Оксана Акиньшина: «Я такая ромашка с шипами»

Оксана, мы с тобой виделись ровно пять лет назад. Я помню наш разговор. Ты вся была обнаженный нерв — такое у меня создалось ощущение. Ты говорила, что не принимаешь мир кино, который бывает и жестким, и злым. За эти годы твое отношение к миру кино изменилось?
Все изменилось. Я изменилась на сто процентов. Тогда, наверное, во мне играл юношеский максимализм, к тому же меня всегда окружали достаточно активные люди, которые тоже воевали с любой возможной неправдой.

И тебе самой нравилось воевать.
Мне по-прежнему это нравится, но с возрастом я, естественно, стала гораздо спокойнее. В отношении того же мира кино я пришла к мысли, что, если ты во всем этом существуешь, ты не можешь это предавать. Ну, это как в семье: есть люди, которых ты любишь и которых ненавидишь, но все равно ты существуешь в этих обстоятельствах и должен честно это признавать.

Ты очень важные слова говоришь. А когда ты для себя все это поняла?
После рождения ребенка, переезда в Москву, когда я волей-неволей глубже погрузилась в мир кино.

Насколько болезненным был для тебя переезд в Москву? Ты же была питерской девушкой до мозга костей.
Была. Но Питер, видимо, сам устал от того, что даже свои люди поглощают из него энергию. В Питере есть такая кухонная драматургия. Он похож на студентов в театральном вузе, которые снимают короткометражку про жесть, потому что это проще, чем снять счастливое кино.

Ты от этого устала, захотелось «полнометражного» ощущения жизни?
Я поняла, что в мире больше позитива, чем негатива. И если раньше этот негатив работал на какую-то духовную красоту Питера, то сейчас город стал более тяжелым и начал душить меня потихоньку. В Москве мне комфортно. Я поняла, что Москва намного спокойнее Питера, она перебесившаяся.

А мне кажется, у тебя самой душа все равно неспокойная.
Она у меня всегда неспокойная.

Оксана, в прессе пишут о твоем романе с Алексеем Воробьевым. Я знаю тебя, и мне странно слышать, что это пиар.
Естественно нет. Я не могу участвовать в пиаре.

Для тебя такие публикации — оскорбление?
Я совершенно не хочу находиться в мире шоу-бизнеса, потому что... Ну, это чудовищно. Хотя, наверное, если ты в этом мире живешь, ты принимаешь его проявления как должное.

Писали, что Акиньшина рассталась с Воробьевым. Но на «Кинотавре» вы появились вместе. Вы снова начали общаться, я правильно понимаю?
(Улыбается.) Сложные у нас перипетии, сложные.

Мне кажется, ты и не ищешь легких перипетий.
Мне кажется, нелегкие перипетии находят меня сами. (Смеется.)

[0]А почему так, Оксана?
Я не знаю, не могу понять для себя закономерность. Я уже настолько успокоилась в своем желании обрести семью, как любая женщина. Я давно нахожусь в состоянии готовности принять что-то хорошее и важное. Это сложнее, чем драматические переживания влюбленности.

Ты несколько лет жила с Сергеем Шнуровым. Это личность яркая, сильная. Он подавлял тебя авторитетом?
Конечно. Это неотъемлемая часть любых отношений: мужчина всегда должен быть авторитетом для женщины. Нет, понятно, что баба рулит в семье, отчасти, но если рядом с ней абсолютно неавторитетный мужчина, ничего не сложится.

Тогда расскажи, чему в жизни научил тебя Шнур?
(Задумывается.) Он мне подарил очень много хороших людей, которые открыли мне какие-то истины и позволили подняться на ступеньку вверх.

В смысле ты стала свободнее внутренне? Расширила кругозор?
Безусловно. Мы с ним пережили всё и разошлись тихо и мирно.

А почему разошлись?
Это произошло, когда я полностью разгадала Сережу как мужчину, его взаимоотношения с миром и прочее. Мужчины вообще непростые люди. (Улыбается.) Инопланетяне для нас. Когда ты его разгадываешь или у тебя появляется цель разгадать, ничего уже быть не может. Если есть желание создавать что-то вместе — это одно, но у нас этого желания не было.

Многие говорят о жутком характере Акиньшиной, о твоей неуживчивости, о том, что с тобой невозможно общаться...
Девяносто девять процентов этого неправда. Притом что к миру шоу-бизнеса я не отношусь вообще, но даже в мире кино меня пытаются форматировать под определенный стандарт, сделать такой белой вороной.

А ты сама чувствуешь себя белой вороной? Ты ведь росла в рабочем районе Санкт-Петербурга, в простой семье. Там ты существовала органично?
Нет, я всегда ощущала себя не такой, как все. С самого детства во мне постоянно что-то вибрировало. Но я уже в 12 лет начала сниматься, и того детского мира не стало в момент.

Насколько серьезно родители занимались твоим воспитанием?
Мне все было доступно. Не в смысле материальных вещей, мне просто многое разрешалось и с мамой мы общались как подруги, не в формате «мама и дочь», а это неправильно.

Что именно тебе разрешали?
Я могла поздно приходить домой... Ну понятно, что творилось в детстве. Это была полная жесть, и мама обо всем знала.

В каком смысле жесть?
Какие-то пьянки, драки бесконечные…

То есть фильм с твоим участием, который я очень люблю, «Лиля навсегда», эта жесткая кровавая история отчасти про тебя?
Ну, любую черную историю в нашем кино можно соотнести с тем, что творится на периферии.

Ты говоришь, что рано вошла в мир кино. Но ведь к тебе сразу начали относиться как к равной.
Смешно, я начинала рядом с тридцатилетними, сейчас мы на одном уровне, и они даже не понимают, что мне 24 года. Им кажется, что я их ровесница, мы же вместе начинали.

Когда Сергей Бодров-младший снял тебя в фильме «Сестры», он тем самым открыл тебе совсем другой мир. Ты была в него влюблена, по-девичьи? Видела в нем идеал мужчины?
Ну конечно. Он же один из первых харизматичных мужчин в российском кино. Я была влюблена в него — не как в мужчину, а как в папу. Он был очень добрым, мне кажется.

И цельным.
Да, цельным, добрым, настоящим.

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ЖУРНАЛЕ ОК! №25 ОТ 23 ИЮНЯ 2011 ГОДА