Кирилл Серебренников и Сати Спивакова: Опасные связи

А еще привлекает к сотрудничеству новые актерские лица. Так в его команде появилась Сати Спивакова — известная телеведущая, муза и жена выдающегося музыканта Владимира Спивакова. Кирилл пригласил ее в свой спектакль «Машина Мюллер». Сложнейшая роль, почти беспрерывное присутствие на сцене, бесконечная актерская провокация — что может быть интереснее?

Ваш творческий союз — достаточно неожиданный, для меня во всяком случае.

Кирилл: Почему неожиданный? Мы уже работали вместе — в 2007 году делали спектакль «Персефона» на музыку Стравинского. Владимир Теодорович Спиваков предложил мне этот проект, и я ему сказал: «Давайте мы это сделаем с Сати, она прекрасно знает французский». На что Спиваков ответил: «Выбирайте: либо Сати читает, либо я дирижирую». И я тогда решил: Сати.

Сати: К тому моменту я достала Кирилла своими нереализованными артистическими амбициями. (Улыбается.)

К.: У меня есть правило: я не обслуживаю артистов. Когда появилась «Персефона», я понял, что Сати с ее пониманием музыки и абсолютным бесстрашием подходит для этой истории идеально. Потому что я придумал тогда достаточно сложную структуру. Этот спектакль был сыгран два раза, но многие помнят его до сих пор. А когда возник проект «Машина Мюллер» по мотивам «Опасных связей» Шодерло де Лакло, мне нужна была актриса с харизмой дивы. Проект начинался в Художественном театре, потом переехал в «Гоголь-центр». Я стал думать, кто же у нас будет играть маркизу де Мертей, и вдруг понял, что есть же Сати Спивакова. Не каждой актрисе на сцене дано быть шикарной женщиной. Она может быть в очень скромной одежде, а мы всё равно поймем, что это шикарная женщина. Но это не главное. Главное — интеллект. Актрис с интеллектом почти нет. Когда я дал Сати прочитать довольно сложный текст Мюллера, то впервые увидел, что человек, читая его с листа, сразу понимает, о чем он написан.

С интеллектом у Сати, действительно, всё в порядке. А вот насчет актерского опыта... Ты ведь, Сати, окончив ГИТИС, сразу вышла замуж за Спивакова и, по сути, поставила крест на своей карьере.

С.: Я вышла замуж за Володю, еще учась в ГИТИСе. Кстати, странное переплетение судеб. В Театре имени Гоголя, ныне «Гоголь-центре», студенткой я бывала несметное количество раз, потому что у нас на курсе преподавал Голубовский (бывший главный режиссер Театра имени Гоголя. — Прим. ОК!). Массу репетиций в своей студенческой жизни я провела именно на этой сцене!

Мистическая связь.

С.: Дипломные спектакли я играла уже в ожидании своей первой дочери. Ну а когда родился ребенок, я не бегала по театрам, не искала работу. Правда, у меня была уверенность, что позже это произойдет. Но потом, с годами, моя уверенность всё умирала и умирала.

Почему?

С.: Я стала жутко комплексовать из-за фамилии Спивакова. Пока я училась в институте, то много снималась в Армении — там на меня возлагали большие надежды, и я понимала, что как актриса Сатеник Саакянц буду первой девкой на деревне. А вместе с новой фамилией в мою жизнь вошли небожители из мира театра, друзья моего мужа: Марк Захаров, Георгий Товстоногов, Евгений Лебедев... Мне бы куражу тогда, в мои двадцать два года, и попросить их: «Послушайте меня, помогите стать актрисой» — а я вся зажалась от того величия, которое меня окружало.

Интересно, а муж хотел, чтобы ты реализовалась как актриса?

Нет. Он обжегся на своем первом браке, и ему было очень хорошо, что появился человек, который каким-то образом создает ему тылы. И для меня это тоже стало приоритетом. Володя при первых наших встречах говорил своим красивым голосом: «Я одинокий волк, Сатенька». И мне так хотелось, чтобы он перестал быть одиноким волком и знал, что дома его всегда ждут. Я стала тогда учиться готовить еду, например.

Это что, такой уж подвиг?

С.: Не подвиг, конечно. Но у меня были две армянские бабушки, и, когда в детстве я брала чашку и пыталась налить кому-то чаю, они тряслись, что сейчас я эту чашку, не дай господи, уроню и обварюсь кипятком. А уж о том, чтобы я пожарила яичницу, и речи быть не могло!

Ну понятно. Выйдя замуж, ты развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы служить гению.

С.: Да, я сознательно поставила за скобки свою профессию, тем более что всё окружение мужа считало, что наш брак ненадолго: он женился на «актерке», которая ничего не умеет. И я решила всему научиться. Ко мне мало кто относился всерьез. Громада имени, громада авторитета Спивакова — всё это меня тогда расплющило. Но с другой стороны, если бы случилось иначе, я бы, наверное, не стала тем, кем стала. «Я гнусь, но не ломаюсь» — это, наверное, про меня сказано.

К.: Сати всё время хотела играть на сцене. Но кому-то предназначено в юности сыграть все свои важные роли и дальше стареть где-то на даче. А здесь ровно наоборот. Мне кажется, чем дальше, тем интереснее Сати будет как актриса. Это тот случай, когда возраст и опыт работают на нее. Вообще, судьба артиста — ждать, когда ему сделают предложение, и быть готовым к этому предложению.

С.: Я, видимо, оказалась стайером, потому что была готова бежать длинную дистанцию... Вадик, ты же знаешь, что два года назад, еще до предложения Кирилла, я начала выходить на сцену.

Конечно, знаю. Наша общая подруга, пианистка Басиния Шульман, предложила тебе сделать вместе с ней музыкально-драматическую композицию по произведениям Анри Барбюса, а ты поначалу сопротивлялась и устраивала истерики: не могу, не хочу, не буду.

С.: И все-таки тогда я была немножко подстрахована. Это был камерный спектакль на двоих, мы его играли в Доме музыки, президентом которого является Владимир Спиваков, и это невольно создавало психологический комфорт.

Конечно, совсем другое дело — радикальный «Гоголь-центр», где никогда не знаешь, что тебя ждет. Это касается и актеров, и зрителей.

К.: Сати приходила ко мне на репетиции и говорила: «Нас разорвут, нас уничтожат, нас закроют».

С.: Я тогда вспоминала своего мужа, который приезжал в лучшие концертные залы мира, где ему, известному скрипачу, предстояло выступить с незнакомым оркестром, и в день концерта говорил мне: «Я мечтаю, чтобы сейчас кто-нибудь сказал, что зал сгорел и концерта не будет».

Даже такой мэтр, как Спиваков, не может справиться с волнением. Наверное, это необходимая черта по-настоящему творческого человека... Ты успешно работаешь на телевидении, теперь у тебя появился актерский азарт. Скажи, сегодня муж твой союзник или он по-прежнему хочет, чтобы ты растворялась только в нем, и точка?

С.: Володя стал поддерживать меня уже тогда, когда я начала вести программы на телевидении. Он понял, что не работать я не могу, что дети выросли и удержать меня в определенных рамках, без моего личного профессионального мира, стало сложно.

Дети выросли, чем они занимаются?

С.: Начну со средней, Татьяны. В нее мой актерский ген попал так сильно, что она получила самое полное профессиональное актерское образование во Франции. Ей двадцать восемь лет, и она талантливая театральная актриса, к тому же сама ставит спектакли. Старшей, Кате, тридцать один. Она вышла замуж, живет в Нью-Йорке, работает клипмейкером и музыкальным продюсером, как и ее муж. А младшая — очень известная во Франции джазовая певица. Ее сценическое имя Anna Kova (она сократила первые буквы фамилии, чтобы не было ассоциации с ее прославленным отцом). В прошлом году Аня выпустила песню All In You, которая стала главным хитом последних лет. Ане двадцать один год.

В общем, все три дочери самодостаточные личности. Здорово.

С.: Они принципиально не пользуются моими и отцовскими связями, контактами. Они всего добились самостоятельно.

Ну послушай, у них есть хороший пример. Твой отец — знаменитый в Армении музыкант. Ты ведь могла благодаря этому сделать музыкальную карьеру, но пошла другой дорогой.

С.: Да, могла, но не хотела — понимала, что бездарна в этой области. Я могла стать педагогом в средней музыкальной школе и всю жизнь «калечила» бы детей. (Улыбается.)

А ты, Кирилл, раз уж мы заговорили о родственных связях, не мечтал стать хирургом, как твой отец?

К.: Нет.

При этом и режиссером вроде бы не собирался быть, раз пошел учиться на физика.

К.: Как раз режиссером я хотел стать. Просто мне было сказано: надо получить сначала нормальную профессию, а потом уже становиться режиссером.

А ты был послушным мальчиком.

К.: Я был послушным потому, что не понимал, куда деваться. В Ростове режиссером стать очень тяжело.

Но ведь можно было поехать в Москву.

К.: Я приехал в Москву, и в ГИТИСе мне сказали: «Ты такой маленький еще. Режиссер — профессия возрастная, режиссеров в семнадцать лет не бывает». Я говорю: «А что мне делать?» «Ну вот я был на флоте, закончил химфак. Вот и ты иди куда-нибудь», — ответил мне Анатолий Александрович Васильев (знаменитый театральный режиссер. — Прим. ОК!). Я сказал: «Ну ладно, что же делать». И вернулся в Ростов. Это был 1986 год.

Физический факультет ты окончил с красным дипломом. Это такой перфекционизм?

К.: Нравится — не нравится, всё должно быть идеально.

А когда ты начал ставить спектакли?

К.: Еще в школе, но как-то серьезно уже в университете.

У меня ощущение, что вас, Сати и Кирилл, объединяет невероятная внутренняя свобода и драйв по отношению к жизни.

К.: Знаешь, почему я с Сати дружу? Она панк, по-настоящему панк. На одной из репетиций «Машины Мюллер» рядом с ней впервые должны были появиться девять совершенно голых мужиков, и мне была интересна ее реакция. Так вот у нее не дрогнул ни один мускул, ни один глаз не дернулся. Она работала уверенно, как танк. Или как панк.

С:. В пьесе Хайнера Мюллера тексты гораздо откровеннее по сути, чем обнаженные тела. Мне недавно задали вопрос: «А вам не было страшно участвовать в такой провокационной истории?» Я ответила: «Мне было страшно не оправдать надежд и доверия Кирилла». Еще я очень боялась встречи со своим партнером Константином Богомоловым.

К.: Костя не то что опытный артист, он еще хуже — опытный режиссер.

Встретились три такие сильные личности. Как вы не разорвали друг друга, не понимаю.

К.: Всё было вполне себе по любви. Компания получилась очень приятная. Вальмона должен был играть интеллектуал с яркой харизмой. Гаер, паяц. Я сломал себе голову, кто бы это мог быть, и понял, что только Богомолов.

В результате получился равноправный актерский дуэт, чего многие не ожидали.

К.: На репетициях мы говорили о серьезных философских вещах. Сати надо было всё пропустить через себя, понять, принять. Да, она красавица, умница, мать замечательных детей, благополучная женщина. Но в ней есть прекрасная энергия разрушения. А разрушение, во-первых, молодит. Во-вторых, это не разрушение стены или красивой инсталляции. Это разрушение стереотипов, ханжества, лжи, лицемерия. Как раз про это пишет Хайнер Мюллер…

…и про это твой спектакль «Машина Мюллер» — как наглядное пособие того, к чему приводят опасные связи.

К.: Я тебе так скажу, Вадик: любые связи интересны, только если они опасные. Когда нет электричества в отношениях, когда нет какой-то вибрации, которая пронизывает человеческие связи или человеческие взаимовлияния, то сразу всё тухнет, вянет. Вот, знаешь, как вода зацветает, когда нет течения, — она сразу превращается в болото. Так и человек, если нет правильной энергии. Я понимаю, например, почему Владимир Теодорович Спиваков в прекрасной форме, как и сама Сати. Потому что он живет в мире идеально прекрасной музыки, а она — в постоянном непокое, поиске. Именно этот непокой дает вибрацию, энергию, возможность постоянно находиться в некоем тонусе.

Ну и ваша дружба, судя по всему, помогает обоим находиться в тонусе.

К.: Даже если бы у нас ничего не получилось в совместной работе, человеческие отношения всё равно бы остались. Я вообще ценю человеческие отношения выше всего.

С.: Когда мы с Кириллом долго не общаемся, я по нему скучаю. Когда у нас не было этого проекта, он пропадал на целые месяцы. Мы списывались, встречались на полчаса, на час, а потом опять разбегались. Но важно не количество, а качество общения. У нас с Кириллом было такое количество качественного общения, и никогда не было бемолей и знаков минус. А сейчас я пребываю в состоянии счастья. Ведь наш спектакль только начинает свою жизнь. Так что захочет Кирилл — не захочет, ему теперь придется часто со мной общаться! (Улыбается.)

Прически: Данила Милеев/Kérastase