Сергей Колесников
«Артист ты или дворник — разницы никакой»
Игорь Скобелев
Мало кому известно, что актер и телеведущий Сергей Колесников когда-то сыграл самого Джеймса Бонда! Сыграл голосом — дублировал Шона Коннери в бондиане. Впрочем, прославленный суперагент совсем не единственный известный герой, который в русском переводе говорит поставленным мхатовским голосом Колесникова. Марлен Дитрих как-то сказала: «Если бы красивые голоса продавались в супермаркетах, на них был бы огромный спрос». Сергею повезло: ему ничего покупать не пришлось, этот дар у него врожденный, благодаря ему актер когда-то обрел профессию.
Сергей, вы очень легко согласились пустить нас к себе в гости. Вам удобнее общаться на своей территории?
Знаете, мы с Маней моей вообще любим принимать гостей. Когда она дома, то обязательно стол накрыт, чтобы всем было удобно и приятно работать. А чему вы удивляетесь?
Для меня дом — это личное пространство, куда не хочется пускать незнакомых, — у всех ведь своя энергетика. Или у вас самих такая энергетика, что любую перебьет?
Во-первых, всегда слышно, с кем ты разговариваешь, уже на том этапе, когда договариваешься о встрече, — по голосу, по манере разговора. Все-таки большая жизнь прожита. Кому-то могу сказать, что у меня нет времени, или предложу встретиться на улице. Хотя у нас и правда нет клише типа «мой дом — моя крепость». Она, конечно, крепость, но... от кого?
У вас очень красивая крепость. Это заслуга жены-художника?
Да-да, всё она. Она сделала и перепланировку, и шикарный цвет стен, в каждой комнате разный. Маня все-таки из семьи известнейшего архитектора Александра Великанова, академика архитектуры. В их старой квартире, на Кутузовском, где мы познакомились с Машей, были именно такие цвета. И она это пронесла сквозь всю жизнь, и, когда у нас наконец-то появилась квартира, она эти цвета воплотила. Сколько это стоило нервов! Я вообще ни к чему не прикасался, ни во что не вникал, потому что знал: тогда будет скандал. Ремонт — это вообще ужасно, нестерпимо, это гадость в жизни человека. Мне-то ничего не нужно, я непритязательный. Видимо, из-за актерской походной жизни. Мне главное, чтобы была вода, туалет, было удобно, чтобы я был одет. Ну а остальное… А Маша все-таки хозяйка очага. И она свои идеи воплотила. Бедная, как она это всё провернула, даже не представляете!
Сергей, вы сказали, что жена у вас из известного рода Великановых. А вы свою родословную хорошо знаете?
У нас как-то на эту тему был спор. Маша с одной стороны Великанова, а с другой — бабушка ее, Ольга Ивановна, — родственница Чехова... А Чеховы тоже вроде какие-то дворяне, но, я так понимаю, записные. И жена мне: «Ты бы у меня конюхом был...» А потом мы узнали, что, скорее всего, это она у меня в девках была бы. (Смеется.) Потому что по маминой линии мы Морозовы и Соколовы. Это какие-то очень известные фамилии. Какие-то столбовые дворяне... Может, всё это такие легенды. А копаться лень. И тщеславия, наверное, нет.
В прошлом году я видела вас с Машей в программе «Пока все дома». Тогда Тимур Кизяков, представляя вас, сказал: «Сергей Колесников — главный аграрий страны». Это шутка, конечно, но какая-то грустная.
Да-да, очень.
Люди знают вас как «главного агрария», но вы же в первую очередь актер.
На самом деле всё ерунда, конечно. Какая разница, аграрий — не аграрий, артист— не артист... Это, может быть, звучит как-то общо и по-детски глупо, но я давно пришел к выводу, что на самом деле ничто ни к чему не имеет отношения. Я всё время вспоминаю крошечный рассказ Хармса, в котором есть такие строки: «Писатель говорит: «Я писатель!» А читатель ему отвечает: «А по-моему, ты г..!» Он падает, его уносят. Художник говорит: «Я художник», а рабочий ему отвечает: «А по-моему ты г..!» И этот падает, и его уносят... На самом деле, кто ты — артист или дворник, разницы никакой.
А вы, наверное, в детстве не очень хотели быть актером, если так рассуждаете?
Я даже не знал, что есть театры! Я родился в Москворечье, там деревни кругом, мы жили в бараке... Жизнь была очень простая, понятная. Что такое артист, я и не соображал даже, а то, что этому надо учиться, для меня вообще было загадкой. Потому что я играл на гитаре с детства и был во дворе как министр культуры. (Смеется.) И в театральный поступать пошел от безысходности. Мне учительница по английскому языку сказала, что другого выхода нет — кругом двойки.
Сергей, признайтесь, у себя на фазенде вы огород возделываете?
Кто, я?! Не-е-ет. Это же всё можно купить. И в общем, недорого стоит. Я не люблю огороды возделывать. По мне лучше, когда там бурьян растет и всякое такое: что выросло, то выросло. Люблю, когда участки неухоженные. Не когда, как на кладбище, пройти негде человеку: тут цветочки, тут дорожка, и никуда не ткнись. Люблю, когда вольно. Мы перед съемкой всегда просим героев, чтобы они ничего не прихорашивали специально. «Ой, а у нас тут грязно», — говорят. А нам и надо грязь. Нам очень важно, чтобы мы сняли, как было и как стало. Контраст должен быть виден. Раньше мы попадали сильно. Мы приезжаем, а там все вычищено. «На Украине родня увидит, скажет, что же это такое — грязь у вас везде!»
А правда, что героям передачи перед съемкой для смелости наливают? Чтобы не стеснялись камеры?
Да уж, камера на большинство действует магически, как очковая кобра на зайца. Люди начинают по-собачьи улыбаться… Но мы не наливаем, ни в коем случае! Один раз было в начале. Мы уже сдавали объект, и приехала хозяйская компания — человек десять. А мы еще задерживались, надо было кое-что доснять. Они пока где-то на соседнем участке засели. И кто-то из наших пошел и сказал им: ладно, можете для храбрости по 50 граммов выпить. Чтобы улыбались ненатужно. Но как-то мы забыли, что если у нас в стране сказать «можно по 50 граммов», то это значит «вообще можно». Короче, через час ввалилась просто пьяная — не выпившая, а именно пьяная — компания. И это было видно: они не могли ничего сказать.
И как вы вышли из ситуации?
Выбрали троих относительно трезвых, остальных всех выгнали... Так что с тех пор нет, нет и нет! Это очень опасно — можно напороться.
Сергей, скажите, телевидение меняет людей?
В смысле когда «ящик» смотрят?
Нет, я про то, что вот стал хороший человек вести программу на центральном канале и через год превратился в другого человека: от жены ушел, зазнался…
Решает всё человек, на самом деле. Сам. Всегда. Это его выбор. Кто-то хочет вести программы любыми путями, неважно что, неважно кому, сколько дать, чего дать, где взять, в каком дерьме измазаться… Меня телевидение совершенно не изменило. Мне-то стало просто лучше. Хотя я к телевидению имею опосредованное отношение. Я приглашенный — сам по себе. А вообще этот «ящик» гадость, конечно же. Я вообще против него. Если говорить глубже и шире, то я против прогресса в принципе. Я считаю, что Средневековье — это было самое лучшее время у человечества. (Улыбается.)
А как вас, кстати, пригласили на телевидение?
Очень просто. Маша Шахова, продюсер проекта, приехала к нам — у нее были какие-то дела с моей Машей. Я в это время был дома, мы познакомились. Ну и как-то слово за слово она предложила мне попробовать. А чего не попробовать? Сделали пилотный выпуск. И всё. Очень просто получилось.
Вам не кажется, что когда что-то делается с огромным трудом, то часто не приносит пользы, а когда всё быстро и гладко складывается, тогда результат радует?
Согласен. Трудности могут быть потом, но первый шаг должен быть без напряга. Нет, бывает, что упираешься. Козероги — упрямые, я — Козерог. Бывает, что ты всё равно внутренне чего-то хочешь и не уступаешь. Как, знаете, трамвай ждешь пять-десять-пятнадцать минут, давно уже дошел бы пешком две остановки, но ты же уже пятнадцать минут стоишь — вот и стой дальше.
А когда вам хочется роль какую-нибудь получить, добиваетесь?
Тут я не буду. Нет-нет. Желая получить какую-то роль, что-то для этого делать. Даже буду стараться об этом не думать. Но желать буду.
А есть у вас счастливые роли? Вот так чтобы всё сложилось?
Хороший вопрос. Была роль в спектакле «Король Лир», который поставил в Художественном театре знаменитый японский режиссер Тадаши Сузуки. Я там Глостера играл. Был очень хороший спектакль «Ундина» в МХТ. Да все роли, которые я в театре сыграл, по-своему дороги. Хотя ничего особенного я и не сыграл, и никак особенно не сыграл. Но эти спектакли — моя жизнь, поэтому я о них периодически вспоминаю. Хорошая роль была в «Принце и нищем» — там надо было петь. Я люблю петь и, если есть возможность, везде это делаю. Сейчас вот снимаюсь в продолжении сериала «Институт благородных девиц» — играю подлеца, который всех травит, убивает, грабит. Но при этом он такой внешне... Граф, пятое-десятое... И вчера мне пришла в голову мысль, что если он такая сволочь и хочет соблазнить одну благородную девицу, то надо, чтобы он в салоне спел романс. Ну как тут без романса?
Ваш младший сын, Ваня, стал актером. Та же ситуация, что и у вас? Хорошо поет?
Очень хорошо! С Ваней всё примерно так же, да. А старший, Саша, пошел по дедовой линии, по архитектурной. Очень долго учился — уходил из института, возвращался. Но вот в прошлом году получил диплом и сейчас пытается в этой профессии что-то нащупать. Но трудно сейчас с работой. Очень трудно в архитектуре. Очень.
Тесть ваш, архитектор, наверное, слезами обливается, когда по Садовому кольцу ездит и видит, как его перекроили.
Даже лучше не говорить с ним на эту тему... Но он преподает. У него дипломники, он их очень любит. Хотя говорит, что всё очень поменялось. Приезжают на занятия какие-то девочки на «майбахах», непонятно, зачем им этот диплом. Хотя они, наверное, знают зачем... Сейчас всё другое. Я двадцатилетних уже не знаю, я их никогда не пойму. Внучку, наверное, точно уже не пойму. Глобально, конечно, пойму. Потому что человек в принципе не меняется. Отношения людей, как и сто лет назад, как и триста стоят на тех же основах: на любви, предательстве, верности. И больше ничего не придумаешь. А вот эти побрякушки — телевизоры, телефоны, машины — всё это как ионы серебра.
Всё равно хочется, чтобы получше было.
Получше в каком смысле?
Чтобы квартира была побольше.
А зачем она побольше? Ни к чему всё это, на самом деле. Конечно, хочется, понимаю. Я понимаю, о чем вы говорите. А с другой стороны, зачем — непонятно.
Ну, вы же не ездите на «Ладе Калине»?
Только в этом году Ваня отогнал мою «Ниву» из Москвы в Тарусу. И из двух «Нив» — из дедушкиной и из моей — здесь сейчас собирают одну. Я «Ниву» свою очень любил. Но она вся сгнила. У меня сейчас подержанный «мерседес». У меня не было новых машин. Никогда. Мне главное, чтобы машина работала, чтобы она не приносила внезапных неприятностей. Поэтому я свой «мерседес» стараюсь содержать очень хорошо, чтобы знать, что колесо вдруг не отвалится.
Так на что вы потратите много денег, если не на комфорт и не на путешествия?
Много денег можно потратить на внучку. И естественно, на здоровье. Потому что без здоровья всё вообще теряет смысл, всё не в радость. У нас в Школе-студии МХАТ был ректор Вениамин Захарович Радомысленский, очень хороший был дядька, ему тогда лет 60 было. Как-то он нас, мужиков, собрал по какому-то дисциплинарному поводу и говорит — мол, вы молодые, вам всё ля-ля, вам ни до чего
нет дела, но когда-нибудь вы поймете, что счастье — это когда ты просыпаешься и чувствуешь, что геморрой не болит... Я тогда, конечно, не знал, что это такое. Потом как-то понимать начал. И знаете, он оказался прав. Когда ты просыпаешься и у тебя ничего не болит или болит, но не очень, тогда ты понимаешь: о, классно!
Оптимистично мы с вами заканчиваем беседу.
Да-да. (Улыбается.)
Читайте полную версию интервью в журнале ОК! № 35
Сергей, вы очень легко согласились пустить нас к себе в гости. Вам удобнее общаться на своей территории?
Знаете, мы с Маней моей вообще любим принимать гостей. Когда она дома, то обязательно стол накрыт, чтобы всем было удобно и приятно работать. А чему вы удивляетесь?
Для меня дом — это личное пространство, куда не хочется пускать незнакомых, — у всех ведь своя энергетика. Или у вас самих такая энергетика, что любую перебьет?
Во-первых, всегда слышно, с кем ты разговариваешь, уже на том этапе, когда договариваешься о встрече, — по голосу, по манере разговора. Все-таки большая жизнь прожита. Кому-то могу сказать, что у меня нет времени, или предложу встретиться на улице. Хотя у нас и правда нет клише типа «мой дом — моя крепость». Она, конечно, крепость, но... от кого?
У вас очень красивая крепость. Это заслуга жены-художника?
Да-да, всё она. Она сделала и перепланировку, и шикарный цвет стен, в каждой комнате разный. Маня все-таки из семьи известнейшего архитектора Александра Великанова, академика архитектуры. В их старой квартире, на Кутузовском, где мы познакомились с Машей, были именно такие цвета. И она это пронесла сквозь всю жизнь, и, когда у нас наконец-то появилась квартира, она эти цвета воплотила. Сколько это стоило нервов! Я вообще ни к чему не прикасался, ни во что не вникал, потому что знал: тогда будет скандал. Ремонт — это вообще ужасно, нестерпимо, это гадость в жизни человека. Мне-то ничего не нужно, я непритязательный. Видимо, из-за актерской походной жизни. Мне главное, чтобы была вода, туалет, было удобно, чтобы я был одет. Ну а остальное… А Маша все-таки хозяйка очага. И она свои идеи воплотила. Бедная, как она это всё провернула, даже не представляете!
Сергей, вы сказали, что жена у вас из известного рода Великановых. А вы свою родословную хорошо знаете?
У нас как-то на эту тему был спор. Маша с одной стороны Великанова, а с другой — бабушка ее, Ольга Ивановна, — родственница Чехова... А Чеховы тоже вроде какие-то дворяне, но, я так понимаю, записные. И жена мне: «Ты бы у меня конюхом был...» А потом мы узнали, что, скорее всего, это она у меня в девках была бы. (Смеется.) Потому что по маминой линии мы Морозовы и Соколовы. Это какие-то очень известные фамилии. Какие-то столбовые дворяне... Может, всё это такие легенды. А копаться лень. И тщеславия, наверное, нет.
В прошлом году я видела вас с Машей в программе «Пока все дома». Тогда Тимур Кизяков, представляя вас, сказал: «Сергей Колесников — главный аграрий страны». Это шутка, конечно, но какая-то грустная.
Да-да, очень.
Люди знают вас как «главного агрария», но вы же в первую очередь актер.
На самом деле всё ерунда, конечно. Какая разница, аграрий — не аграрий, артист— не артист... Это, может быть, звучит как-то общо и по-детски глупо, но я давно пришел к выводу, что на самом деле ничто ни к чему не имеет отношения. Я всё время вспоминаю крошечный рассказ Хармса, в котором есть такие строки: «Писатель говорит: «Я писатель!» А читатель ему отвечает: «А по-моему, ты г..!» Он падает, его уносят. Художник говорит: «Я художник», а рабочий ему отвечает: «А по-моему ты г..!» И этот падает, и его уносят... На самом деле, кто ты — артист или дворник, разницы никакой.
А вы, наверное, в детстве не очень хотели быть актером, если так рассуждаете?
Я даже не знал, что есть театры! Я родился в Москворечье, там деревни кругом, мы жили в бараке... Жизнь была очень простая, понятная. Что такое артист, я и не соображал даже, а то, что этому надо учиться, для меня вообще было загадкой. Потому что я играл на гитаре с детства и был во дворе как министр культуры. (Смеется.) И в театральный поступать пошел от безысходности. Мне учительница по английскому языку сказала, что другого выхода нет — кругом двойки.
Сергей, признайтесь, у себя на фазенде вы огород возделываете?
Кто, я?! Не-е-ет. Это же всё можно купить. И в общем, недорого стоит. Я не люблю огороды возделывать. По мне лучше, когда там бурьян растет и всякое такое: что выросло, то выросло. Люблю, когда участки неухоженные. Не когда, как на кладбище, пройти негде человеку: тут цветочки, тут дорожка, и никуда не ткнись. Люблю, когда вольно. Мы перед съемкой всегда просим героев, чтобы они ничего не прихорашивали специально. «Ой, а у нас тут грязно», — говорят. А нам и надо грязь. Нам очень важно, чтобы мы сняли, как было и как стало. Контраст должен быть виден. Раньше мы попадали сильно. Мы приезжаем, а там все вычищено. «На Украине родня увидит, скажет, что же это такое — грязь у вас везде!»
А правда, что героям передачи перед съемкой для смелости наливают? Чтобы не стеснялись камеры?
Да уж, камера на большинство действует магически, как очковая кобра на зайца. Люди начинают по-собачьи улыбаться… Но мы не наливаем, ни в коем случае! Один раз было в начале. Мы уже сдавали объект, и приехала хозяйская компания — человек десять. А мы еще задерживались, надо было кое-что доснять. Они пока где-то на соседнем участке засели. И кто-то из наших пошел и сказал им: ладно, можете для храбрости по 50 граммов выпить. Чтобы улыбались ненатужно. Но как-то мы забыли, что если у нас в стране сказать «можно по 50 граммов», то это значит «вообще можно». Короче, через час ввалилась просто пьяная — не выпившая, а именно пьяная — компания. И это было видно: они не могли ничего сказать.
И как вы вышли из ситуации?
Выбрали троих относительно трезвых, остальных всех выгнали... Так что с тех пор нет, нет и нет! Это очень опасно — можно напороться.
Сергей, скажите, телевидение меняет людей?
В смысле когда «ящик» смотрят?
Нет, я про то, что вот стал хороший человек вести программу на центральном канале и через год превратился в другого человека: от жены ушел, зазнался…
Решает всё человек, на самом деле. Сам. Всегда. Это его выбор. Кто-то хочет вести программы любыми путями, неважно что, неважно кому, сколько дать, чего дать, где взять, в каком дерьме измазаться… Меня телевидение совершенно не изменило. Мне-то стало просто лучше. Хотя я к телевидению имею опосредованное отношение. Я приглашенный — сам по себе. А вообще этот «ящик» гадость, конечно же. Я вообще против него. Если говорить глубже и шире, то я против прогресса в принципе. Я считаю, что Средневековье — это было самое лучшее время у человечества. (Улыбается.)
А как вас, кстати, пригласили на телевидение?
Очень просто. Маша Шахова, продюсер проекта, приехала к нам — у нее были какие-то дела с моей Машей. Я в это время был дома, мы познакомились. Ну и как-то слово за слово она предложила мне попробовать. А чего не попробовать? Сделали пилотный выпуск. И всё. Очень просто получилось.
Вам не кажется, что когда что-то делается с огромным трудом, то часто не приносит пользы, а когда всё быстро и гладко складывается, тогда результат радует?
Согласен. Трудности могут быть потом, но первый шаг должен быть без напряга. Нет, бывает, что упираешься. Козероги — упрямые, я — Козерог. Бывает, что ты всё равно внутренне чего-то хочешь и не уступаешь. Как, знаете, трамвай ждешь пять-десять-пятнадцать минут, давно уже дошел бы пешком две остановки, но ты же уже пятнадцать минут стоишь — вот и стой дальше.
А когда вам хочется роль какую-нибудь получить, добиваетесь?
Тут я не буду. Нет-нет. Желая получить какую-то роль, что-то для этого делать. Даже буду стараться об этом не думать. Но желать буду.
А есть у вас счастливые роли? Вот так чтобы всё сложилось?
Хороший вопрос. Была роль в спектакле «Король Лир», который поставил в Художественном театре знаменитый японский режиссер Тадаши Сузуки. Я там Глостера играл. Был очень хороший спектакль «Ундина» в МХТ. Да все роли, которые я в театре сыграл, по-своему дороги. Хотя ничего особенного я и не сыграл, и никак особенно не сыграл. Но эти спектакли — моя жизнь, поэтому я о них периодически вспоминаю. Хорошая роль была в «Принце и нищем» — там надо было петь. Я люблю петь и, если есть возможность, везде это делаю. Сейчас вот снимаюсь в продолжении сериала «Институт благородных девиц» — играю подлеца, который всех травит, убивает, грабит. Но при этом он такой внешне... Граф, пятое-десятое... И вчера мне пришла в голову мысль, что если он такая сволочь и хочет соблазнить одну благородную девицу, то надо, чтобы он в салоне спел романс. Ну как тут без романса?
Ваш младший сын, Ваня, стал актером. Та же ситуация, что и у вас? Хорошо поет?
Очень хорошо! С Ваней всё примерно так же, да. А старший, Саша, пошел по дедовой линии, по архитектурной. Очень долго учился — уходил из института, возвращался. Но вот в прошлом году получил диплом и сейчас пытается в этой профессии что-то нащупать. Но трудно сейчас с работой. Очень трудно в архитектуре. Очень.
Тесть ваш, архитектор, наверное, слезами обливается, когда по Садовому кольцу ездит и видит, как его перекроили.
Даже лучше не говорить с ним на эту тему... Но он преподает. У него дипломники, он их очень любит. Хотя говорит, что всё очень поменялось. Приезжают на занятия какие-то девочки на «майбахах», непонятно, зачем им этот диплом. Хотя они, наверное, знают зачем... Сейчас всё другое. Я двадцатилетних уже не знаю, я их никогда не пойму. Внучку, наверное, точно уже не пойму. Глобально, конечно, пойму. Потому что человек в принципе не меняется. Отношения людей, как и сто лет назад, как и триста стоят на тех же основах: на любви, предательстве, верности. И больше ничего не придумаешь. А вот эти побрякушки — телевизоры, телефоны, машины — всё это как ионы серебра.
Всё равно хочется, чтобы получше было.
Получше в каком смысле?
Чтобы квартира была побольше.
А зачем она побольше? Ни к чему всё это, на самом деле. Конечно, хочется, понимаю. Я понимаю, о чем вы говорите. А с другой стороны, зачем — непонятно.
Ну, вы же не ездите на «Ладе Калине»?
Только в этом году Ваня отогнал мою «Ниву» из Москвы в Тарусу. И из двух «Нив» — из дедушкиной и из моей — здесь сейчас собирают одну. Я «Ниву» свою очень любил. Но она вся сгнила. У меня сейчас подержанный «мерседес». У меня не было новых машин. Никогда. Мне главное, чтобы машина работала, чтобы она не приносила внезапных неприятностей. Поэтому я свой «мерседес» стараюсь содержать очень хорошо, чтобы знать, что колесо вдруг не отвалится.
Так на что вы потратите много денег, если не на комфорт и не на путешествия?
Много денег можно потратить на внучку. И естественно, на здоровье. Потому что без здоровья всё вообще теряет смысл, всё не в радость. У нас в Школе-студии МХАТ был ректор Вениамин Захарович Радомысленский, очень хороший был дядька, ему тогда лет 60 было. Как-то он нас, мужиков, собрал по какому-то дисциплинарному поводу и говорит — мол, вы молодые, вам всё ля-ля, вам ни до чего
нет дела, но когда-нибудь вы поймете, что счастье — это когда ты просыпаешься и чувствуешь, что геморрой не болит... Я тогда, конечно, не знал, что это такое. Потом как-то понимать начал. И знаете, он оказался прав. Когда ты просыпаешься и у тебя ничего не болит или болит, но не очень, тогда ты понимаешь: о, классно!
Оптимистично мы с вами заканчиваем беседу.
Да-да. (Улыбается.)
Читайте полную версию интервью в журнале ОК! № 35