посещает. Я счастлив от работы. Я люблю гастроли, приезжаю за четыре часа до начала концерта, репетирую, переставляю номера каждый раз, ставлю движения, рассказываю танцовщикам, что нужно, чего не хватает.
А как часто сейчас у тебя концерты?
Концертов десять — двенадцать в месяц.
Но это же очень много! Плюс бесконечные перелеты.
Я очень люблю перелеты, причем ранние. Чтобы быстрее на работу.
Получается, после инсульта в твоей жизни ничего не изменилось, кроме того что ты перестал ходить по ночным клубам.
В принципе, ничего не изменилось, абсолютно. Я по-прежнему готов по магазинам шляться.
И по-прежнему любишь все яркое, пестрое, нарочитое?
Да. Это состояние души. Я не могу во всем черном…
…как я сейчас. Ты прав, у каждого свой стиль. Я смотрю, и дома у тебя все такое чрезмерное, яркое, эпатажное. Кстати, почему твоя кровать стоит в гостиной?
После болезни я решил все поменять в квартире. Здесь было три комнаты, я все сломал и сделал единое пространство.
Зачем?
Так хочется. Закрытого пространства не хочется, хочется воздуха. Некоторые стараются уединиться, спрятаться, а я наоборот.
Скажи, ты новые песни записываешь?
Записываю, особенно сейчас, накануне юбилея. Готовлю очень серьезный большой спектакль, записал диск юбилейный. Все новые песни. Это уже второй альбом после инсульта.
Я обратил внимание, что у тебя дома сплошная лошадиная тема, повсюду лошадки.
Я Лошадь по гороскопу. Она приносит счастье.
И сам ты такая ломовая лошадь.
Да, я тоже как лошадь — упорный, работать люблю, бить копытами, если что не по мне.