Сергей Полунин: «Я как будто попал в книжку о Гарри Поттере»

Главные партии, восторженные отзывы в мировой прессе... О такой стремительной и блестящей карьере можно только мечтать. Но в 21 год, неожиданно для всех, Полунин покидает театр, чтобы начать свою жизнь фактически с нуля.

Сергей Полунин много лет общался с окружающими только на английском и теперь говорит со мной достаточно медленно, вероятно подыскивая нужные русские слова. Сегодня 22-летний Полунин — премьер балета Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. В театре не скрывают своей радости по поводу столь удачного приобретения. А я слушаю Сергея и понимаю, что его рассказ о самом себе вполне мог бы стать сюжетом для художественного фильма. Мысленно даю команду: «Мотор! Начали!»

Сережа, расскажи про свое детство. Ты рос тихим и спокойным или энергичным?

Я всегда был очень энергичным, с самого рождения много кричал, не давал спать родителям. Днем меня тоже было не уложить — столько энергии! Чтобы найти ей выход, меня отдали в спорт. В четыре года отвели на гимнастику, в шесть лет я занимался в спортивной школе уже по шесть-восемь часов в день. Это довольно серьезная нагрузка, более серьезная, чем в балете. Плюс это опасный спорт, иногда и страшно бывало.

У меня были довольно серьезные травмы: полностью кожу сдирал на руке, ударялся головой о какие-то железяки, неудачно падал.

А ты спортом занимался на результат? В тебя верили, считали перспективным?

Меня сначала не хотели брать на гимнастику, потому что я был очень высокий, на голову выше остальных ребят. В гимнастике же очень маленькие все. Но тренер в меня поверил, сказал, что рост не самое главное. И взял. И я всегда занимал призовые места, никогда ниже третьего не опускался. Но однажды надолго слег с воспалением легких. Когда я вернулся, те, кто обычно был в хвосте, оказались впереди. Мне было психологически тяжело. Я из-за этого бросил гимнастику, хотя мама была против — она тоже много сил отдала этому, провожала меня на занятия, каждый день по два часа ждала, пока я закончу. Она не забрала бы меня оттуда, если бы я сам этого не захотел.

То есть ты с детства проявлял характер?

Да. Мне легко бросать старое и обретать что-то новое. Я не собираю фотографии или диски своих выступлений. Я не храню фотографии родителей или бывшей девушки — всё это старался выбрасывать или уничтожать, чтобы не было боли. У меня даже есть татуировка на эту тему: дождь смывает картинку. Я никогда не скучаю по людям, не скучал по маме, когда уехал в Лондон. Я не привыкаю к людям, к работе, к месту. Мне легко уходить. Вот если кто-то уходит, а ты остаешься, тогда тяжело. Когда папа уезжал в Португалию, было тяжело. Ты остаешься на старом месте, но что-то теряешь. А когда уезжаешь сам, ты обретаешь что-то новое и не чувствуешь потери.

Сергей Полунин

Папа уезжал в Португалию работать?

Он и в Москву ездил работать, и в Португалию. Был строителем. Такая жизнь в Херсоне: работы нет, все уезжают на заработки за границу.

То есть ты рос в основном с мамой?

Да. Мама не работала, занималась мной. А папа раза два в год возвращался, привозил подарки — и обратно. В моей детской памяти отца нет. И мама всегда говорила: «Твой тренер (или твой учитель) — твой второй папа». Поэтому, наверное, я и друзей выбирал старше себя, никогда не дружил с ребятами своего возраста. Мне комфортно было рядом со взрослыми, сильными людьми.

Скажи, а как ты попал в балет? Это тоже было твое желание?

Это было мамино желание. Когда она спросила меня, пятилетнего мальчика, нравятся ли мне танцы, я ответил «нет» — мне казалось, что это занятие не для мужчины. Херсон — город не самый продвинутый, скажем так. Там почти все одинаково одеваются, прически у всех одинаковые... Танцами там немногие занимались, а про балет я даже и не слышал тогда.

Но когда мама привела меня в кружок танцев, я сразу решил стать лучшим танцором, так же как когда-то я хотел стать лучшим на гимнастике. Я проучился там три года, а потом поступил в Киевское хореографическое училище.

Сережа, а как ты, мальчик из Херсона, оказался в Лондоне?

Это тоже благодаря маме и ее вере в мой успех. Мама не знает ответа «нет», она всегда всего добивается. В Киеве ей все говорили: «Мальчику только 13 лет, зачем вы забираете его из училища? В Лондоне никакого образования не дают, он останется без образования и его ни в какой театр не возьмут». У меня ведь ничего нет, никакой бумажки, даже аттестата об окончании средней школы. В Лондоне всё по-другому. Там, если человек талантливый, его берут в театр без всяких бумажек.

А разве можно было вдруг, ни с того ни с сего уехать из Киева в Лондон заниматься балетом? Как это всё получилось?

Мама позвонила папе в Португалию. Сказала, хорошо было бы, если бы он переехал работать в Лондон, тогда и мы бы туда перебрались — там есть хорошая балетная школа. Вот такая идея у нее появилась. Но она даже не думала, что отец что-то предпримет. А он позвонил другу... У папы был друг, тоже строитель, который из Португалии переехал в Лондон. Так вот, этот друг пошел в балетную школу, поговорил с директором и узнал, что нужно для поступления. Мы подготовили диск, записали часть урока, часть танцев и отослали туда. Я понравился, и мне прислали приглашение на просмотр. Мы с мамой приехали, я выступил перед комиссией, и меня взяли. Легче было бы, конечно, поступить в старшую школу. Там и обучение дешевле, и меньше лет учиться. Все приезжают поступать в старшую школу. А я поступил в младшую. Обучение там в три раза дороже — тридцать две тысячи фунтов в год. И там же, на территории школы, ты живешь. Можно вечером выйти в парк. Школа расположена в закрытом парке, там олени, попугаи огромные.

Когда я туда приехал, мне показалось, что я попал в книжку о Гарри Поттере. Здание школы очень красивое. Раньше это был летний королевский дворец, и королева отдала его под школу. Конечно, всё это было очень интересно.

А английский язык ты знал?

Нет, не знал. Поначалу, помню, было сложно догадаться, что от меня хотят. Но через полгода я уже потихоньку научился разговаривать и понимать.

Ты скучал по Украине? По дому?

Только в первые дни. Через неделю уже всё прошло. Я давно хотел вырваться из той жизни, киевской. В Киеве я ведь четыре года жил с мамой в одной комнате. Наши кровати стояли совсем рядом. Даже в Херсоне у нас было три комнаты — у меня своя жизнь, у мамы своя. В Киеве всё происходило на глазах друг у друга. Меня это напрягало — постоянно быть с мамой, под ее давлением. Мне хотелось вырваться на свободу.

Сергей Полунин

А отец переехал в Лондон?

Нет, он остался в Португалии.

То есть ты в результате оказался один.

Да, и парк вокруг школы долго был для меня воплощением Англии. Другую Англию я увидел, только когда перешел в старшую школу и перебрался жить в город.

Скажи, а в Англии у тебя были успехи с самого начала? Ты и там лидировал?

Наверное да. В Киеве я был лучшим в классе. Хотя в Лондоне ребята в школе были на два года старше меня, я в свои 13 лет по уровню подготовки совпадал с ними. У них школа довольно слабенько начинается. Детей не заставляют вообще, до них даже дотрагиваться нельзя. Конечно, сложно, когда не заставляют, но это чему-то учит. Я теперь могу с любым педагогом и в любой атмосфере работать.

Меня не надо заставлять, не надо контролировать, мне не надо говорить «тяни стопы». Там детей не тянут, из них ничего не лепят. Там нужно только упорство, чтобы развить свой талант.

В труппу Королевского балета тебя приняли автоматически?

В труппу из школы отбирают очень редко. Могут вообще не взять никого, а могут взять одного-двух человек из 24 выпускников. Тогда взяли меня и еще одну девочку. И всё. Из-за этого бывает сложно, когда приходишь в театр: ты никого не знаешь, тебя никто не поддерживает.

То есть ты опять попал в экстремальные условия.

Да. Во-первых, люди в театре намного старше тебя. Во-вторых, в театре традиционно плохо относятся к начинающим. Ты не имеешь права разговаривать ни с солистами, ни с премьерами. Такие правила. Всё это не так буквально соблюдается сейчас, но многие правила тем не менее остались. Когда я пришел в театр, у меня не было друзей. И из-за того, что я сразу танцевал хорошие партии, мне было сложно найти кого-нибудь...

…кому бы это нравилось кроме тебя самого и руководства театра, да?

Вот именно. После первого года меня, правда, перевели уже к солистам. Там всем лет по тридцать было. А премьером в театре можно было стать и в тридцать два.

У тебя ведь всё случилось гораздо быстрее?

Все-таки вначале был кордебалет, я в последней линии стоял, палочку носил. Еще в школе мой педагог говорил: вы тут танцуете, учитесь, а придете в театр, будете палочку держать. Таким образом, я думаю, они стараются сломать человека, чтобы у него не было желания просить денег или ролей. В театре, когда я только пришел и начал занимался в зале, ко мне часто подходил педагог и говорил: «Не прыгай выше премьера». Представляете?

Понятно. Не здоровайся с премьерами, не общайся с премьерами и делай хуже, чем премьеры!

Да-да-да. Говорили, кордебалет тебе полезен, ты учишься актерскому мастерству.

А твоя натура бунтовала против таких жестких правил?

Я не бунтовал, наоборот, я терял интерес. Когда тебе долго не дают ролей… Мне в первый месяц работы дали Золотого божка станцевать в «Баядерке».

Сергей Полунин

Это ведь шикарная партия.

Всё прошло успешно, и после этого шесть месяцев вообще ничего, даже с палочкой не выходил. Вот такие традиции, так воспитывают... В результате я почти перестал появляться в театре. Сидел дома, телевизор смотрел, на тусовки ходил, не знал, что мне делать. Директор, даже если он в тебе заинтересован, не будет за тобой следить или что-то подсказывать. Педагоги все англичане, они своих тянут.

Довольно сложно мне тогда было. Пока мне опять не дали хорошую роль — я станцевал па-де-труа в «Спящей красавице». Это как-то меня подстегнуло, подняло самооценку.

И через год работы в театре ты уже стал солистом.

Когда меня сделали солистом, я очень удивился: за что?! Я ничего такого гениального не сделал в театре. Но, я думаю, там видели мой потенциал. Поэтому в первый год они меня особенно и не задействовали. Не было смысла разучивать со мной небольшие роли, шить на меня костюмы, если я всё равно через год уже не буду это танцевать.

Премьером английского Королевского балета ты тоже стал очень рано.

В общем да, в 19 лет. При нынешнем директоре такого вообще не случалось. Да и в истории Королевского балета не было примера, чтобы кто-то получил этот титул в таком возрасте. Второй год уже был очень перспективным. Мне дали главную партию в «Баядерке». Критики были в восторге. С этого момента у меня не было простоев. Началась упорная работа. Поначалу было очень интересно, пока ты еще не премьер, когда еще есть к чему стремиться, за что сражаться. И вот в какой-то момент директор меня вызывает и говорит: «Делаем тебя премьером». Буднично так, никакого праздника, ничего.

После этого в твоей жизни, наверное, всё изменилось?

Ты переходишь на другой этаж и получаешь место в раздевалке премьеров. Теперь с тобой в комнате только два человека... Но тут другая крайность. Раньше, если ты, например, опоздал, всегда кто-то тебе выговаривал или жаловался на тебя. А когда ты премьер, делай что хочешь, никто не имеет права тебе даже слова сказать. Мне это понравилось: никто тебе нервы не портит, спокойно работаешь.

В театре всё складывалось идеально: ты танцевал все главные партии, пресса писала о тебе в самых восторженных тонах. И что же случилось, почему в двадцать один год ты решил уйти из театра?

Действительно, всё было очень стабильно. На меня даже поставили балет, что тоже редкость. Но кое-что мне не нравилось. Не нравилось, что не дают свободы самовыражения, заставляют исполнять всё в точности так, как хотел хореограф, даже если этого хореографа уже сто лет нет в живых. А мне хотелось каких-то новых достижений, хотелось свободного творчества. И я стал подумывать о переезде в Нью-Йорк, в Американский театр балета (American Ballet Theatre (ABT). — Прим. ОК!), куда меня в течение пяти лет постоянно звали.

К тому же я поругался со своей девушкой, тоже балериной, с которой мы три года были вместе. Теперь ничто не держало меня в Лондоне.

И еще. Я видел, как в Лондонском театре обращаются с танцовщиками, которые заканчивают карьеру. Например, очень талантливого Ирека Мухамедова, как только у него начался спад, просто выгнали из театра, не оставили даже педагогом. Ему пришлось уехать, искать что-то новое. В этом театре о людях не думают совсем.

Сергей Полунин

Ты вспомнил Ирека Мухамедова, но ведь тебе самому до завершения карьеры еще так далеко!

Когда у моего друга Вани Путрова начался конфликт в театре, ему было всего двадцать девять лет. Там такая английская мафия! Очень сложно работать иностранцам, особенно русским, у которых большой потенциал и есть свое видение. Если бы я там остался, у меня было бы всё то же самое. Я бы не развивался. У меня не было времени ни в фильмах сниматься, ни в мюзиклах участвовать, ни в шоу.

А тебя приглашали в шоу?

Нет, не приглашали. А я хотел. Мечтал. Мне казалось, стать премьером балета — это как стать голливудской звездой или звездой футбола… Но это оказалось не так. Какого-то прыжка, подъема я не почувствовал.

Как долго в тебе зрело желание оставить Королевский балет?

У меня была одна попытка, за год до ухода. Я тогда всё бросил, снял костюм (была генеральная репетиция нового спектакля) и пошел к заместителю директора. Я долго с ним разговаривал. Сказал, что мне недостаточно только танцевать в театре, что мне, как артисту, хочется, чтобы ко мне прислушивались. У танцовщиков никакого авторитета нет. Весь авторитет — у балерин. Создается впечатление, что всё делают балерины, а танцовщики их только носят, и всё. Мне не нравилось, что в театре не занимались моей рекламой, пиарили только английских танцовщиков.

Тебя тогда успокоили, мол, всё у тебя будет хорошо, только оставайся?

Да, пообещали многое. Дали больше денег. Хотя я денег не просил. Я стал одним из самых высокооплачиваемых артистов в театре. Мне сказали, что поговорят с продюсерами, может, какие-то фильмы предложат. И в результате уговорили остаться. Но ничего не изменилось. Денег было больше, а с творчеством всё то же самое. Такая же рутина: встаешь, репетируешь… Скучно. От балерин всё время выслушиваешь негатив. И я ушел из театра. Мне позвонил Ратманский, и я собрался лететь в АВТ, в Нью-Йорк.

Уточню. Хореограф Алексей Ратманский — художественный руководитель АВТ.

Да. Он написал мне, что ждет, поможет, если надо, что очень хотел бы, чтобы я приехал. И директор ABT тоже мне написал. И вдруг какой-то произошел бум. Ко мне подходит Рэйф Файнс, голливудский актер, и говорит, что хочет снимать фильм про Нуриева со мной в главной роли. Мне звонят продюсеры мюзикла, предлагают роль. Не петь, конечно, но протанцевать весь мюзикл. Меня зовут в шоу «Звезды на острове» (аналог «Последнего героя». — Прим. ОК!), это в Англии одна из самых популярных телепрограмм.

Началась та самая жизнь селебрити, о которой я мечтал. И я подумал: зачем мне теперь ехать в Америку, искать мюзиклы, фильмы, когда мне здесь, в Англии, всё это предлагают. И я чуть-чуть задержался.

Сережа, а что за тату-салон у тебя был? Я читал о том, что в какой-то момент ты решил вообще с балетом завязать?

Тату-салон мы открыли на пару с другом где-то за три месяца до моего ухода из театра.

Сергей Полунин

А зачем тебе это надо было?

Не знаю, мне нравятся мальчишеские тусовки. Самая счастливая жизнь у меня была, когда мне было пять-шесть лет, еще до гимнастики, когда мы с ребятами бегали по улице с автоматами, когда я принадлежал себе и ни к чему не был привязан. От салона было такое же ощущение. Туда приходили разные люди, у них не было работы, и они весь день занимались чем хотели — делали татуировки, играли в приставки, пили, курили. Там была совершенно другая атмосфера, в отличие от театральной, где все что-то из себя строят. Это были простые, свободные, сильные парни, мне очень нравилось с ними общаться. Я и себе сделал татуировки. У меня их тринадцать штук.

На балете я тогда не сосредотачивался вообще. До четырех утра сидел в тату-салоне (он на ночь не закрывался), утром шел в театр и просто отрабатывал. А когда я ушел из Королевского балета, я всё бросил: и тату-салон, и девушку — всё.

В театре, наверное, был шок, когда ты сообщил о своем окончательном решении?

Да, мне сказали, что директор плакала. В театре был концерт в тот вечер, коллеги видели, что у руководства прямо траур был, сидели все, не знали, что сказать. К людям я относился хорошо, и они ко мне в принципе тоже.

Ну и что дальше? Ты говорил о массе заманчивых предложений. Что из этого реализовалось?

Так как съемки фильма о Нуриеве затормозились, я решил всё-таки продолжить карьеру танцовщика, чтобы какие-то деньги зарабатывать. Я наконец решил поехать в Нью-Йорк. Полетел с одной сумкой в тринадцать килограммов. Это были все мои вещи. А когда я прилетел и поговорил с директором АВТ, мне стало понятно, что он боится меня брать, что он наслышан из прессы...

…о твоем сложном, непредсказуемом характере?

Думаю, да.

Получается, ты стал персоной нон-грата в балетном мире.

Да. Все, кто раньше делал мне предложения, начали потихоньку уходить, и это, конечно, страшно, когда все от тебя уползают. Заходишь в Интернет — а никаких предложений нет.

Притом что тебе всего двадцать два года.

В тот момент всего двадцать один.

Я так понимаю, ты человек чувствительный. Началась депрессия или что-то похожее?

Как сказать... Мне посоветовали поговорить еще раз с Кевином, директором АВТ. Сказали, что Кевин просто боится новичков. Посоветовали поехать в Россию, в Мариинский театр, начать танцевать там, а потом вернуться в Нью-Йорк.

Сергей Полунин, Вадим Верник

Поразительно, ты, танцовщик с мировым именем, должен был всё начинать с нуля.

Сложно было, да. Я четыре месяца не занимался, тело потеряло форму, я даже не мог показать, чего я стою, что я могу, чему научился. Нервы были на пределе. Я поехал в Питер с той же тринадцатикилограммовой сумкой. В Питере я даже не обговаривал ни деньги, ни где я буду жить, ни что танцевать — вообще ничего. Мне дали общежитие, где была пустая комната и в ней телевизор. И я начал ходить в театр просто заниматься, ничего не репетируя. Я думал тогда: зачем всё это? В Лондоне у меня была двухэтажная двухкомнатная квартира, а я выбрал вот эту каморку. Питер не сильно отличается от Лондона, такая же погода… Никакой перемены не чувствовалось, с работой тоже никакой ясности. Все друзья остались в Лондоне, здесь мне не с кем было общаться, и началось какое-то душевное очищение.

Я целых два месяца сидел без работы, ждал. У меня в Лондоне два спектакля в неделю было, а тут я сижу и сижу. Настроения никакого. И в этот момент появляется Игорь Зеленский...

…руководитель балетной труппы Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Он написал мне, предложил встретиться. Встретились, решили вместе пообедать, и во время обеда я понимаю, что этот человек мне очень интересен как личность. Я еще не знаю, какой у него театр, какой репертуар, мне интересен именно он — харизматичный мужчина, надежный, как стена. Он меня позвал к себе посмотреть театр. Я приехал, посмотрел и решил переехать в Москву.

Ну и что? Появилась в Москве стабильность?

Сначала тоже была депрессия. Но я потихоньку привыкал, а Игорь Зеленский меня поддерживал — он постоянно мне звонил, никогда не оставлял меня наедине с самим собой. И в итоге моя душа успокоилась, я стал входить в форму и двигаться вперед.

Где сегодня твой дом, как ты чувствуешь?

Дома пока нет. Я не обзавожусь хозяйством, вещами, потому что уверен, что еще много раз буду менять место жительства. Я недавно в Новосибирск летал выступать, в Нью-Йорк, в Лондон полечу на несколько месяцев. Хочется, конечно, возвращаться с гастролей домой, в приятную домашнюю атмосферу. И чтобы любимая девушка была. Но я думаю, у меня не скоро такой дом появится.

Тебе всего двадцать два года или уже двадцать два? Мы сейчас говорим с тобой о твоей жизни, и у меня такое ощущение, что она не укладывается в рамки твоего возраста. Ты сам об этом задумывался?

Я всегда чувствовал себя намного старше сверстников. Я пошел в школу раньше других, раньше начал танцевать, раньше других премьером стал. У меня как-то всё очень быстро происходит, и это делает жизнь интересной. Я не люблю продумывать заранее, что будет дальше, — тогда скучно становится жить.