MANIZHA: «Я могу себе позволить не думать о том, что нужен еще один инфоповод»

О том, чего стоило девочке с таджикским именем петь про русских женщин, как она восстанавливает силы и борется с несправедливостью, — в интервью ОK!

Эрик Панов На Маниже: платье, колье с клипсой — всё Alena Akhmadullina, сандалии Stuart Weitzman

До и особенно после «Евровидения» певица MANIZHA стала лакмусовой бумажкой, поделив общество пополам — на армию своих поклонников и тех, «кто против». Факт известный: когда происходит подобный раскол во мнениях, значит, случилось что-то стоящее, что-то, что вышло за рамки. Как бы то ни было, в народ ушел принцип «встала и пошла», а Манижа для многих стала настоящим лидером мнений. О том, чего стоило девочке с таджикским именем петь про русских женщин, как она восстанавливает силы и борется с несправедливостью, — в интервью ОK!

Манижа, сразу после твоего выступления на «Евровидении» я столкнулась с комментариями, которые красноречиво показали: тебя многие не приняли, потому что они тебя не знали. Не знали, кто ты, не знали твоих песен, не знали, как много ты делаешь для иммигрантов и беженцев, что ты волонтер фонда «Подари жизнь» и посол доброй воли ООН. Скажи, тебе не обидно, что люди действительно не очень понимали, почему ты имела право петь про русских женщин? 

Нет, мне не обидно. Это же принцип фильтра и, по сути, такой большой, яркий инфоповод, который имел приток большого количества людей. Знаешь, это же способ хорошего маркетинга, когда ты сделал продукт, который привлек всех. Неважно, хорошо или плохо, хейтят ли это или любят. Главное — что зрителю должно быть интересно. Если интересно, люди останутся надолго. В любом случае, первый уровень мы прошли, я считаю, что выиграла: возросли продажи, увеличился интерес, расширилась моя аудитория, о чем я и мечтала.

Тогда почему у тебя случилась депрессия, о которой ты сейчас рассказала, пока мы делали примерку?

Просто я живой человек. То количество усилий, которое было вложено, несоизмеримо, оно колоссальное. Когда ты находишься внутри стрессовой ситуации, ты не замечаешь, сколько сил пришлось потратить на результат и где ты не успел восполниться. И когда это заканчивается и у тебя появляется возможность выдохнуть, тебя накрывает медным тазом... Я поняла, что на физическом уровне не в состоянии вообще ничего, только встать с кровати, — опустошение колоссальное, это такая усталость, что уже неважно, хороший или плохой у тебя результат. 

Как ты вышла из этого состояния?

Время. Потихонечку что-то делали, работали. Знаешь, меня стопроцентно восстанавливают родные стены — когда просто нахожусь дома. Я могу себе позволить ничего не делать, ничего не писать, не бежать за этим локомотивом горящим и не думать о том, что нужен еще один инфоповод. Понимаю, что если так начну себя вести, то превращусь во всех остальных, а я лучше подожду и сделаю что-то еще крутое, стоящее. 

Когда я слышу подобные истории, почти готова оправдать алкоголизм и запрещенные вещества, что зачастую популярно среди творческих людей.

У меня был долгий разговор с одним хорошим другом-рэпером, не буду называть имя. Парень дико востребованный, и мы как раз говорили на тему запрещенных веществ — почему такой всплеск их употребления в творческой среде. У артистов такая психологическая нагрузка, и она подразумевает желание защиты, то есть чтобы была какая-то скорлупка, чтобы ты закрылся на время, чтобы никто не трогал, потому что ты всё время обнажен. Он мне как раз объяснил, почему начал курить — чтобы выключить этот фон постоянного напряжения и ответственности. Просто у всех разные способы. Мне с самого детства помогает семья: они для меня — буфер, кокон, который укрывает меня от всего. Внутри этого кокона я могу быть собой — и при этом ни с кем даже не разговаривать. Могу плакать, а могу смеяться — всё что угодно. Вот здесь начинаешь понимать выражение «Не ты выбираешь наркотики, наркотики выбирают тебя», потому что если у тебя нет подушки безопасности, когда ты можешь возвращаться куда-то, где ты можешь восстановиться, то ты обречен, поскольку самостоятельно выдержать нагрузку невозможно. 

Помимо творческой нагрузки ты много занимаешься социальными проектами. Эта потребность в тебе откуда? Что за внутренняя тяга и сила, которые заставляют тебя бороться за справедливость?

Я нетерпима к несправедливости, это правда, что отражается в моей работе. В моей жизни было очень много несправедливости, даже тот успех, который ко мне пришел, он в чем-то несправедлив, хейт в мою сторону был несправедлив. Эта несправедливость, по сути, строится на невежестве и абсолютном духовном неразвитии. Я понимаю, что корень проблемы в том, что мы не обращаем внимания на те проблемы, которые существуют в обществе, и не работаем над ними даже внутри своих семей. Я не говорю, что всем надо быть активистами, нужно как минимум отвечать за свои поступки, хорошие они или плохие. 

Лично я называю это «начни с себя». Очень не люблю, когда люди ищут, кого бы обвинить в своих проблемах.

Конечно, есть вещи, которые практически невозможно изменить, когда создаются какие-то гомофобные проекты, утверждаются законы, когда ты не понимаешь, как с ними жить. Почему многие активисты кричат? Они много говорят, но их никто не слышит... Что такое свобода и где она заканчивается? «Наша свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека» — это такая дискуссия сложная, заводящая в тупик. Мы не можем найти однозначного ответа, но для меня единственный ответ — это сидеть за одним столом с людьми, которые имеют совершенно противоположное мнение, и слушать этих людей и говорить с ними, потому что иначе никакого развития не может быть. Мы с тобой уже обсуждали, что всегда нужно окружать себя разными людьми, тогда есть шанс услышать точку зрения другого, понять, что он думает так или иначе. 

Дело всегда в твоих личных переживаниях или ты теперь уже помогаешь потому, что иначе не можешь?

Как тебе сказать... это неправильно, когда ты помогаешь только тем, кого понимаешь. Ты можешь понимать человека не потому, что ты это тоже пережил, а потому, что разобрался с тем, что с ним произошло. И даже если не в состоянии помочь сама, я могу найти человека, который может оказать помощь.

Сейчас модно жить осознанно, быть в потоке, быть в ресурсе — люди играют в такие интересные игры. Что для тебя — быть в ресурсе?

Знаешь, то же самое, как не знаю... диета Малышевой, которая кому-то помогла похудеть на 200 килограммов, и все такие: «Надо держаться этой диеты». Ой, все стали кето. Короче, проблема в том, что мы хотим всё время как все, как кто-то. Сравниваем свою жизнь с чьей-то, и в этом проблема. Во-первых, раз уж зашла речь о диете: идеальной диеты не существует. У тебя должно быть персональное питание, которое подходит тебе. То же самое, как и духовное развитие — оно может людям подходить, может не подходить. Ты можешь жить осознанно, не подозревая об этом, не называя это так, называя по-другому. Я не против того, что в потоке тренда все бегут и что-то изучают, — ведь действительно кто-то от этого становится счастливым, кто-то меняет свою жизнь и помогает другим. Но, конечно же, есть эти вечные потеряшки, которые как будто свою пустоту внутреннюю перекрывают постоянно щитами — они не внутрь смотрят, они смотрят снаружи. Очень тяжело признать и принять в себе, что ты не такой уж идеальный, не такой красивый, не такой сильный, но именно это признание и делает тебя сильным. 

Мне очень нравится, как меняется сознание у некоторых людей. Особенно в пандемию многие говорят, что у них произошла переоценка, трансформация. Вот у нас в съемке сандалии Stuart Weitzman, у этого бренда вообще ДНК — каблуки. Они всю жизнь гордились суперудобной колодкой, в которой классно ходить, хоть танцевать часами. А сейчас у них новый посыл: хочешь каблуки — встала и пошла, хочешь сланцы, кеды на красную дорожку — встала и пошла. 

Да, это очень круто! Женщина может быть модной только в одном случае — когда у нее есть выбор: если он случается у нее в жизни, то она в любом образе будет красивой. Есть бренды, которые игнорируют это. Это их позиция, типа мы такие, и нам нужны только такие люди. Где-то это хорошо. Где-то это не очень, токсично. По мне это больше токсично, чем наоборот. 

Ты слушала новость о том, что перед этой Олимпиадой впервые за много лет изменили олимпийский девиз? Он теперь звучит «Быстрее, выше, сильнее — вместе». Как тебе?

Это классно. Мне нравится. Во-первых, пройдя такую мини-Олимпиаду в своей жизни, могу тебе сказать, что это важные слова. Раньше мне казалось, что пропаганда ценностей, что ты самый сильный, — это неправильно. Но когда ты стоишь за минуту до выхода на сцену и за тобой вся твоя страна плюс 400 миллионов зрителей, а фиг знает, возьмешь ты какую-нибудь ноту или не возьмешь, а может, умрешь на сцене от испуга... в эти моменты тебе помогают такие слова, как «ты можешь», «ты можешь», «ТЫ можешь». Ты даже можешь ошибиться, но ты можешь. Ты можешь всё. Ну конечно, вместе. Потому что не бывает такого, что ты в одиночку такие моменты проходишь. Если бы не те люди, которые находились рядом со мной до, после и во время, я бы не смогла быть той Манижей, не смогла бы достичь того, чего достигла. И мы обсуждали с тобой момент, когда вот это «встала и пошла» — это не потому, что ты такая офигеть сильная родилась, не похожа на всех. Этот шаг — он не на ненависти: «Дайте я вам сейчас покажу». Он как раз во имя любви, которую тебе дали. 

Ты можешь назвать себя сильной женщиной?

Да. У меня на дне рождения сестра сказала такой тост: «Вот я всю жизнь наблюдаю за твоим становлением. Ты всё время любила поплакать, покапризничать...» А я действительно всё детство каждый день с восьми или девяти вечера садилась и начинала плакать. Меня спрашивали, почему я плачу. Я и сама толком не знала: или из-за какого-нибудь щеночка, или потому, что мне стало грустно, или у меня что-то не получалось. Сестра у меня — совсем другая: по пальцам можно пересчитать, сколько раз в жизни я видела ее плачущей... И вот в конце тоста она говорит, что абстрагировалась от меня как от младшей сестры, увидев на «Евровидении», и отметила мою харизму. «Пипец, ты сильная», — сказала мне она. (Смеется.) А слезы? Я вот поплачу — и мне легче становится. У меня появляются силы сделать что-то хорошее, а люди, которые не плачут, им, наверное, сложно, им нужно находить какие-то ресурсы и силы.

Это просто твой инструмент. Таким образом ты выплескиваешь свои эмоции. Если это не мешает другим, каждый должен делать то, что хочет.

Если это мешает кому-то жить, то лучше сходить к психотерапевту. Сейчас же много и психотерапевтов, и психологов, разные школы психологии. Я сама по образованию психолог — я доверяю этим методам. Я обращалась за помощью, когда потеряла близкого человека. Мне очень была нужна помощь во время подготовки к «Евровидению», мне нужно было пойти к психологу, но такой момент: чем популярнее ты становишься, тем сложнее найти человека, которому ты можешь довериться и страшное время переживать вместе. Ты думаешь о том, что тебя этот человек может как-то использовать. Я, к сожалению, об этом думаю. Мне Регина Тодоренко (кто-кто, а она знает, что такое хейт) дала телефон психолога, я даже несколько раз собиралась позвонить, но так и не смогла...

Именно из-за недоверия или потому, что ты решила, что справишься сама?

Я просто новичок на такой большой волне. Много было использования неприятной и неправильной информации, много было вранья. Земфира написала классный пост о том, как люди легко могут перевернуть твои слова, даже глазом не моргнув, и этим перевернуть твою жизнь вверх дном. Ну в социальных сетях очень легко это сделать, а вот в реальности... мало кто тебе скажет что-то в лицо. Есть один исполнитель, который очень много гадости про меня говорил. Прямо очень много. Я не скажу, кто это. А при этом в жизни он мне улыбается. Забавно мне это. Так легко стало чью-то жизнь уничтожить. Так легко взять и человека затравить. В какой-то момент я стала задаваться вопросом: «Я же ничего плохого не делаю, почему?» Я отвечаю за каждую ноту, которую пишу, за каждый поступок, за каждое свое слово — почему столько ненависти?

Ты слишком выделяешься.

Один очень крутой российский адвокат, когда я сидела в его кабинете и рыдала: «Почему, ну почему люди пишут это?», — сказал мне: «Манижа, а почему вы не думаете об очень простой вещи: почему вы считаете, что за добро не накажут?» И ведь правда. Я для многих стала триггером, ведь «помогать другим» — это тоже, скажем так, заезженный стереотип вроде «тебе 30, и ты до сих пор не замужем». По сути, нам в детстве все твердят, что мы должны помогать, но многие люди не способны на это, и вот это чувство вины внутри начинает их поедать. И начинается: «Да она сто пудов это делает, потому что у нее какой-то дядя, у нее точно какой-то папик».

По-другому ведь не может быть. Ты уже к этому спокойно стала относиться?

А как на это влиять? На это никак не повлияешь. Да, можно биться, бороться, орать, да, нужно, если что, идти и судиться с этими людьми. Вопрос только в том, что не эти, так другие через два дня это сделают. Странно, что это потом транслируется серьезными СМИ, не просто желтой прессой, к которой мы уже привыкли. И ведь никто не извиняется, никто не делает никаких опровержений. Никто не хочет брать на себя ответственность. 

А ты вообще много знаешь людей, которые готовы брать на себя ответственность?

Шоу-бизнес и СМИ — это не то место, где часто встречаются такие люди, прости, пожалуйста. 

Не извиняйся, я очень хорошо тебя понимаю. Насколько я знаю, твои друзья в основном из киношной среды?

Да, в основном актеры, актрисы. В моем окружении — люди, чьи биографии такие сложные. Например, Чулпан Хаматова — она вообще мой тестер на нормальность. Я иногда звоню ей и говорю, что больше не могу, мне нужна помощь, нужна поддержка. Как-то сидела у нее на кухне, Катя Гордеева приехала в этот день случайно. Я, значит, всё рассказываю, как мне тяжело, начинаю плакать, тут Катя говорит про свои проблемы и тоже начинает плакать, мы уже вдвоем плачем. Чулпан говорит: «А что вы ревете? Вы знаете мои проблемы?» И рассказывает, как прошел ее день, и вот уже мы втроем рыдаем. Это так смешно. Просто бери и кино снимай. (Смеется.) Мы порыдали, потом стало легче, и каждая поехала по своим делам. Мы очень редко видимся, раз в полгода, но созваниваемся часто.

Меня в свое время зацепили слова Чулпан о том, что в России мы не любим друг друга. Она привела в пример то, что люди на пешеходных переходах замедляются специально. Я могу про себя говорить: я вот ускоряюсь, могу даже рукой махнуть, улыбнуться. Когда я за рулем, мне редко попадаются вредные пешеходы.

Ты, наверное, не очень часто за рулем, да?

Вообще да, нечасто.

По сути, корень зла — в ощущении власти в этот момент: я вот сейчас властен над тобой. Когда ты идешь в государственную поликлинику, МФЦ, Сбербанк, всегда найдешь людей, которые будут властвовать над тобой вот эти двадцать минут или, если не повезет, часа два. Тебе ничего-то не нужно —
какая-то бумажка или просто подсказать, где ее взять... И тут начинается. Наверное, таких людей обижали раньше, что они хамством (а это хамство) проявляют свою горечь, либо они так воспитаны, они же не родились такими. 

Ты в таких ситуациях как себя ведешь?

Я всегда улыбаюсь, говорю всем «здравствуйте», «будьте любезны». Говорю сто раз «спасибо», это еще сильнее бесит. Я давно заметила, если ты кассирше говоришь «хорошего вам дня», она тебя максимально ненавидит в этот момент, не знаю почему, для меня это загадка. Но мне не хочется по-хамски отвечать. Я знаю, что, если я сейчас поставлю таких людей на место, мы будем подругами всю жизнь. Но мне не нравится этот принцип: нужно гавкнуть, чтобы тебя услышали, надо проявить силу, чтобы уважали, — тогда ты нормальная баба. А почему нельзя просто вежливо договориться? Можно спокойно сесть и поговорить. Ну скажи мне: «У меня дурацкий день! У меня ПМС, месячные! Всё бесит! Не хочу никого видеть!» Ну скажите вы мне это. Может, я вам таблетку но-шпы дам, вам легче станет. (Смеется.)

Я сейчас вспомнила наше знакомство, когда сразу после «Евровидения» мы с тобой ездили на Таймыр в Дудинку — ты там выступала на открытии турнира по керлингу Arctic Curling Cup 2021. Меня тронула история про пожилую женщину, которая сказала тебе спасибо за песню….

Шаманка? Да. До сих пор помню ее мощный взгляд, сразу в ней была видна какая-то невероятная сила. Она обняла меня абсолютно искренне и сказала такую фразу, которую я бы никогда не произнесла себе лично, и мои близкие никогда бы так не сказали, потому что мы по-другому смотрим на то, что делаем. Она мне сказала: «Никто еще никогда не пел о русских женщинах так, как ты это сделала».

А ведь это правда.

Для меня это мотивация на еще большие поступки. Она еще сказала, что очень важно, что я отражала всю культуру нашей страны. И забавно, там, на Таймыре, всего за день я в этом убедилась — увидела многие элементы, которые были в номере, в том числе на моем платье. Это так прикольно — видеть эти чумы, у меня платье само как чум. (Смеется.)

Манижа, я не могу в финале не написать о твоей настоятельной просьбе, даже требовании. Почему ты хочешь, чтобы мы не ретушировали твои фотографии?

Я не хочу обманывать аудиторию. С самого начала, еще пять лет назад, мы просили все без исключения журналы, где у нас были съемки, чтобы не было никакого фотошопа. Когда мы изучаем рекламные контракты с брендами, у нас тоже в наружке нет фотошопа. Я требую оставить кожу, какая она есть, оставить тело, какое оно есть, даже если где-то складочка, или морщинка, или прыщик. Нельзя ничего удалять. 

Ты принимаешь себя настоящую? 

Не могу сказать, что я принимаю себя настоящую и мне всё равно. Я просто понимаю, что у меня в руках очень серьезный инструмент — это популярность. Я эти инструменты видела в своем подростковом возрасте у других артистов. Я смотрела на какую-то звезду и думала: «Господи, как она круто выглядит, какая у нее кожа», но мы ведь не вблизи друг друга видим. Мы же видим артистов на картинке абсолютно отфотошопленными. А ведь и макияж, и правильный ракурс, и хороший свет — всё лучше, чем фильтры. Нас даже как-то оскорбили за это в одном журнале. «Вы понимаете, что будете в глянце? Если вы будете с прыщами, это будет ужас!» Я ответила, что тогда ничего не будет.

Было, конечно?

Конечно, было!

Фото: Эрик Панов. Стиль: Ирина Свистушкина. Маки€ж: Вячеслав Сасин/Dior. Прически: Алексей Горбатюк/Kérastase