Лолита

А ты пользуешься этой вещицей?
Нет. Она у меня одна, а их должно быть, вероятно, шесть штук. Просто этот предмет создает тепло в квартире. Еще у меня есть коллекция чашек. С точки зрения коллекционеров, она не бог весть какая. Но для меня она очень ценная...

Понимаю тебя. Я тоже коллекционирую чашки — с названиями городов.
Буду знать, что тебе дарить! Моя коллекция началась с чашки, которую я купила в Саратове в антикварном магазине. Она стоила 100 долларов — для меня это были огромные деньги, но я влюбилась в эту чашку. Позже, приехав в свой любимый город Львов, я снова прошлась по музеям — в школе мы прогуливали уроки именно так. В одном из музеев я увидела сервиз польского короля и поняла, что у меня чашка из такого сервиза. Мои чашки не стоят за стеклом, абсолютно все они находятся в употреблении — например, когда приходят гости.

А гости часто приходят?
Сейчас — нет.

Почему?
У меня на гостей нет времени и сил. Желание иногда возникает, но очень быстро проходит. Потому что я наперед знаю: значит так, сейчас я простою у плиты, потом, когда все будут есть, я снова буду стоять у плиты, разогревать, подавать, буду носиться с рюмкой, ни разу не присяду. Затем начну всё это убирать, мыть. А наутро мне еще видеть гостей, которые остались ночевать.

Но послушай, есть же такое модное понятие, как кейтеринг. 

Знаю, но не люблю. Если бы я жила в замке имени Максима Галкина, конечно, мне нужен был бы кейтеринг и некоторое количество дом­работниц, проживающих непосредственно со мной на одной площади. А у меня им жить негде.

Маленькая квартира?
Нет, она не маленькая. Просто я не выношу, когда у меня кто-то останавливается с проживанием — не могу, не перевариваю. Да и сама в гости последнее время особо не хожу: это же надо что-то приличное надевать. Выбираю тех гостей, к которым могу прийти в спортивном костюме.

Ты так любишь спортивные костюмы?
Очень! Я перестала любить всё вечернее. Когда поправилась, перестала влезать в свои красивые, элегантные платья, а ноги перестали воспринимать каблуки. И зачем я буду что-то придумывать, бегать по магазинам, покупать одежду на размер больше, чтобы выглядеть более худой? У меня на это нет времени. Кроме того, мне скоро пятьдесят, меня уже во всем видели, в 41 год я дважды была секс-символом страны. Этого вполне достаточно, чтобы потешить самолюбие и все женские амбиции.

Ну хорошо, а желания похудеть не возникает?
Нет. Я считаю, что это глупо. Я же не безобразная. У меня всё есть: и талия, и пропорции, и с лицом всё в порядке. На пляже мужчины молодые еще подходят, так что всё нормально. Я была худой большую часть своей жизни, весила пятьдесят шесть килограммов. Поправилась я года в сорок три. Врачи сказали, что так мой организм отреагировал на то, что я много лет не давала ему отдохнуть. Произошел сбой в системе обмена веществ, в частности перестали перевариваться углеводы. Я ем один раз. В день выступления это суп — мой директор буквально вливает его в меня за три-четыре часа до концерта. И салат — больше я ничего съесть не могу. Если я дома, то могу приготовить себе кусок мяса, или блины, или голубцы.

Так тебе и диета никакая не нужна.
Не нужна. Я решила не насиловать свою психику никакими быстрыми похудениями. Это очень вредно — так мне сказали врачи. Кстати, когда я весила пятьдесят шесть килограммов, то пела плохо. Да что там плохо, просто не пела: маленький диапазон голоса, не хватало опоры, не было выносливости, я дико уставала во время концертов. Сейчас диапазон распетый, широкий, на низах мясистый и сочный. Да и уставать во время концерта я стала меньше. Так что мне мой вес необходим.

Это здорово. Вообще надо уметь любить себя таким, какой ты есть.
Абсолютно! Правда, поняла я это поздно. Двенадцать лет ходила к психологу-астрологу Леокадии Галактионовой. Потрясающая женщина, умница. Я понимала, что самонедостаточность на мне дурно сказывается. У меня было очень много комплексов. Я всегда считала себя некрасивой — спасибо моему бывшему партнеру, он сделал для этого всё возможное.

Ты имеешь в виду…
…того, который был со мной в дуэте «Академия» и с кем у меня был самый длительный брак. Даже и не брак в чистом виде. Это был рабочий брак, который гораздо сильнее, эмоциональнее, функциональнее, чем просто отношения между мужчиной и женщиной. Правда, и я нанесла пару ударов по его самолюбию — каюсь, это случилось по незнанию и неопытности. Но он никогда не смог бы добиться этого результата, если бы изначально родители проявляли огромную любовь ко мне. Они просто не умели проявлять эту любовь. И теперь, когда я научилась анализировать жизнь, то перестала обвинять других людей, и мне стало легче общаться. Я понимаю, почему сказана та или иная фраза. Я не совершаю дурных поступков по той причине, что знаю цену расплаты. 

Насчет родителей — сильное признание.
У родителей была очень сложная жизнь, они много работали, гастролировали. Папа был конферансье и концертным директором, у него был свой джаз-бэнд. Мама — певица, она пела всё: эстрадную музыку, джаз, романсы. У нее могло быть большое будущее, если бы папа не эмигрировал в Израиль. Он оказался одним из тридцати шести первых репатриантов, прибывших в Израиль. Отец был знаком с Голдой Меир (экс-премьер-министр Израиля. — Прим. ОК!) — она училась в Киеве вместе с моей бабушкой. И вот когда папа уезжал, всем уже было не до проявления любви ко мне. Для того были причины: семья жила в постоянной истерике и безденежье, нас третировало КГБ, потому что мы были неблагонадежными. Хотя неблагонадежность моей семьи заключалась только в том, что папа однажды прочел монолог про грязные ялтинские пляжи. За это его лишили звания заслуженного артиста, а также трехкомнатной квартиры в Ялте — мы должны были вот-вот ее получить. Ко всему прочему Екатерина Фурцева (тогдашний министр культуры СССР. — Прим. ОК!) подписала приказ, согласно которому моему отцу запрещалось выступать со своим джаз-бэндом. Маме не оставалось ничего другого, как днем петь в мюзик-холле, а по вечерам — в варьете, чтобы содержать всю семью. А тут еще у отца на нервной почве случилась какая-то почечная блокада, и он стал инвалидом. В Израиле у него не сразу всё наладилось, денег особо не было, хотя ему и предоставили работу в джазовом оркестре на телевидении. Он учил иврит, потом вместе с партнером открыл первый русский ресторан в Израиле — «Самовар». Партнер его кинул — папа оказался непригоден ни к какому бизнесу, кроме шоу-бизнеса. Видимо, в него я такая же.

Прямо сюжет для кинофильма. Сложная семейная ситуация надломила тебя в детстве?
Я была маленькая и, только повзрослев, стала понимать, какая драма происходила у моих родителей. Тогда же меня интересовало другое: будет ли папа присылать мне из Израиля посылки, буду ли я прилично одета — это всё, чего мне хотелось. Осознанно папины письма я перечитала недавно. Я храню их все: письма, открытки. Он описывал мою дорогу в школу, березки, белочек. А мне казалось: что за бред? Терпеть не могу эту дорогу в школу! И почему белочки? Гораздо важнее было где в посылке жвачка. Ну а чего еще можно было ждать в то время от меня, учившейся в 4-м классе? Мне было плевать на их разборки, я ненавидела происходившее в семье по той причине, что на мне срывали раздражение. Теперь я их понимаю. 

Они не должны были так поступать, но я их понимаю.
Если бы в детстве было много любви в самом примитивном ее проявлении — с убаюкиванием, поглаживаниями, со словами о том, какая я красивая, хорошая девочка, то и к выбору партнеров в жизни я относилась бы иначе. Я же постоянно почему-то оказывалась в положении женщины, которая говорит: «Спасибо, что подобрали! Знаете, я всё могу: и шить, и вышивать крестиком, и, если надо, побелить и покрасить. И дрель могу себе на Восьмое марта подарить. Вы сидите, я всё сделаю сама! Спасибо, что вы со мной!» Я допустила грубейшую ошибку, что позволяла так относиться к себе. Но мой ребенок ее не совершит. Ева растет совершенно в другом мире. Для чего я читала труды гениев, слушала психолога и других умных дяденек и тетенек?! Для того, чтобы мой ребенок рос самодостаточным и счастливым.

Но твоя дочь живет на расстоянии от тебя — в Киеве, с бабушкой.
Это абсолютно не имеет значения. Ребенок чувствует, любишь ты его или нет, во всем: в твоих словах по телефону, в прикосновении при встрече. Когда я приезжаю к ней, тискаю все время, сплю с ней. Она точно знает, что мама ее любит. И что мама не просто так отсутствует, а зарабатывает — на ее жизнь, на обу­чение. Вещи ее не интересуют: мы с бабушкой радуемся, когда удается уговорить мою дочку надеть какое-то красивое платье. Она делает это одолжение, когда мама приезжает. А так у нее джинсы, кроссовки, угги. Ева считает: «Не трогайте меня, мне должно быть удобно». Я сейчас такая же: длинные платья, макияж, грим — это всё только на сцене. Поймите меня, люди, и не трогайте! Я не хочу расчесываться, я тридцать лет простояла с этой расческой, с плойками и вытяжками. Дайте мне отдохнуть, наплюйте и не обращайте на меня внимания.

На тебя невозможно не обращать внимания! Ты громкая, яркая, эмоциональная.
Такая я на сцене. А еще в корсетных платьях, очень опрятная, всегда с маникюрчиком. Перед выходом на сцену прошу моего директора Эдика посмотреть, как я выгляжу, и вперед. Я ему доверяю абсолютно, мы вместе работаем уже восемь лет, он стал частью моей души. Эдику доверяет и моя мама: если я после концерта в Киеве не успеваю забрать дочь, прошу Эдика. Моя мама доверяет ему ребенка. Более того, именно Эдику моя мама жалуется на меня. Эдик может и меня пожалеть.

Какие отношения у вас с мамой сейчас?
Сложные отношения в прошлом. Я ее люблю и принимаю такой, какая она есть. Она родилась в голодные годы войны. Ее мама — голубых кровей, отец — убежденный коммунист и умница. Она выросла на стыке исторических событий. Мама очень переживала, что ее карьера не сложилась. А ведь у нее были задатки стать очень популярной.

Представляю, как мама радуется твоим успехам.
Сейчас да. Но когда я начинала выступать, мама говорила, что я пою ужасно. Она считала, что должна судить меня как профессионал. Но мне-то хотелось, чтобы она ко мне относилась как мама. Когда родители разъехались, я оставалась у бабушки, папиной мамы. Бабушка могла заснуть и забыть, что я во дворе. Помню, всех моих друзей родители забрали домой, а я сижу во дворе. Времени половина одиннадцатого, уже темно. Набралась смелости и вошла в темный подъезд, где все лампочки перегорели. Я была не такой уж и большой, чтобы не бояться… Такие моменты меня как раз и закалили, иначе я бы не достигла того, что у меня есть… Поэтому я маму жалею, люблю и уважаю. Сейчас она обрушивает всю свою любовь на внучку, называет ее дочкой. Я не ревную и говорю, что у меня две дочки: старшенькая — мама, младшенькая — Ева. Мама такой же мой ребенок, которого, бывает, надо и пожурить. Я спокойна и мне радостно, что у меня двое детей.

Когда-то мама сказала, что ты ужасно поешь. А ты, судя по всему, продолжала верить в себя. Это отличное качество.
Я недавно, Вадим, обратила внимание: когда иду вперед, то не воспринимаю негативных оценок. Сольную карьеру во второй раз я начинала в тридцать семь лет, после развода с дуэтом «Академия». Я подходила к коллегам, спрашивала: у меня получится? Они вяло отвечали «да», а за спиной слышалось: «Сбитый летчик». В меня практически никто не верил. Разве что Алла Борисовна сказала, что у меня получится. Я начала снова петь после того, как развелась. Появилось ощущение абсолютной свободы и четкое понимание: от того, что я сейчас сделаю, зависит мой кусок хлеба. Вообще я всегда выходила замуж по любви. И все мои отношения — тоже по любви. Даже если наутро это ощущение исчезало. В этом нет ничего плохого, во мне очень много было любовного потенциала. Слово «любовь» для меня в основном означало страсть, носило физиологическую подоплеку, характеризуя бурную, неуемную скорпионью натуру. Теперь всё намного спокойнее. Любовь предполагает больше духовного начала, нежели физиологического.

Гармония достигнута?
Сейчас да. Если бы я знала, что мне попадется такой муж, как Дима, я бы встречала его у роддома — он на двенадцать лет меня моложе. Люди бывают зрелые и незрелые, и это не зависит от возраста. Мне повезло. Мне достался человек, которому интересно развиваться. Мы живем уже три с половиной года, и он постоянно ищет новые книги, духовные лекции посещает.
Хочу спросить тебя вот о чем. Наверняка в семье ты лидер и главный добытчик. Это не задевает самолюбие мужа?
Мне нравится, что в нем есть полноценность: он чувствует себя добытчиком и старается. Просто есть вещи, которые нельзя купить, — внимание, забота, отношение, прощение. Дима дает мне ощущение внутреннего покоя. Он делает всё для того, чтобы мне было комфортно психологически, душевно, морально. Нет таких денег, за которые это можно приобрести. Дима достаточно зарабатывает, чтобы обеспечивать себя, содержать своего ребенка от первого брака, помогать родителям. Мы подписали брачный контракт, и то, что я зарабатываю, всегда мое. Подарки он, как настоящий мужчина, мне делает. Но я никогда не оценивала подарки по их стоимости. Наоборот, если мне дарят что-то дорогое, оно в моих глазах тут же теряет свою ценность.

Скажи, а на какой почве могут происходить нестыковки с мужем? Наверняка такое случается.
Очень редко, за три с половиной года мы раз пять поругались. Ну как поругались… Сегодня ты спишь в детской, и всё. Так Димка там лучше даже высыпается! Нестыковки бывают. Вот сейчас он на меня очень обиделся за то, что я, будучи на гастролях в Белоруссии, не зашла к его маме хотя бы на пятнадцать минут. Я объяснила: «Дим, ты же знаешь, что мне перед концертом надо спать. Потом два часа репетиция, затем концерт на два двадцать. Потом переезд километров триста, и для меня каждые пять минут отдыха на вес золота». Дима никак не может понять, что перед концертом для меня никого не существует — ни мамы, ни дочки, ни близких родственников. Я запрещаю всем накануне концерта приносить мне плохую информацию. А вот когда отпела, то пожалуйста. Он вроде бы и чувствует, но всё равно обижается. Так мы и поругались.

Надолго?
На одну ночь. Ночевали на даче: я пошла спать на второй этаж, он остался на первом. А утром просыпаюсь: вся посуда помыта, всё чистенько, и сам ведет себя так, будто ссоры не было. И нет в этом никакой меркантильности. 

Несколько лет назад ты с удовольствием рассказывала, что сделала пластику лица.
Что значит «с удовольствием»? Я просто считала, что в этом нет ничего особенного! Кардинально я ничего не меняла. Ты посмотри: ни одного шрама. Мой друг, пластический хирург Андрей Искорнев, как-то заметил: «Ты двадцать лет по работе каждый день красишь веки, тратишь на грим лица полтора часа. Верхние веки стягиваются, давай это исправим, уберем лишнюю кожу век?» Я говорю: «Хорошо, только не меняй разрез глаз». И в следующий раз грим занял полчаса. Я облегчаю работу людям и себе. Еще хирург «оживил» мне губы: пока я была под наркозом, взял часть моего природного жира из подбородочной части и вкачал в губы. Я спросила, не буду ли выглядеть как женщина-окунь. Он успокоил: «Нет, я тебе добавил твой же жир».

А подтяжки себе делала?
Тот же хирург сказал мне, чтобы до пятидесяти лет я к нему не заявлялась. А недавно увиделись с ним снова. Говорит: «Слушай, похоже, тебе и в полтинник приходить не надо». Спасибо маме! 

Мы с тобой недавно беседовали по телефону, у тебя был совершенно осипший голос. Ты говоришь, что работать приходится много. А где силы восстанавливаешь? Где эта точка опоры?
Я уезжаю, если есть возможность, на дачу в подмосковном Дорохово. В моем неэлитном поселке я должна всё делать своими руками, там домработницы нет. Вот тогда и восстанавливаюсь. А когда выехать на дачу не могу, просто беру книжечку и начинаю читать — что угодно. В такие минуты чувствую, что та структура, которая называется душой, подпитывается, перестает быть истощенной.

Как ты реагируешь, когда говорят: Лолита на сцене вульгарная, пошлая, безвкусная?
А еще есть люди, которые говорят: Лолита на сцене интеллектуальная, свободная, страстная и не дура. И кого слушать? Людей, которых ты очень уважаешь в профессии и знаешь, что они объективны. Алла Борисовна, например, делает три метких замечания — не в бровь, а в глаз. Но это настолько профессиональные замечания! Я тут увлеклась чтением биографий гениальных людей. Читаю и понимаю: да я просто цветик-семицветик на их фоне! Эти люди такое творили, подвергали себя саморазрушению. И кто-то восстанавливался, брал себя за волосы и вытаскивал. А кто-то не вытаскивал, потому что не считал это нужным. И это позиция. Как говорил Бунин, «я же не червонец, чтобы всем нравиться». Да и какой смысл нравиться всем?