Никита Ефремов

Даже не знаю, я ничего не задумывал, не загадывал. Я учусь этого не делать. Говорят же: если загадывать, то ничего не сбудется. А что касается «Современника», мне бы очень хотелось найти в этом репертуарном театре некую студийность, которую искал мой дед Олег Ефремов. Возможно, это и утопия, но хочется найти своего режиссера и уже с ним продолжить путь. 

Хорошая фраза: «...найти студийность, которую искал мой дед». Ты сознательно пришел в театр, который создал Олег Ефремов? Я знаю, что Константин Райкин, руководитель твоего курса в Школе-студии МХАТ, звал тебя в «Сатирикон».
Мы с Константином Аркадьевичем абсолютно разные. Он стопроцентный трудоголик, я тоже, но другого разлива, что ли. Райкин считает, что только количество переходит в качество. У меня же весь процесс, вся работа происходят внутри. Я могу прочитать какую-то одну строчку, услышать какую-то мелодию, и это будет шагом к роли, к которой до сих пор даже не знал, как подойти. Именно по этой причине мы и разошлись с Райкиным. Предложений от театров у меня было много, некоторое время я колебался, а потом интуитивно выбрал «Современник».

В «Современнике» по-прежнему есть студийная энергия, это театр, где чтут традиции. Ты сейчас репетируешь спектакль со своей бабушкой, Аллой Борисовной Покров­ской, да?
Работа над этим спектаклем приостановилась по независящим от нас причинам. Почему? Я в эту историю особо не посвящен, поскольку я низшее звено в этой структуре. Я молодой артист, мне лучше ничего лишнего не знать. (Улыбается.) 

Понятно, но всё равно тебе удалось некоторое время поработать со своей талантливой бабушкой. Скажи, некий момент узнавания присутствует, когда ты понимаешь, что вдруг начинаешь смотреть на нее другими глазами?
Конечно, я же впервые с ней встречаюсь как с актрисой. Как она ведет себя, как работает с ролью — это целая школа. Работа для нее — это постоянный процесс. Я еще не могу так концентрироваться, как она. Бабушка меня восхищает, она большой профессионал. 

А с отцом, Михаилом Ефремовым, ты никогда не работал?
Мы пробовались вместе один раз в кино. Но появиться в кадре пока не довелось. А вообще было бы интересно. 

Отец смотрит все твои спектакли, фильмы?
Да, задает какие-то наводящие вопросы, которые, как мне кажется, толкают меня в нужную сторону. Он всегда говорит лаконично, по делу. 

Мне кажется, у вас очень разные характеры. Миша открытый, а ты весь в себе.
Я все-таки Близнец по знаку зодиака, личность раздвоенная — сегодня такой, завтра другой. Сегодня замкнутый, завтра могу быть и поярче Миши! Всё зависит от настроения.

Ты рос отдельно от отца. А ты чувствовал его присутствие в своей жизни?
Конечно, я и сейчас это чувствую. Он всегда занимался мной настолько, насколько считал это нужным. То, что у него не вышло тогда, в моем детстве, он компенсирует сейчас, за что я ему очень благодарен.

Что ты подразумеваешь под «не вышло тогда»?
Ну, в утопичном смысле слова «семья» — это все-таки трое. Этому посвящено огромное количество литературы. Возможно, именно поэтому я выбрал актерскую профессию: сейчас у меня есть возможность учиться у отца. Мастерство артиста — это же не только умение существовать на сцене или в кадре, это искусство жить, реагировать на какие-то вещи, способность где-то промолчать, а в каких-то ситуациях, наоборот, прокричать. 

У тебя вообще удивительная семья. Мне очень интересно вот что: тебе удалось пообщаться со своим прадедом, великим оперным режиссером Борисом Покровским?
Помню, я был на его юбилее, сидел в Большом театре на «Хованщине» между Ростроповичем и Вишневской, на секундочку! Мне тогда было лет пять. Да, мы общались, но очень мало. К тому времени он уже ослеп. Он говорил: «Привет, правнук. Жаль, что я тебя не вижу». 

А с Олегом Ефремовым общение было?
Я его очень плохо помню. Буквально за неделю до его смерти мы всей семьей приходили к нему проститься... И действительно, через шесть дней он умер. Всё, что было до этого, мне практически не запомнилось. На тот момент дедушкой для меня был мамин папа, с которым мы рыбу ловили и много чего еще вместе делали. 

Рыбу ты и сейчас любишь ловить?
Да. Я настоящий поплавочник, не спиннингист. Уехать за город на весь день, сидеть, размышлять. Одиночество — это очень хорошо. 

Знаешь, Никита, я абсолютно уверен, что ты человек, склонный к рефлексии.
Возможно, я таким стал в институте. Там я начал задавать себе какие-то вопросы, связанные не с профессией даже, а с жизнью в целом. Вот от этих вопросов рефлексия и появляется. Я стал взрослее, в восемнадцать я подумал: а зачем я, для чего я? 

Не могу не задать такой вопрос: ты понимал, что на тебя будут смотреть, так сказать, через двойную лупу — ты внук Ефремова,
сын Ефремова?
Представляете, если мои дети станут актерами, на них будут смотреть через тройную лупу… Ну и что? Я вообще стараюсь не задумываться на эту тему. Время идет, бежит, времена меняются, самое интересное — это время. 

А как ты чувствуешь, что время бежит? Тебе сколько сейчас лет?
Двадцать пять. Трепет куда-то пропадает, начинаешь немного черстветь. Я, будучи человеком доверчивым, не всегда понимаю, когда люди ведут себя искренне, а когда это лишь рабочие отношения. Не всегда понятно, где настоящая улыбка, а где американская, наигранная. 

Мне кажется, если ты говоришь про такие вещи, то лукавишь насчет того, что начинаешь черстветь.
Я говорил про оболочку, а не про свой внутренний мир. Там-то всё бурлит. Мне очень обидно, когда я сам на себя надеваю маски. Ловлю себя на мысли, что вот ко мне пришел человек, с которым я вовсе не хотел общаться, а я делаю вид, будто слушаю его. Это самое противное, когда ты делаешь вид, что слушаешь. Надо уметь выслушать, а это очень сложно. В голову поступает огромное количество информации: раньше человек за день успевал сделать максимум пять дел, а сейчас их не сосчитать, надо тратить энергию на них. 

Несколько лет назад я снимал передачу «Кто там…» у тебя дома. У тебя стоял электронный рояль, ты сочинял музыку. Сейчас сочиняешь?
Сегодня с этим труднее: ребята, с которыми мы играем, очень заняты в театре, у многих уже дети. Ритм жизни такой, что не всегда можешь заняться тем, чем хочешь. А желание есть, конечно.

У тебя с детства тяга к музыке?
Ну как сказать. В пять лет я пошел на скрипку, отмучился в музыкальной школе до двенадцати, потом бросил, но «прививка» прошла хорошо. В четырнадцать лет я увлекся рэпом, роком. Я меломан, поэтому, если я и произношу слова «рэп» и «рок», это вовсе не значит, что я слушаю только такую музыку. Ближе к институту научился играть на гитаре, потом на барабанах. Я не говорю, что отлично играю на этих инструментах, но определенные навыки есть. Возможно, в будущем из этого что-то и выйдет. А пока мы с ребятами пишем, что называется, в стол. Сейчас это такая отдушина, но, разумеется, хочется быть услышанными.

Твои занятия на скрипке — это была мамина идея?
Не знаю, либо мамина, либо бабушкина — явно кого-то из них. 

А тебе самому этого не хотелось?
Что человеку может хотеться в пять лет, если он, конечно, не гений? Хотелось поиграть с друзьями во дворе...

Ты явно не был тихоней.
Да, я был скорее заводилой. Любил погонять в футбол, залезть в какой-нибудь заброшенный дом…

Ты рос самостоятельным или все-таки под чутким контролем мамы?
Под контролем мамы, за что ей большое спасибо. Она филолог, именно она привила мне вкус к литературе, музыке, театру.

А то, что ты станешь учиться в театральном, было предопределено?
Нет. В один момент встал выбор между факультетами ВМК и мехматом МГУ. Потом возникла альтернатива попробовать поступить в театральный. Попробовал, поступил — четко, ясно и лаконично. 

Актерский и мехмат — эти два мира настолько противоположны.
Ну почему же? Для того чтобы о чем-то догадаться в физике или математике, нужно предположить, сфантазировать. В актерской профессии тоже очень много математики, роли же в каком-то смысле высчитываются. 

А когда у тебя появился вкус к математике?
Я учился в четырнадцатой гимназии на улице Крупской, там были разные классы. Я пошел в математический, даже не знаю почему.
Было понятно, что будущее за компьютерами, да и мама хотела, чтобы сын занимался передовыми науками, которые приносят деньги и удовольствие. А в итоге всё вырулило к актерству. 

Представляю, какое удовольствие получает твоя мама, когда приходит в «Современник» и видит сына на сцене.
Я думаю, ей сложно отвлечься от того, что я ее сын. После спектакля она и хвалит меня, и ругает. Конечно, кто еще будет правду говорить, если не мама.

Вы с ней близкие друзья, да?
Да.

У тебя много братьев и сестер по папиной линии.
Да, пятеро. 

Скажи, у тебя есть желание, потребность общаться с ними?
Конечно, и желание, и потребность есть. Но не всегда получается. С Колей (сын Михаила Ефремова и Евгении Добровольской. — Прим. OK!) у нас бывают периоды плотного общения, всё зависит от времени. С мелкими тоже вижусь. Анну-Марию (дочь Михаила Ефремова и Ксении Качалиной. — Прим. OK!) иногда забираю к себе, разгружаю бабушку. 

Я так понимаю, ты человек семейный.
Да, мне бы хотелось создать кланчик какой-нибудь, чтобы был большой дом, где собиралась бы вся семья.

А у тебя уже появилось желание обзавестись собственной семьей? Ты внутренне к этому готов?
Желание есть. А там время покажет. 

То есть ты встретил девушку, про которую можешь сказать «это мой человек»?
Да. Я встретил девушку, про которую могу сказать, что это мой человек. 

А что ты подразумеваешь под этой фразой?
У нее есть чувство юмора, доброта и вкус — вкус музыкальный, вкус театральный… Для меня это очень важно. 

Никита, на Малой сцене «Современника» с успехом идет спектакль «Серёжа» по Чехову, в котором ты играешь главную роль. Молодой человек вступает в эту жизнь и встречается с разными обстоятельствами, к которым еще не готов. Вот ты говоришь, что к двадцати пяти годам стал взрослым. Но мне кажется, что в этом возрасте душа всё равно еще парит.

Конечно. Вот думаю: что может быть прекраснее, чем уехать жить в село, обзавестись домиком, огородиком? 

Неужели у тебя возникают такие мысли?
Да. А почему нет? Быть поближе к природе. А потом появляется актерское честолюбие. Надо же еще что-то сыграть, столько вопросов без ответов еще. Вот эти миры во мне борются. 

Сейчас у тебя много времени занимают съемки в кино, что само по себе прекрасно. Скажи, ты уже научился от чего-то отказываться?
Да, я от очень многого отказываюсь, процентов от шестидесяти предложений. Бывает, читаешь первую страницу сценария и понимаешь: всё, неинтересно. Это как на футбольном матче: команды могут сыграть 5 : 5, а игра окажется скучнейшей. А иногда 0 : 0, а глаз не оторвать. Так и со сценариями. 

Похоже, ты заядлый болельщик?
Я страстный болельщик. Когда неприлично разбогатею, буду делать ставки. Я за «Локомотив» болею. 

Отец твой тоже футболом увлекается.
Мне кажется, я уже даже больше его знаю, что где происходит. Он чисто спартаковец, только за «Спартаком» следит, ну и за чемпионатом России. А я вообще люблю футбол — в Англии, в Германии, в Испании.

В смысле ты на разные игры ездишь?
Нет, пока средства не позволяют. Просто слежу за разными командами. 

Отец болеет за «Спартак», ты за «Локомотив». Споры на тему футбола часто случаются?
Нет, мы же все-таки болельщики, не фанаты.

Ты играешь в театре, много снимаешься. Интересно, а есть какая-то роль, про которую ты можешь сказать, что счастлив, что она была в твоей жизни, что ты получил стопроцентное удовольствие?
Знаете, Вадим, для меня удовольствие в актерской профессии сравнимо с внутренним садомазохизмом. Понятно, что удовольствие я получаю, но это не всегда выражается в «ой как здорово, ой как замечательно». Самоедство — очень хорошая диета.