Ирада и Светлана Зейналовы

Светлана: Зато я могу рассказать о нашем детстве. Ирадке приходилось мной очень много заниматься, потому что я была противной, и она мужественно это терпела.
Ирада: Ну неправда. Я только помню, что ты не ложилась в кровать до тех пор, пока на простыне оставалась хотя бы одна складка. А еще помню, что мне всегда было жалко Свету, потому что я-то была социализированным ребенком: ездила в пионерлагеря, в «Орленок» например, а бедная Светка всё лето проводила на даче — у нас были собака и бабушка, которых не с кем было оставить. Там она ходила в чудовищных резиновых сапогах и в косынке, носила воду, вскапывала грядки.
С.: Донашивала за тобой одежду...
И.: Мне казалось, что это абсолютно логично: я была активисткой — всей душой болела за Леонарда Пелтиера (лидер движения американских индейцев. — Прим. ОК!), собирала подписи в поддержку каких-то чилийских детей, которых посадили в тюрьму… А Светка была такая романтичная, домашняя, играла на гитаре, научилась на даче жарить шашлыки — мы называли ее Шашлычницей. 

С.: Да ужас! Тогда-то я и решила, что у меня никогда не будет дачи. До сих пор туда ни ногой.
Света, у вас не возникло к сестре чувства классовой ненависти? Вы на даче вскапываете грядки, а она отдыхает на Черном море, в элитном пионерлагере.
С.: Нет, у меня не было таких мыслей. Мне казалось, что всё справедливо: если она ездит в лагерь, а я сижу с бабушкой, значит, она должна ездить, а я сидеть с бабушкой.
И.: Зато я училась в обычной школе возле дома, а она — в престижной, на площади Победы.
С.: Куда я сама себя перевела. Я решила, что буду биологом и уеду из Москвы, чтобы разводить зубров.
И.: Я ей завидовала: у них в школе учился сын Александра Филиппенко, Паша. Его кличка — Паштет (музыкант, лидер группы F.A.Q. — Прим. ОК!). Он нравился моей сестре.
С.: (Перебивает.) Он мне не нравился, с чего ты это взяла? Мы просто общались. У нас была телевизионная студия, и он там был единственным приличным мальчиком.
И.: А мне почему-то казалось, что он тебе нравился. Я всегда считала, что во всем нужно быть первой. Самый красивый, самый популярный, самый крутой мальчик в классе должен достаться тебе.
С.: А меня мальчики не любили, у меня мальчик появился, когда мне было двадцать лет. Я и поцеловалась тогда впервые.
И.: И я поцеловалась почти в двадцать.
С.: Но ты и замуж сразу вышла за того, с кем поцеловалась. (Ирада берет бутерброд, который Света приготовила себе.) Видите, она даже бутерброд сейчас мой съела. И так всю жизнь. Зато теперь у нее появился комплекс старшей сестры: она всё время меня одевает, обувает.
И.: Зато когда я присылала ей дорогостоящие шмотки из Англии (с 2007 года Ирада заведовала бюро Первого канала в Великобритании. — Прим. ОК!), она говорила, что они прекрасные, благодарила, но не надевала. Оказалось, что ей ничего не подходило и ничего не нравилось.
С.: Конечно, они все были черного цвета. А я люблю красный, зеленый, оранжевый, даже розовый. Но ты же на свой вкус покупала.
И.: Поэтому однажды я купила всё то, что мне не нравится. Клянусь, привезла ей даже платье в цветочек, но всё равно не угодила.
У меня тоже есть старшая сестра, и порой даже наша мама удивляется, насколько мы разные.
И.: Это нормально. Я старше на пять лет, когда я уже встречалась с молодыми людьми, Света жила совершенно другой жизнью — для меня недоступной, но очень интересной. Она хотела быть актрисой, встречалась с друзьями на Арбате — они там хипповали. А я всегда страшно хотела быть хиппи.
С.: Какие хиппи? Ты была комсоргом. Ее все уважали, а меня... меня два раза чуть не выгнали из пионеров. В первый раз я забыла стихи в Музее Ленина. А во второй вообще случилось страшное: когда меня при октябрятах спросили, почему я стала пионером, я честно сказала: «Всех принимали, ну и я пошла».
И.: Это рубежные годы сильно повлияли на то, что мы с ней такие разные. Я была настоящим пионером, комсомольцем, абсолютно искренне всё это любила. Я знала, что надо жить, учиться и бороться как завещал великий Ленин. Я просто очень искренний человек: если мне говорят, что надо верить, я верю.

Ирада, во время съемки вы сказали, что сделали бы татуировку, но не хотите расстраивать папу. Вам недавно исполнилось сорок лет, вы состоявшийся человек, неужели авторитет отца до такой степени непререкаем в вашей семье?
И.: Мы и в этом плане со Светой отличаемся друг от друга. Меня воспитывали как азербайджанку — строго. Не то чтобы меня палкой гоняли, просто согласно традициям. Мне это страшно нравилось, мне казалось, что это прикольно, что я не такая, как все. Почти иностранка. А Света, поскольку ее никто не воспитывал — воспитывать ее было невозможно, она всё время вставала в позу, — по натуре очень русская.
С.: А у меня есть пирсинг.

Папа знает?
С.: Да.
И.: А мне в голову не приходило сделать пирсинг. Расстроить папу. То, что я курю, папа узнал, когда я в кругу коллег отмечала получение «ТЭФИ». Мне было 34 года. Он увидел и не сказал маме, это была наша тайна. Причем я не открыто закурила при нем, а долго прятала сигарету под столом. Потом подумала, что это неудобно и глупо: главный редактор, коллеги вокруг, а я прячу сигарету. И когда папа увидел меня курящей, он побледнел, но сделал вид, что ничего не замечает. Я до сих пор не могу при папе рюмку поднять. У нас очень трогательный папа, такой, знаете, из кавказской интеллигенции.
С.: Да ладно, мы с папой выпиваем и курим вместе. И ты шампанское на Новый год пила.

Мама в курсе, что вы курите? Мы сейчас случайно не раскроем ей страшную тайну?
И.: Мама узнала, что я курю, когда жила со мной в Лондоне — помогала с сыном. Я не то чтобы их боюсь, просто считаю, что их не надо лишний раз расстраивать. А Светка уверена, что они должны принимать ее такой, какая она есть, и радоваться.
С.: Ну мне же приходится принимать их такими, какие они есть.
И.: Но у тебя других родителей не будет, а у них детей, видишь, двое. (Смеются.)
Это правда, родственников мы не выбираем. И вполне вероятно, что у нас с ними могут быть разные интересы и взгляды...
И.: Да, мы выбираем только друзей. Единственный родственник, которого ты выбираешь сама, это твой супруг...
С.: (Перебивает.) И не всегда этот выбор удачный, судя по моему опыту.
И.: Остальные родственники даются тебе в приложение к жизни. Ты можешь воспитывать своего ребенка как угодно, но в нем почти всё уже заложено генетикой. Мой ребенок не ест ничего незнакомого, как и его дедушка. Его можно убить, но он даже не попробует... При этом самое яркое впечатление моего детства — это приезд родственников. Бесконечного числа азербайджанских родственников. Тогда это казалось нормальным, когда десять-пятнадцать человек останавливались в нашей квартире. Мама бесконечно варила какие-то огромные кастрюли еды…
С.: Помню, они спали на полу вповалку, и приходилось через них переступать, чтобы дойти до туалета...
И.: Зато они привозили огромные посылки с восточными дарами, которых в Москве еще никто в глаза не видел. Мы потом поражали соседских детей хурмой (мои одноклассники были уверены, что это неудачный помидор) и приучали к слову «фейхоа».

А ваши отношения похожи на отношения подруг? Вы можете рассказать друг другу всё?
С.: Мне кажется, наши отношения только на отношения подруг и похожи.
И.: Они вообще не похожи на сестринские. Мы, можно сказать, по-настоящему познакомились уже во взрослом возрасте. Было время, когда мы встречались только по праздникам. Я вышла замуж, у меня родился ребенок. А у нее была богемная жизнь...
С.: Какая еще богемная жизнь? Я всё время училась. Сначала отучилась в театральном училище. Потом работала в театре и была реально всё время занята.
И.: Когда я переехала в Лондон, мы вдруг стали очень много общаться. Нам приходили телефонные счета на бешеные суммы, пока мы не освоили «кривые» телефоны, IP-телефонию. Тогда я поняла, что она уже взрослая и понимает то, о чем я говорю.
С.: А я поняла, что она понимает, что я уже взрослая и не надо меня учить.
И.: У моей близкой подруги Маргариты Симоньян тоже есть младшая сестра. И вот у них отношения как раз сестринские. Марго может позвонить Алисе: «Здравствуй, моя мышенька, здравствуй, моя птиченька». Когда я это впервые услышала, думала, что разлечусь на атомы. Я в принципе очень закрытый человек с точки зрения эмоций, мне сложно публично проявить нежность. Я могу назвать сестру птиченькой только в шутку. Мы, конечно, жалеем друг друга и поддерживаем, любим друг друга, но это не выливается в сантименты.
С.: Ну, я в этом отношении эмоциональнее. Ирка правда очень собранный человек. Она не может своего сына зацеловать, а я сплю с дочерью в обнимку и всю ее зацеловываю целиком — от носа до хвоста. Может, потому что у Ирки мальчик, а у меня все-таки девочка.

Как получилось, что спустя некоторое время ваши дороги пересеклись на Первом канале, хотя одна из вас актриса, а другая окончила технологический институт?
И.: Замкнутый круг получается. Я пришла в журналистику случайно, хотя всегда хотела быть журналистом. Папа у нас по профессии журналист. Но мне казалось, что я не потяну, что для этого надо быть Хемингуэем. Нет, я всегда знала, что должна быть первой, что должна сделать что-то такое… После МАТИ я занималась нанотехнологиями, которые никому тогда были не нужны. Слава богу, я знала английский язык и начала работать переводчиком, чтобы как-то прокормиться. Потом устроилась переводчиком на телеканал...

С.: Замуж ты вышла за журналиста. (Супруг Ирады — журналист Алексей Самолётов. — Прим. ОК!.)
И.: Да, вышла замуж, на канале у меня появилась подруга, ведущая Оля Кокорекина. Со временем она предложила мне стать у нее редактором. Наверное, я должна была прийти к журналистике, и поэтому судьба пинками гнала меня по этой дороге. А Светка у нас лицедей, она всегда говорила, что хочет играть на сцене, что у нее есть что сказать зрителю. Я называла ее Чайкой.
С.: Когда я устроилась в театр, актеры там получали полторы тысячи рублей... Я уже жила отдельно, мне нужно было снимать квартиру. Поэтому, когда мне стали предлагать вести самые разные мероприятия, я соглашалась, потому что благодаря этому училась справляться со своей застенчивостью. Это до сих пор мое самое больное место. Я могу заробеть, испугаться. Я же три года не могла поступить в театральное училище, потому что на отборочных турах от ужаса падала в обмороки. А потом подружка пригласила меня поработать на радио Maximum. Там я делала разные прямые включения, потом познакомилась с Бачинским и Стиллавиным. И когда у них ушел продюсер, они предложили мне его место. Я с ними два с половиной года отработала. Но мне пришлось уйти, и я год не знала, чем заняться, меня никуда особо не брали: я была замужем за собственным директором, слишком известным в узких кругах… (Бывший программный директор радио Maximum Алексей Глазатов. — Прим. ОК!.) Короче говоря, у меня была промозапись, и сестра предложила отдать ее на Первый канал. Помню, кастинг я проходила раз пять или шесть... Мне каждый раз меняли прическу, давали другие тексты... Я успела устроиться на «Наше радио» и уже успокоилась, как мне вдруг позвонили и сказали, что всё — утвердили.
И.: Получается, что мы обе оказались в этой профессии, потому что просто пытались найти работу. Актеры, инженеры — вся интеллигенция в какой-то момент оказалась не у дел. Люди с высшим образованием полы мыли в подъездах, лишь бы детей прокормить. Я помню, покупала в магазине детское питание. Взяла одну пачку, и при мне поменяли ценник, пририсовав ноль. Звоню маме: «Что же мы будем делать?» На другую пачку у меня просто не хватало денег.

На ваш взгляд, вашим детям больше повезло со Временем, чем вам?
И.: Не знаю, времена не выбирают. В них живут и умирают. Я считаю, что мне страшно повезло. Я участник двух революций. Я видела 91-й год, помню первые возвращения самиздата. Мы смотрели взахлеб, читали взахлеб. Это сейчас я ребенку говорю: «Я свожу тебя в «Якиторию», если ты прочтешь «Один день Ивана Денисовича». Теперь это в школьной программе, а я помню, как мне его давали на одну ночь почитать. Сейчас такое время — без героев. Ни в литературе их нет, ни в кино.
С.: Да и откуда мы знаем, что будет через год или через десять лет, когда наши дети вырастут? Мы привыкли, что нам нужен герой, вождь, чтобы как-то ориентироваться. Нам нужно считать, что есть самый умный, самый сильный. Ирадка вот рада, что у нее было коммунистическое прошлое, а у меня так на всё красное аллергия. Но с другой стороны, нам сейчас тяжело, потому что мы потеряли идеалы, а новых у нас нет. И это на самом деле большая трагедия.
И.: Сейчас время большой ответственности: ты сам должен выбрать, какие у тебя ценности, и сам их в себе и в своих детях культивировать. Я в Лондоне поняла, что демократия — это прежде всего ответственность. Ты отвечаешь за любой свой поступок, за соблюдение закона, за всё. И поэтому, когда говорят, что нам нужна демократия, хочется сказать: ребята, прекратите гадить в подъездах, прекратите парковать машины поперек улицы — вот вам уже практически демократия.