Михаил Боярский: «Важнее быть с теми, кого любишь»

Поэтому его участие в музыкальной караоке-комедии «Самый лучший день», которая вышла в прокат 24 декабря, скорее исключение из правил. О других правилах в своей жизни, а также об исключениях из них Михаил Сергеевич рассказал ОК!

Можно я вам задам вопрос, который обсуждали герои другой новогодней комедии: когда люди поют?

Когда выпьют.

А еще?

Когда в армии служат — там по приказу. С песней и в столовую. Когда день рождения — Happy Birthday to You поют. Когда хорошее настроение.

Герои «Самого лучшего дня» поют, когда у них настроение не очень.

В этом тоже своя прелесть. Это чисто русское качество — петь, когда плохо. Перед расстрелом поют. Колчак, например, пел.

Вы фильм еще не видели?

Нет. Но мне было чрезвычайно приятно работать в этой картине, и прежде всего потому, что там фантастические условия были созданы для актеров. Такого количества внимания я не получал никогда. Отдельный автобус, десятиразовое питание, вопрос «Вам что-нибудь нужно?», который задается раз пятьдесят в день приставленными к нам очаровательными девушками. «Кофе, чай принести? Пепельницу? Вам не холодно?» Кутали постоянно. На улице плюс двадцать — плюс тридцать, всё равно накидывают теплую одежду, чтобы не простудился. Такое же внимание со стороны партнеров, режиссера, оператора. Обычно так не бывает. А здесь — всё что угодно. Комаров отгоняли. Другой разговор, насколько мое удовольствие от работы над фильмом сопоставимо с теми эмоциями, что испытает зритель. Я в этом плане рассчитываю на опыт режиссера, который уже завоевал себе в этом жанре славу, на хороших артистов, которые заняты. Что касается меня, то молю Бога, чтобы я не навредил. Потому что в картинах такого жанра я никогда не снимался. Почему меня пригласили? Потому что там есть песни, которые я исполнял ранее: «Зеленоглазое такси», «Спасибо, родная» и другие. Хотя лично мне кажется, что я не самое точное попадание в образ. Всё же я не комедийный артист. Но режиссер думает иначе, он в этом уверен, значит, я должен слушаться и доверять. Но понятия не имею, что получится на выходе.

Вы далеко не всеядный артист и, наверное, чаще отказываетесь, чем соглашаетесь. Какие аргументы были у режиссера фильма Жоры Крыжовникова?

Так получилось, что он даже не спросил, буду я сниматься или нет.

Это как?

Меня пригласили в Москву, я с ним познакомился, а следующая встреча была уже примеркой костюма. Я даже не успел сказать, что еще не решил… Сняли мерки, грим, еще раз костюм — и запись музыки… И опять не спросили — мол, вы согласны?

А вам уже вроде как было неловко отказываться?

Да. Но я позвонил Чуриковой. Я полагал, что это совсем не моя работа, психологической драмы там для меня нет, и вообще, «здравствуй, племя младое, незнакомое» — как с ними работать? Спрашиваю: «Инна Михайловна, будете сниматься?» — убежденный в том, что ей этот материал не может понравиться. «Конечно, буду, Миша». — «А про что вы будете играть?» Она говорит: «Про любовь». И я подумал: раз уж Чурикова согласна, то, значит, я совсем отстал. Понимаете, у меня были Гоголь, Достоевский, Лопе де Вега, Вампилов. Мне сценариев предлагали много, и я вежливо отвечал: «Ой, не могу, занят, не совпадает по времени» — и отбрыкивался от всех. А тут иначе вышло.

У дочери совета спрашивали? Звонили Лизе?

Когда я ей сообщил, что мне позвонили от какого-то Крыжовникова, она сказала: «О, чудесный режиссер! Мы с Максимом с ним дружим, не отказывайся». Это сильно повлияло на согласие. Хотя ну мало ли что нравится дочке? У нее одни вкусы, у меня другие. После знакомства с Жорой я посмотрел всё, что он снял. И там видна работа с актерами, а еще он ухитряется документально снимать — такой способ поведения артиста меня заинтриговал, потому что я так не могу. Вообще то, что они делают, что-то новенькое для меня.

Совсем иначе снимают, что ли?

Я вхожу в кадр — вокруг десять камер, никуда не надо поворачиваться, снимают молниеносно, тут же отсматривают… А еще в «Горько!» у них пьяный персонаж, который всё снимает на камеру, и это тоже входит в монтаж… Я-то привык к чему? Пока камеру подготовят, пока свет настроят, а тут раз и снято — всё, дальше. Времени расслабиться нет. Я, конечно, давно знаком с Нагиевым, с Чуриковой, познакомился с Еленой Яковлевой, но молодежь мало знаю. Из Comedy Club ни с кем не знаком. По именам знаю, но лично не сталкивался, в передачи звали — отказывался. Думал: ну не мое это, не мой юмор, я привык к капустникам Белинского. Побаивался. Они лучше импровизируют, запоминают текст с полоборота. Вроде надо играть сцену так, как отрепетировали, — ничего подобного, они могут играть как хотят: лучше, хуже — иначе. Каждый раз по-новому. Режиссер, молодец, делал очень точные замечания: «Здесь не так, тут более остро, уберите кривляние» — это касалось прежде всего меня и Нагиева. И направлял уверенно, резко, без смущения. Я ждал, что он будет всё время меня поправлять. Но он молчал. А я всё равно косил лиловым глазом, наблюдая за его реакцией, когда отсматривали материал…

Фотография: Дмитрий Журавлев

Вы никогда не боялись отказывать режиссерам? Ведь бывает чувство, что откажешь раз — и спугнешь, больше не позовут.

И хорошо. Я об этом мечтал всю жизнь.

Чтобы не звали?

Да. Знаете, перед Новым годом бывают у артистов такие сумасшедшие дни, когда всё в одно: концерты, съемки, записи… А у меня так всё время было, как перед Новым годом. И я просил у Бога: «Оставь мне что-нибудь одно. Либо музыку, либо театр, либо кино». Бог смиловался: постепенно отпало кино, концерты стали менее востребованы. А в театре я уже обрел какое-то равновесие. Зато у меня есть дочка, сын, две внучки и внук, который с лихвой заменяет всю эту суету. Просто переоценка ценностей произошла. В общем-то, эта суета никому и не нужна. Кто сейчас помнит Михаила Чехова? А Андрея Толубеева? Василия Меркурьева? Можно добиться невероятных высот, а через неделю всё это забудется. Но надо понимать, что не в этом счастье. Мне не нужно, чтобы помнили. Мне нужно, чтобы я из-за работы не успел забыть тех людей, которые со мной рядом. Теперь понимаю, что это намного важнее — быть рядом с теми, кого любишь. А посвятить всю жизнь гастролям, съемкам?.. Что ты получишь от жизни, кроме тщеславия?

Видели фильм «Унижение»?

Видел.

Там Аль Пачино играет актера, который потерял вдохновение. Близкое ощущение?

Думаю, это у всех бывало, каждый артист беспокоится по этому поводу. Надеюсь, я не так болен, чтобы не излечиться. И потом, у меня всё в порядке с семьей, в отличие от героя Пачино. Кстати, сам Аль Пачино — я потрясен его судьбой. Не только этим огромным марафоном, в котором он до сих пор не сбавляет скорости. Он не был женат, не семьянин, не устроен в быту. Потому что отдал всего себя профессии. Или вот Марлон Брандо, в свое время купивший остров... Люблю цитировать его фразу величайшую: «Если бы за рытье канавы платили как за съемочный день, я бы рыл канавы». Это мне симпатично. Я думаю, что тоже смог бы рыть. А у Армена Джигарханяна есть такое выражение: «Должен существовать зуд». Вот у меня, слава богу, такого зуда, почесывания нет, как мне кажется. Либо я вру — или вам, или себе. Всю жизнь я находился на работе. Островов не покупал, но мечта об этом посещает, наверное, каждого артиста: всё бросить, выкинуть телефон, уехать в домик к леснику, проснуться, понюхать весну, поймать себе рыбу. Послать всех подальше.

Что тогда актеры вашего уровня ищут в ролях? Ведь вы зачем-то читаете все эти сценарии, отвечаете на звонки?..

Когда старая полковая лошадь слышит звуки марша, она начинает, как ее учили в молодости, маршировать. Хотя она уже в хомуте, с тележкой…

Рефлекс?

Да, привычка. Как и постоянный страх опоздать на спектакль. Во сне снится, что текст забыл. Это уже в крови. Приглашают на роль, и начинаешь инстинктивно думать, что у тебя есть для этого персонажа и чего не хватает, что нужно прочесть, узнать.

Фотография: Дмитрий Журавлев

В картине «Самый лучший день» есть сцена, где вы берете в руки шампур и фехтуете им. Есть ли у вас ирония в отношении других своих известных ролей?

Нет. В сценарии было несколько слов — например, «каналья» и «тысяча чертей».

Я попросил их убрать — никакого отношения к этому фильму они не имеют. Я не играю Боярского, поэтому на шампурах там и Нагиев дерется. Такая ассоциация не входила в наши замыслы. Чем дальше от этого, тем лучше.

В фильме Паоло Соррентино «Молодость» один из героев, актер, говорит: «Из-за того, что мы однажды поддались искушению легкости, нас всю жизнь принимают за кого-то другого. Я работал с великими европейскими и американскими режиссерами, а зрители будут помнить меня как мистера Кью — тупого железного робота».

Да-да. Понятно мне это. Но никаких комплексов по этому поводу у меня нет. Я прекрасно понимаю, как меня воспринимают. И даже почему-то называют д’Артаньяном всея Руси. Еще меня знают как болельщика «Зенита». Так можно сказать и про Бориса Бабочкина, изумительного артиста. В «Плотницких рассказах» как он играет!.. Но для большинства Бабочкин — это Чапаев. Николай Симонов — Пётр Первый. Можно назвать многих. Но с другой стороны, это великая ситуация, когда без тебя существует персонаж, который ассоциируется с тобой. И наверное, плохо, когда есть артист, роли которого никто назвать не может.

Есть роли, которые вы считаете важными, но зритель их не помнит?

Ну и слава богу, что не помнят. Насильно мил не будешь. Мне нравилось в театре большое количество ролей, поскольку они игрались по сто, двести, триста раз, то есть выкристаллизовывались на каждом спектакле. В кино, скажем, Тартюф — более значимая работа, чем даже д’Артаньян. Или Сильва в «Старшем сыне» по Вампилову — там, мне кажется, я был ближе к замыслу драматургов. Может быть, Мосий Шило — мне было интересно его играть… Однако что бы я ни делал, всё равно д’Артаньян. Поэтому не стоит пытаться что-либо менять, просто мне не только д’Артаньян дорог.

Фотография: Дмитрий Журавлев

Какие привычки достались вам от ваших героев?

Что точно осталось — отсутствие страха перед лошадью, несмотря на то, что я много раз с нее падал. А снимался верхом часто: у Дружининой, у Юнгвальд-Хилькевича, у Фрида… (Смеется.) А, вот еще что было! Я учился классическому фехтованию: полная постановка, рука отведена и согнута в локте… Когда снимался в «Тарасе Бульбе», приехали западные постановщики и каскадеры, ставили драки. И я с шашкой вставал в позу, в которую обычно встают те, кто владеет клинком. Мне говорили: «Опусти ты руку!» — но рука инстинктивно подымалась. Еле отучился.

У вас есть способности, которые вы так и не реализовали?

Я в актерском ремесле не всего добился, чтобы браться за что-то другое. Мне предлагали руководить театром. Но я этого не умею. Нельзя же взять первого встречного и попросить его отвезти тебя на вокзал. А если у него прав нет и он водить не умеет? Не умеешь водить — отдай тому, кто умеет. Преподавать предлагали. Но я бы предпочел сначала поучиться. Походил бы на курс к опытным мастерам, посмотрел бы со студентами, как это происходит. И спустя время рискнул бы…

В футбол играете?

Витя Резников сделал команду актеров и музыкантов, я играл, но уже силы не те. Да и азарт прошел. На стадион хожу, с друзьями, коллегами. Мы сидим болеем, но что-то исчезло для меня из болельщицкой романтики. Раньше мы с трудом туда пробирались, перелезали через ограду, обязательно выпивали, курили — много было всяких мужских радостей, которые сопровождались игрой в футбол. Сейчас я не выпиваю на стадионе, курить нельзя… Бывают игры, которые доставляют удовольствие, но если «Зенит» проигрывает, радости нет.

Подраться с фанатами другой команды можете?

Никогда. Я уважаю болельщиков других команд. Да, есть по отношению к ним добрая ирония, юмор. Валера Баринов, Миша Ефремов болеют за «Спартак». Когда мы видимся, я говорю: «Ребят, давайте не будем про футбол говорить». Они в ответ: «А, сволочь петербургская, приехал подколоть, да?» — «Нет, что вы, ребята, не расстраивайтесь, бывает же…» Или они говорят: «Что, твой «Зенит» опять в лужу сел?»

«Три мушкетёра» — это же история о дружбе. Много ли у вас друзей и какой вы друг?

Друг я ответственный. Если знаю, что могу помочь, то делаю это. Если уж для чего и нужна популярность, то для того, чтобы помогать друзьям. В больницу устроить, помочь в быту, с документами, с лекарствами. Сходить с кем-нибудь к начальству. Очень помогает то, что тебя знают. Друзей у меня немного. Думаю, у каждого из мушкетеров было максимальное их количество — трое. Больше и не бывает. Знакомых, товарищей, приятелей, даже собутыльников — много. Один мой близкий друг, Володя Балон, ушел из жизни. Еще один друг — мы вместе закончили музыкальную школу и до сих пор тесно общаемся. Есть приобретенные друзья, как, например, Валя Смирнитский, Толя Равикович, с которым мы были в театре близки. Но такая дружба, насмерть, когда одна душа на двоих, — это большая редкость.

Молодежь среди ваших друзей есть?

Нет. Так складывалось, что мои друзья всегда были старше лет на десять-пятнадцать. У меня же близких и молодых нет. Кроме одного человека, которому три с половиной года и он считает, что дедушка — его лучший друг.

Какой вы дедушка?

Дедушка — это для меня серьезное звание, которое нетленно. Это значит, что я поднял детей, которые смогли стать родителями. И детям, и внукам я передал то, что родители в меня вложили.

Для вас есть разница в воспитании детей и внуков?

Да, теперь я понимаю, что часто оказывался далеко от детей, — во времена «Мушкетёров», будь они неладны. Уезжал надолго. Но я добытчик. Охотник. Кто-то уезжает на атомном ледоколе на год или уходит на подводной лодке, а у меня другая была миссия. Я добывал средства к существованию, оберегал семью, получал квартиры, покупал машины, одежду, еду, воспитание, образование… Может, если бы я не работал, было бы лучше. И дал бы детям что-то большее. Ведь, как правило, детям и не нужны твои деньги, им нужно общение. Сейчас с внуками у меня его, конечно, больше. Но я не жалуюсь, у меня сын — генеральный директор канала «Санкт-Петербург», дочка пока успешно работает в кино и театре. Это не самое важное — профессия, но она необходима, чтобы создать собственную семью. Поэтому всё это мирское: и театр, и кино — второй план всё это.

У нас Новый год на носу. Видимо, надо поговорить и про этот праздник.

Ну, он перестал для меня быть праздником с тех пор, как не стало родителей. И праздновать мне его неинтересно. Когда был маленьким — да. С папой, мамой, елка, поход в Дом пионеров, подарки, мешок конфет с мандаринами — всё это было чудесно. Лыжи. Снег. Снежные бабы. А сейчас всё зависит от внуков — где собраться и как их удивить. Я сейчас через день хожу в «Детский мир». Высматриваю там «Лего». Еще эти покемоны, Симпсоны — я их боюсь, это всё черт-те что и сбоку бантик. Стараюсь что-то полезное купить, чтобы отвлечь внуков от айпадов, компьютерных игр. Книги покупаем с удовольствием. Внук Андрюша смотрит мультфильмы и, конечно, любит самолетики, машинки. Впрочем, я в магазине не подарки выбираю, а с людьми фотографируюсь. Не обижать же их отказом.

Удается ли вам собраться всей семьей?

Стараемся. Зависит от того, где находится внук. Если он в Москве, с Лизой и Максом, то мы с Ларой едем туда. Но в этот раз они приедут к нам. Числа двадцать девятого будут в Петербурге, у нас уже будет елка, которую останется только нарядить с внуками. Постараемся, чтобы Серёжа пришел. Впрочем, ко мне в гости могут прийти разные люди — от Кержакова до Хворостовского, и никогда не знаешь, кто заглянет.

Правда, что вы предпочитаете на Новый год советское полусладкое шампанское?

Я покупаю шампанское, но сам его не пью. В полночь открываем бутылку, наливаем в бокал — и всё. Пью я только водку.

Подождите-ка, а как же коктейль «Боярский»?

Да. Хороший коктейль. Знаете, как делается? Берешь пятьдесят граммов водки, холодной, вливаешь в нее тепленькой сто пятьдесят. Потом по лезвию ножа добавляешь еще сотку холодной. Не взбалтывая выпиваешь. Он еще «Удар копытом» называется.

Фотография: Дмитрий Журавлев

Стиль: Екатерина Трошко

Макияж и прически: Светлана Близниченко