Доминик Джокер

К своему успеху Доминик шел достаточно долго. В середине девяностых он вместе с тремя друзьями создал группу «2+2», для которой сам писал песни. Бойз-бенд распался, а Доминик отправился на «Фабрику звезд – 4», где подружился с Настей Кочетковой и Ратмиром Шишковым, которые стали его партнерами в новой группе «Банда». За короткое время они смогли добиться большой популярности. Но после трагической гибели Ратмира эта группа распалась. Настя и Доминик решили заняться сольными карьерами. 

Близкие называют его «Домс». Доминик — это настоящее имя, точнее, вторая часть двойного имени — Александр-Доминик. У его детей тоже необычные имена: старшего, которому семь лет, зовут Мартин, младшего, четырехлетнего, — Маркус. Доминик внимательный отец. Возвращаясь с гастролей, он никогда не забывает купить детям подарки. Сами же Мартин и Маркус к частому папиному отсутствию относятся совсем как взрослые — с пониманием.

Доминик, помню, мы с тобой как-то уже договаривались об интервью, но тогда не получилось, ты был страшно занят…
Поэтому сейчас я попросил тебя встретиться недалеко от моего дома. Сегодня у меня выходной, а завтра начнутся трудовые будни: два дня на запись песни, потом концерты — в Нижнем Новгороде, Самаре, в Москве… Я не жалуюсь, я хвастаюсь. (Трижды плюет через плечо.) 

Недавно ты побывал в США с концертами.
Да, я выступал в русском и американском клубах в Нью-Йорке. 

Как тебя встретила американская публика?
Нормально, люди качали в такт головами и пытались на слух повторять слова песен. Примерно так же, как делаем мы, когда слышим песню на иностранном языке, например: «Носа, носа, ведь у меня нет носа». (Улыбается.) Мы не понимаем, что там поют на самом деле, но нам нравится. Вот так и они. Вообще американцы часто слушают российских исполнителей. Слава богу, наша музыка стала им более понятна. Знаешь, вот все рассказывают, что американцы якобы тупые, ограниченные люди. Это неправда, они приятные. Они любят свою страну, что, безусловно, заслуживает уважения. Меня поразило, что там огромное количество толстых людей. Не пухлых, не в теле, а именно толстых — под 150 килограммов. Им даже передвигаться сложно. А девушек худеньких вообще встретить невозможно. Это всё гамбургеры виноваты, американская национальная еда. (Смеется.) 

Можно подумать, сам ты этого не ел.
Я заказывал гамбургеры в местных забегаловках, это так вкусно! Но много себе не позволял. Кстати, я там еще прогулялся по магазинам, купил жене пару сумок и подарки детям, а себе куртку как у Крейга Дэвида в одном его клипе. Потом несколько дней ходил, как он в клипе, и напевал: I’m walking away from the troubles in my life...

Так ты сейчас работаешь в основном как певец, а не как композитор или продюсер?
Да, если я сейчас и пишу песни, то только для себя. Когда-то сочинял для других, часто по дружбе, как было, например, с группами «Сливки» или «Отпетые мошенники». Сейчас я не готов делиться с кем-либо своим творчеством, у меня и у самого планов много. Я не композитор и не продюсер. У продюсера в России вообще работа неблагодарная. 

Как считаешь, когда твой музыкальный талант раскрылся наиболее ярко — во время работы в группе «2 + 2», на «Фабрике звезд» или в группе «Банда»?
Задолго до всего этого, еще в школе, когда я участвовал во всяких конкурсах и играл в разных группах. Мы так ужасно играли, что судьи, как мне кажется, ставили нам высокий балл только за наглость, и то чтобы поскорее от нас избавиться. (Улыбается.) Мы выходили на сцену и портили классические хиты вроде битловской Yesterday. 

То есть ты был эдаким школьным героем. И какая от всего этого тебе была польза?
Это было полезно в плане отмазок от учебы. Вот где-то идет музыкальный конкурс. Кого выдвигаем на участие от школы? Да понятно кого! И отношение преподов ко мне было какое-то другое, полегче, чем к остальным. Мне могли просто так трояк поставить. По химии у меня вообще была пятерка за год — единственная за весь период моей школьной учебы. Поставили за то, что я в качестве конферансье провел в школе КВН и всех рассмешил. Это было в третьем классе, у нас тогда химия еще не началась, но преподавательница по этому предмету вместе со своим классом участвовала в конкурсе. Они же в итоге и выиграли. 

Значит, тебе поставили пятерку авансом, за будущие успехи?
(Улыбается.) Она поставила потом, когда химия началась, в четвертом или пятом классе. 

Ничего себе! У нас химия появилась в восьмом. 

Я учился в лицее, у нас и физика тоже началась в четвертом классе. Так вот, на том конкурсе я немножко облажался. Девочки, которые должны были выступать, не успели переодеться и вытолкнули меня на сцену: «Тяни время!» И я рассказывал анекдоты, какие-то глупейшие истории из жизни, а народ просто в покатку лежал от смеха! Я думаю: «Ого, какой я юморист!» — а потом поворачиваюсь и вижу, что к моей кроссовке прилип во-о-от такой кусок туалетной бумаги. Именно после этого учительница химии и прониклась ко мне симпатией. (Смеется.)

А как родители реагировали на твои такие странные отношения с учебой?
Да прекрасно! Я еще и танцевал, и ди­джеил. Потом продавал кафельную плитку, чтобы заработать на запись первого альбома... Это было, уже когда появилась группа «2 + 2». Мы с ребятами зарабатывали как умели. Нам тогда помогла мама одного из участников: купила синтезатор, на котором мы и сыграли музыку для своего первого альбома. 

Скажи, у тебя творческая семья? Твое пристрастие к музыке — это наследственное?
Наверное. Мой отец — музыкант, а мама хореограф. Когда мне было лет шесть, я слушал Стиви Уандера и учился играть на фортепиано. Мне нравилось это занятие, но как пианист я всё равно полный ушлепок, непрофессионал. Я слухач, а не пианист, хоть и окончил консерваторию.

То есть родители с пониманием относились к твоим увлечениям.
Знаешь, мне кажется, что люди, которые нуждаются в творческой реализации, становятся просто ужасными, если им это не удается. Они такие склочные, вредные, сварливые. (Морщится.) Вот когда комик Луи де Фюнес решил оставить кино и заняться воспитанием внуков, семья через три недели выперла его на работу, потому что он стал невыносимым старым дедом. 

А тебя самого жена всегда выносит?
Надо отдать ей должное, она у меня терпеливая. Дети тоже всё понимают. 

Они уже проявляют интерес к папиной сфере деятельности?
У младшего, Маркуса, я заметил склонность к музицированию, но заставлять этим заниматься не стал бы никогда. Это нелегкая, хоть и счастливая доля. А старший увлекся фигурным катанием, причем нешуточно. 

Вот как! Он сам выбрал этот вид спорта?
У друзей дочь фигуристка, он узнал и тоже захотел. Он катается не в паре, он одиночник.

Доминик Джокер сразу понял и принял это сыновнее желание?
Сначала я отнесся к этому со скепсисом, мне показалось, что фигурное катание — это не брутально. Потом увидел, как они там падают, разбивают мордочки, но без единого всхлипа встают и продолжают кататься… Мне кажется, когда я приведу Мартина в школу, меня лишат родительских прав: можно подумать, что я его избиваю. У него все колени в синяках, недавно вообще делали операцию на голеностопе. В этом спорте идет серьезная нагрузка на организм.

А младший чем-то занимается?
Ага, бандитизмом. Терроризирует родителей и няню. Детям я стараюсь уделять как можно больше внимания. Мы играем в настольные игры и в футбол. Мартин тут, правда, три месяца был в гипсе, ему нельзя было беситься. 

Интересно, ты сам придумал такие необычные имена для детей?
Имя для Маркуса придумала Альбина, а для Мартина — я, причем еще до встречи с Альбиной. Я схитрил немного, сделав так, чтобы она подумала, будто это ее идея. Она очень долго выбирала имя, а когда устала, сказала мне: «Ну помоги!» Я сказал: «Может, Мартин?» Она подумала-подумала и решила: «Точно, Мартин!» Знаешь, для любого творческого человека семья — это путеводная звезда, а тепло и забота домашних вдохновляют на творчество. Когда человек одинок, когда у него пусто в душе, то и творчество депрессивное. 

Читайте полную версию интервью в журнале ОК! № 16