Квентин Тарантино

В Москве уже была глубокая ночь, когда раздался долгожданный звонок из Лос-Анджелеса и хриплый голос бодро произнес: «Это вы, Лесиа? Меня зовут Квентин Тарантино. Я режиссер, и, кажется, даже чуть-чуть известен. Может быть, вы видели когда-нибудь мое кино». Он засмеялся и, пересыпая речь разными вариациями слова fuck, продолжал балагурить, поражая удивительным чувством юмора и самоиронией…
Мистер Тарантино…
Ой, да ну вас! Мистер! Просто Квентин. Вы видели мой последний фильм «Бесславные ублюдки»?
Конечно. Мне безумно понравилось! Спасибо, давно так не смеялась.
Здорово! Нет, честно смеялись? Вот это и важно. Я этого и добивался! Надеюсь, вы будете не единственной русской, кто смеялся на моем фильме. Чувство юмора — важнейшая составляющая моего кино. В принципе чувство юмора — важнейшая составляющая жизни: нельзя быть абсолютно серьезным и уж тем более относиться серьезно к себе. Заставить зрителей смеяться, особенно над тем, что совсем не относится к юмору как таковому, — моя главная задача. Когда я работаю над сценарием или монтирую фильм, как будто слышу, как люди хохочут в тех местах, где мне бы хотелось, — я представляю себе это. А чтобы потом проверить, получилось ли то, что я задумал, по несколько раз смотрю кино вместе со зрителями. И если вы смеетесь, это и есть моя главная награда за труды.
Почему для вас настолько важно, чтобы мы веселились на сценах насилия?
Это мой безумный метод заставить вас задуматься о том, почему вокруг нас совершается столько всего плохого. Такая вот загадка для ума! От шока зрители начинают думать, а заодно советуют другим посмотреть мой фильм, потому что их потрясло увиденное.
Сейчас часто можно услышать, что какой-то режиссер копирует стиль Тарантино. А вы сами можете сказать, что у вас за стиль такой и как его скопировать?
(Смеется.) Черт его знает. Слышать слышал, а вот объяснить вам свой стиль не смогу. Лучше спросить об этом у тех, кто меня копирует, — может, они объяснят. А если серьезно, то это один из самых трудных вопросов, которые мне когда-либо задавали. Ведь если ты делаешь то, что ты делаешь, то не осознаешь по-настоящему, как это происходит, — просто делаешь. Хм, классно завернул! Так вот, это что-то у тебя внутри. И оно не позволяет тебе сворачивать в сторону с выбранного пути. Я с детства мечтал о кино, и я делаю кино. В моей голове всегда было полно фантазий, и, чтобы воплощать их в жизнь, надо было просто быть последовательным и целеустремленным, а для этого не надо учиться или писать диссертации. Разве нет?
Мне трудно сказать. В России не принято что-то делать без диплома. В том числе снимать кино. Обязательно надо окончить вуз.
Не может быть! Вы сейчас серьезно? Смешно, ведь чаще всего в кинематографических школах не учат ни стилю, ни видению, ни эстетике. Большая часть твоей работы как художника — самообразование. В колледже тебя могут научить подбирать саундтрек и синхронизировать его с картиной, расскажут, что такое монтаж, как работать с камерой и даже, о боже, покажут тебе разное кино. А ведь это именно то, что ты никогда бы не додумался сделать сам. (Смеется.) Но важно понимать разницу между хорошей работой и плохой, причем не на уровне: «Ой, это мне нравится, а это не очень». Это важно осознать внутри себя, когда происходит становление твоего собственного видения. Скажу честно, моим лучшим учителем была критик Полин Кейл. Я никогда не учился режиссуре, но я читал ее рецензии, и они были лучше многих школ и лекций разных там профессоров. Она многому меня научила. Я не говорю, что всегда был с ней согласен, напротив, зачастую ее рецензии шли вразрез с моим собственным мнением, но то, что она написала, до сих пор стоит у меня перед глазами. И я оглядываюсь на нее при написании сценариев.
Как звучит лучший совет в вашей жизни?
«Научись находить правильных людей». Расскажу вам одну историю. Было это как раз перед тем, как я снял «Бешеных псов». Приехал я в Sundance Institute и встретился с моим наилюбимейшим режиссером Терри Гиллиамом — вот у кого есть чему поучиться! Я тогда дико боялся, что не смогу воплотить на экране все, что происходит у меня в голове, — просто не получится правильно выставить свет или выстроить кадр так, как нужно, или не найду натуру и получится какая-нибудь ерунда. Я же всегда был перфекционистом. Важно на сто процентов донести до людей то, что ты хочешь. И вот я выложил Терри свои опасения. Он посмеялся надо мной: «Квентин, друг мой, для того чтобы делать все то, что ты перечисляешь, и нужны специалисты. А твоя задача — научиться находить их и нанимать. Ты легко сможешь объяснить специалисту, чего ты хочешь, а он решит поставленную перед ним задачу. Говорить же ты умеешь? Ну вот, значит, найми людей и объясни, чего хочешь добиться в кадре! Ты же режиссер, а не осветитель!» (Смеется.) И чем больше я углублялся в производство кино, тем яснее понимал, что нельзя знать все. Невозможно самому и свет устанавливать, и сценарий писать, и актеров подбирать, и монтаж делать. Я не должен концентрироваться на каких-то конкретных вещах, только на задаче целиком. Важно создать команду единомышленников, в которой все будут понимать друг друга с полувзгляда. И вот теперь у меня суперкино, а у тех, кто рвет задницу и всем занимается сам, — вечные проблемы то со светом, то с монтажом. (Смеется.)
М-да, самокритичным вас трудно назвать. Это, случайно, не признаки звездной болезни?
Ха, щелкнули меня по носу, нечего сказать. Ну не знаю, звезда ли я. Хотя для режиссера слава нелишняя: актеров же надо заманивать в свои проекты. Кстати, в Берлине, где мы снимали «Бесславных ублюдков», есть бар, названный в мою честь. Это круто — я ужинал в баре имени себя! До того как я туда попал, мне рассказывали, что такое место существует. Я даже в путеводителях читал про заведение, названное в честь меня. Это было так смешно! Каждый раз по окончании съемок мы повторяли, что сейчас пойдем в бар «Тарантино». И как-то от слов перешли к делу. И знаете, это сумасшедшее место! Слышите, даже бар имени меня классный, что уж говорить обо мне лично. (Смеется.) Считаю, что такой бар мог бы открыть как раз я сам: аккуратный дизайн, постеры с моим лицом везде, где только можно, мое кино на большом экране, саундтрек к нему же из всех систем. И вот представьте себе ситуацию: в это великолепие вхожу я! Надо сказать, это было отпадно, народ прямо оторопел. У всех рты открыты, еда чуть ли не вываливается. (Смеется.) Так и загордиться можно. Как потом выяснилось, хозяин бара обожает мое кино и три года назад решил открыть бар и назвать его моим именем. Правда, он даже подумать не мог, что я, его кумир, вот так, вальяжно, зайду в его заведение. Парень оказался потрясающий, он без конца бегал вокруг меня и говорил: «Добро пожаловать в ТВОЕ заведение». (Смеется.) Мы кучу взрывных вечеринок там закатили.
Кажется, вы пробыли в Берлине почти год. Вам понравилось жить в Европе?
За восемь месяцев я прирос к этому городу. Мое мнение о нем поменялось кардинально. Впрочем, наверное, если бы я прожил столько же в Москве, то и ее воспринимал бы по-другому. А так из посещения России я помню только свои гастрономические похождения: за всю жизнь столько икры не съел, сколько в вашем городе за пару дней. (Смеется.) Что касается Берлина, то это был потрясающий опыт. У меня были своя малюсенькая квартирка, личный излюбленный маршрут, любимые рестораны и бары, и я встретился с людьми, которые стали моими друзьями. Так что теперь Германия принадлежит мне, и я могу посещать ее и отдыхать там всякий раз, когда мне захочется, — достаточно просто позвонить друзьям и сказать, что я приезжаю к ним. Это здорово, когда вдруг чужой город открывается тебе и ты понимаешь, что не сможешь больше жить без него, что у тебя появились в этом городе какие-то свои местечки, где тебе отлично думается и отдыхается. Такие впечатления — лучшее, что остается после путешествий.
Как вы развлекались в Берлине кроме походов в бар «Тарантино»?
Круто: ели попкорн. В Германии его полно — и соленого, и сладкого. Мы закупали пиво, хот-доги, попкорн и зависали так почти каждый четверг. Делать кино — это весело.
А не обиделись на вас немцы за фильм о Третьем рейхе?
И мои друзья-евреи из Америки, и немцы были единодушны: «Ублюдки» — сумасшедшая и офигенная фантазия. Однако сами немцы просто не могли, по их же признанию, снять такое. Сначала я хотел создать фильм в стиле «Грязной дюжины» Роберта Олдрича — эта картина оказала на меня огромное влияние. Но в результате снял нечто совершенно иное — историю о разгроме Третьего рейха и команде сумасшедших еврейских мстителей. Так сойти с ума могу только я! На меня просто уже махнули рукой и разрешают делать все, что я захочу.
Брэд Питт, сыгравший одну из ролей в картине, сразу согласился работать с вами?
Он мой большой поклонник. И это взаимно. Я десять лет вынашивал план «Бесславных ублюдков» и очень хотел, чтобы этот парень (вот кто настоящая звезда!) сыграл там одну из ролей. Я скрестил пальцы и позвонил своему другу, по совместительству агенту Питта. И знаете, что мне ответила эта сволочь? «Вы с Брэдом, — говорит он, — только и делаете, что ноете друг о друге. Кажется, ребята, вы готовы уже влюбиться, а мне только вашей любовной лихорадки и не хватало. Когда будете готовы, тогда и организую вам встречу, успокойтесь чуть-чуть». (Смеется.) По какому-то счастливому стечению обстоятельств к началу съемок «Ублюдков» Брэд не был занят ни в одной картине, что редкость. Я, к сожалению, не смог бы отложить работу над проектом, если бы он не успевал по времени. Когда мы созванивались на предмет съемок «Ублюдков», я понятия не имел, есть у него планы или нет, и есть ли планы у его жены Энджи, поскольку если бы она снималась, то Брэд остался бы дома с детьми. В их семье так заведено: они по очереди занимаются малышами. Но оказалось, что он был доступен, так что мы встретились за ужином и обговорили детали. Ладно, привираю. Обговорили — сильно сказано, потому что мы упились. Пять бутылок из винодельни Брэда Питта сделали свое дело. Кстати, вы знали, что он винодел? Так вот, ночка у нас была та еще. (Смеется.)

Олеся Константинова

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ПЕЧАТНОЙ ВЕРСИИ ОК!