Наргиз: «Всегда плыла против течения»

«У меня постоянно была борьба», — говорит певица Наргиз, которая, хоть и не растеряла бунтарских настроений юности, живет сейчас в полной гармонии с собой.

Владимир Васильчиков

Всё дело в том, что она, любившая сцену с детства, лишь в 42 года попала на шоу Первого канала «Голос» и получила возможность поделиться этой любовью с широкой аудиторией.

Вы поболтать-то любите?

Еще как. Но я люблю либо поболтать ни о чем, потупить, посмеяться — я вообще хохотушка жуткая, — либо общаться на какие-то серьезные темы. Если честно, не очень хочется отвечать на одни и те же вопросы вроде «Сколько у вас татуировок?» или «Какая татуировка у вас любимая?» — уже устала про это рассказывать. Или еще спрашивают: «Вы из музыкальной семьи. Когда вы впервые вышли на сцену?» Хотя я вот вам сейчас говорю, что устала от этих тем, а может, именно они вам и интересны?

Относительно. Мне интересно, вас вообще этот успех, случившийся после «Голоса», сильно утомил?

Вовсе нет. Я грезила о том, чтобы у меня были эти гастроли, переезды, сцена и зрители, настоящий живой бэнд за спиной. Интервью в конце концов. После «Голоса» я стала вести тот образ жизни, к которому шла сорок два года.

Этот образ жизни оказался именно таким, каким вы его себе представляли?

До мелочей. Я узнала, что такое сцена, достаточно рано, в четырехлетнем возрасте. Тогда ко мне эта зараза и пристала — мне захотелось жить той жизнью, которую я увидела своими четырехлетними глазами.

В российских условиях это не выглядит иначе?

Я все-таки родилась в СССР и могу сказать, что когда ребенком ездила на гастроли с мамой, то видела условия и похуже. Не было тогда таких прекрасных двухэтажных автобусов. Мама ездила с программой ташкентского мюзик-холла «Синдбад-мореход», и девочки из балета, по причине отсутствия туалета даже в самом здании ДК, использовали обычные ведра. Так что сейчас грех жаловаться. Сегодня и в маленьких городах в старомодных концертных залах всё чисто, убрано, а персонал вежлив.

Поговорим про другой аспект популярности. Вот, например, у нас так повелось, что человек к своей востребованности тут же получает целый «прицеп»: теперь надо поучаствовать в программе «Смак» и в ток-шоу Андрея Малахова, выступить на музыкальной премии… Как идти по проторенной дорожке и при этом сохранить уникальность, не быть таким, как все?

Этот «прицеп», как вы говорите, существует не только в российском шоу-бизнесе. Но меня совсем не смущает участие в передаче «Смак». Ваня Ургант настолько высокоинтеллектуальный человек, что с ним даже за готовкой пищи интересно. Андрюшу Малахова я тоже люблю. При этом есть передачи вроде той, что ведут Наташа Королёва и ее мама, — здесь меня точно не получится увидеть, по ряду причин. Есть программы, в которых не стану участвовать, потому что я мама троих детей. Например, «Большие гонки» или «Вышка» — то есть те, где можно повредить себя. Еще я не согласна с тем, что на некоторых съемках нельзя петь живьем. Люди сетуют, что их аппаратура не рассчитана на фиксацию живого звука, хотя лично я полагаю, что дело не в технике, а в том, что многие артисты нашего шоу-бизнеса неспособны выступать вживую.

На Западе иначе? Вы же жили в США, и вам, наверное, знаком американский шоу-бизнес.

Не могу сказать, что знаком, — я там даже «ножки не помочила». Но в России всё обстоит так.

Как вам шоу-бизнес в человеческом плане? Вы же наверняка ощутили зависть коллег и слышали фразы типа: «Не получилось у нее в Америке — приехала сюда»?

Лично я такого не слышала.

Не слышали или не слушали?

До меня и не пытался это никто это донести, вот в чем дело. Впрочем, я держусь обособленно от того, что называют закулисной тусовкой.

Что нужно делать, чтобы успех, обретенный после «Голоса», не закончился?

Да, у любого артиста есть такой страх, и я тоже этого боюсь, но что делать, пока не думала. Хотя и не могу сказать, что пускаю всё на самотек. У меня много планов, рядом со мной мой продюсер Макс Фадеев. Вместе мы еще долго продержимся.

Мы знаем многих артистов, имена которых на слуху, а что именно они поют — никто не помнит. Как вы решаете проблему поиска хитов?

И здесь я скажу про Максима: Бог его все-таки поцеловал в темечко. Поэтому у меня и не возникает сомнений в том, будут ли эти хиты зав-тра. Но вообще поиск хита — это проблема. Я знаю талантливых исполнителей, которые ищут возможности заполучить в свой репертуар хит. Кому-то не хватает средств. Многие таланты не умеют быть пробивными. Но знаю точно: те, кто хочет, добьются. Понимаю, кто-то сейчас думает: «Ей легко говорить, у нее Макс Фадеев есть». Но я и сама прошла через все эти препятствия.

Вы непробивной человек?

Абсолютно непробивной. А еще ведомый. И даже не ожидала, что со мной будет происходить всё то, что было за последние четыре года. Есть вещи, о которых мне совсем не хочется вспоминать: ураган «Сэнди», который разрушил мой дом в Нью-Йорке и клуб, где я пела, смерть папы. Но в любом случае все эти события сделали меня сильнее. И я поняла, что должна принимать решения и делать всё в своей жизни сама.

Сколько раз вы сворачивали с пути — хотели бросить пение и заняться чем-нибудь другим?

Ни разу. Однажды у меня возникло желание научиться делать татуировки, и я стала работать в салоне. В какой-то момент сказала себе: «Это не то, что я хочу делать дальше». И перестала. Но насчет музыки я никогда не говорила себе: «Брось!» Было отчаяние. Глубокие депрессии были. Но я всегда убеждала себя в том, что даже на ресторанных подмостках занимаюсь любимым делом.

Почему именно музыка стала вашим способом самовыражения? Вы ведь и картины писали.

Живопись — это хобби. Ну а музыки как таковой я не знаю. Меня родители насильно отдали в музыкальную школу, я оттуда убежала после того, как началось сольфеджио. Я сказала: «Не хочу!» Мама удивилась: «Как же так, ты же певицей хочешь стать, надо знать ноты». Я же считала, что ноты мне ни к чему.

Думал, вы сейчас скажете, что семья не оставила вам шанса заняться чем-либо другим.

Напротив, мама даже отговаривала. «Не хочу, — говорила она, — чтобы ты сталкивалась со всем этим». Не знаю, почему родителям мир шоу-бизнеса представлялся таким страшным, я как раз полагала, что это лучший из миров.

Вы когда-нибудь вели рок-н-ролльный образ жизни?

Всегда.

В чем он для вас выражался?

У папы была лучшая фонотека в Узбекистане, поэтому я слушала Pink Floyd, Led Zeppelin, Дженис Джоплин и проникалась этой культурой. Когда подросла, то весь этот рок-н-ролл стал выражаться еще и внешне. Хотелось быть яркой, свободной, непохожей на всех. У нас в Ташкенте был такой свой Бродвей, где мы собирались с ребятами и танцевали. Рок-музыка в Узбекистане была андеграундом, музыканты собирались в ДК авиастроителей, устраивали там мини-фестивали. И я всё время просилась быть там ведущей — хотелось ощутить причастность к этому. А вообще я люблю говорить, что родилась рок-н-ролльной. Я всё время плыла против течения. У меня постоянно была борьба.

Как человек, живущий рок-н-роллом и протестом, свыкается с понятием «формат»?

Я к нему отношусь несерьезно и не всегда понимаю, что это такое. Понимаете, можно измерить мебель, но говорить о формате в музыке — кощунство. То же самое — говорить о формате в случае человеческой внешности.

Наблюдая за вами, я вспомнил еще одну певицу с бритой головой — Шинейд О’Коннор. Вас с ней что-нибудь роднит?

Всегда восхищалась и ее внешностью, и голосом. Кстати, может, это слух, но, насколько я знаю, она побрилась наголо после того, как закончились ее отношения с Питером Гэбриэлом, — он ушел, не сказав ни слова. Для нее это было потрясением и триггером, «спусковым крючком» для того, чтобы начать жить заново, побриться наголо. Тогда же спела и Nothing Compares 2 U. Я вам назову другую певицу, увидев которую я впервые задумалась о том, чтобы побрить голову. Это была Анна Окса — после ее выступления на фестивале в Сан-Ремо я поняла, что хотела бы выглядеть так же. Это был 1988 год.

Это же частый случай: женщина меняет прическу, когда хочет изменить жизнь.

Так и было. Я вообще максималист, у меня нет середины ни в чем. Однажды я дошла до такой крайности, что чуть не подалась в монахини. А волосы сбрила после того, как довольно длительный период вела очень уж рок-н-ролльный образ жизни — с алкоголем, безобразиями всякими. Вдруг мне всё это надоело, я год не выходила из дома, моя комната постепенно забивалась книгами, я увлекалась буддизмом, разными философиями и в один момент решила бросить пить, курить, ругаться матом и побрить голову в качестве символа новой жизни.

А это внешнее преображение помогло?

Мне — да. В наших же волосах много информации. По волоску можно определить, как человек выглядит, на каком языке говорит. Так я убрала всю свою прежнюю жизнь.

В волосах же еще сила, как у Самсона.

Получается, я анти-Самсон. У меня была сила в волосах: безумно красивые, длинные, они были одним из моих внешних достоинств. Но я об этом не жалела, разве что в самом начале. А сейчас, когда волосы отрастают буквально на полмиллиметра, мне уже хочется побыстрее их сбрить.

Я вас еще спрошу про внешность — как раз про татуировки. У нас же тату-культура довольно молода, не то что за рубежом, в США. А вы здесь ощущаете к себе предвзятое отношение, особенно со стороны старших поколений?

Да, в США-то на тебя никто на улице не обернется из-за татуировок. Здесь — да, старшее поколение возмущено моей внешностью. Посматривают, шепчутся. Но на концертах те же бабушки и дедушки мне рады. И я это ценю: значит, люди умеют увидеть за внешним обликом что-то большее. Хотя перед приездом меня здорово пугали Москвой. У американцев же какие представления о России? Им говоришь слово Russian — и они тут же добавляют mafia. Или Russian — vodka. Даже был такой американский мультик Boris and Natasha, герои которого, русские, всё портили и всех убивали. Меня стращали, что в Москве на улицах отнимают телефоны средь бела дня, вся полиция куплена, после восьми вечера лучше не выходить. А посмотришь российские каналы, так вообще ужас! Женщины бросают в мусорные баки своих детей! По городу бродят скинхеды и всех без разбора бьют! Представьте, в каком настроении я сюда приехала. Но быстро поняла, что всё преувеличено. Я хожу по улицам, на меня никто не нападает, люди узнают и, краснея, просят автограф. Я вижу много молодых творческих людей, которые выглядят необычно и интересно.

Ваши дети живут в Америке или здесь?

Мои дети там, но сюда наведываются. Старшая не может приезжать — она недавно родила мне внука. Гостили младшая дочь и сын, который был здесь впервые. Им понравилось. Мы с ними по десять раз на дню через FaceTime общаемся, хотя это, конечно, не заменит физической близости.

Какую бы оценку вы поставили себе как маме?

Ой, я не очень хорошая мама. Старшую дочь родила в восемнадцать лет. Мне тогда хотелось заниматься творчеством, а не воспитывать ребенка, поэтому все заботы о девочке легли на плечи моих родителей. И Сабина в детстве даже называла их мамой и папой. Я приезжала с гастролей, привозила подарки, но она всё равно безумно страдала. Видела меня по телевизору, заходила за него: «Мамочка, выходи!» — и плакала. До сих пор чувствую себя виноватой, хотя уже компенсировала недостаток любви к детям позже, когда родились сын и младшая дочь. Но и с ними я не была такой мамой-наседкой.

Если на них взглянуть, то станет ясно, что это дети Наргиз Закировой?

Конечно! Они такие же свободолюбивые и рок-н-ролльные. Я горжусь сыном: Ауэлю недавно исполнилось двадцать, он учится в колледже на режиссера, параллельно играет в театре. И приехав ко мне в Москву, сказал, что хочет стать критиком. Причем писать не только о театре, но и о кино и о других видах искусства. Вот такой разносторонний ребенок. Кроме того, мы сейчас с Максимом Фадеевым пишем альбом, и сын вызвался сочинить пару английских текстов к песням. Младшей дочери пятнадцать, невероятной доброты и огромного сердца девочка. Очень талантливая, поет очень хорошо и постоянно. Доходит до того, что я уже говорю: «Лейла, перестань!» При этом она не рассматривает вокал как будущую профессию. У нее другие планы, которые, впрочем, всё время меняются. Она играет почти на всех музыкальных инструментах. Увлеклась парусным спортом и легко выходит под парусом в море. А в детстве и вовсе мечтала стать метеорологом, потому что боялась грозы. Мне нравится то, что она каждую область деятельности изучает не поверхностно, а углубляется и добивается результатов, прежде чем перейти к чему-то новому.

Где-то читал, что ваша старшая дочь увлекается эзотерикой. В чем это проявляется?

И не только эзотерикой. Сабина и ее супруг всё время интересуются разными религиями и философией, пытаются познать истину через науку. Раньше они ездили в горы, жили без света и цивилизации, медитировали. А до рождения ребенка в каждое полнолуние отправлялись на Лонг-Айленд в место под названием CoSM — дом художника-психонавта Алекса Грея. Там собираются уникальные творческие люди. Вход внутрь в обуви запрещен, поэтому там лежат сотни ботинок. Сам Алекс Грей и его супруга сидят и пишут картины, а вокруг ходят их гости, поют, читают стихи, танцуют, играют на барабанах, жгут костры… Дочь говорит, что, как только ребенку исполнится годик, они снова будут туда ездить вместе с ним.

Вам эзотерика интересна?

Знаете что, я, конечно, ведьма, но черти у меня по дому не бегают и зелье в котлах я не варю. Я верю в энергетику и после концертов действительно получаю письма от женщин, которые признаются, что, побывав на выступлении, иначе взглянули на себя, решили изменить имидж и даже нашли любовь. «Не знаю, что вы сделали, — пишут они, — но жизнь стала другой».

Макияж и прически: Александра Мингалева.

Стиль: Продюсерский центр Максима Фадеева