Олег Меньшиков: «Я не понимаю, почему, собственно, человек должен быть открытым»

На нашу съемку на паруснике «Крузенштерн», который сейчас пришвартован в Ванкувере, Олег Меньшиков с женой Настей приехали минут на десять раньше срока (а говорили — необязательный). Он тепло пообщался со всей командой — от капитана до вахтового механика, со всеми сфотографировался и каждому оставил автограф (а уверяли, что сноб). Потом буквально за час он прекрасно отработал съемку для ОК! и дал замечательное интервью в гостиной BoscoSport в «Русском доме Сочи – 2014» (хотя предупреждали, что откажет). «Знаете, а вы ведь не первая, кто так сильно удивлен, — говорит актер, когда я делюсь с ним своим недоумением. — Меня часто спрашивают об этом несоответствии образа, а я сам не знаю, почему так вышло. Но я не переживаю. Наоборот, с удовольствием разрушаю свой такой вот парадоксальный имидж».

Говорят, в первом классе вы разделили парту чертой на две части, предупредив соседку о том, что у вас теперь есть своя территория. Это правда?
Я, к сожалению, слишком плохо помню свое детство. Может быть, такое и было. Почему нет? Дети за свои игрушки порой дерутся, а тут — шутка ли, личное пространство. Вот мы вчера были на фигурном катании. Я случайно положил руку на ручку кресла, а какой-то канадец, мой сосед, отодвинул мою руку и сказал: «Не надо локоть сюда класть. Это моя территория!» А он не ребенок, ему как минимум лет сорок. (Смеется.)
То есть на самом деле вы не закрытый человек и все это просто басни?
Знаете, я не понимаю, почему, собственно, человек должен быть открытым? Мне кажется, только полоумные люди могут быть абсолютно прозрачными. Или они врут, что открыты. Человеку надо быть вежливым, учтивым, а быть «душа нараспашку» не обязательно. Знаете, есть такой закон: как только откроешь кому-нибудь душу, так сразу норовят туда плюнуть. Лучше лишний раз не подвергать себя подобным испытаниям.
Здесь, на Олимпиаде, вас часто можно увидеть в хоккейной форме. Но вы же футбольный фанат?
Знаете, нет. В футбол очень люблю играть. Я вообще довольно спортивный человек, хотя раньше таким не был. А вот болел я с детства за хоккей, за нашу команду СССР. Мы вместе с отцом составляли турнирные таблицы чемпионатов мира, Олимпиады… Футбол мне раньше был вообще не интересен. В хоккей я не играю, потому что на коньках не умею кататься, — для меня это пытка. Но он все равно остался для меня главным спортом. Спорт — это хоккей.
После игры со Словенией все говорили: «Овечкин промазал три раза — позор!» Считается, что высококлассный специалист не имеет права на ошибку. Вы, как профессионал высокого класса, наверняка сталкивались с этим.
Любой человек имеет право на ошибку. Более того, чем талантливее человек — себя я сейчас не имею в виду, — тем большую ошибку он может совершить и тем больше у него права на ошибку. Потому что не совершают ошибки только середнячковые специалисты. У них такой газончик: никаких взлетов и никаких падений, но все очень стабильно. Другое дело, когда у тебя Олимпиада и ты промазываешь. Это как у меня, например, премьера, и я забываю текст. Это позор. Поэтому претензии к нашим ребятам вполне обоснованные, хотя я понимаю, на каком нерве и накале они работают. Тем не менее надо забивать. Я понимаю, что легко давать советы. Вот у нас все знают, как сыграть Чацкого, Бендера. Все знают, только у самих не получается. (Смеется.) Поэтому мне сейчас тоже легко рассуждать о том, что Овечкину надо было забить. Он великий хоккеист… Просто тогда так получилось. Зато в игре с чехами он показал свой уровень.
У вас были ситуации, когда вы говорили себе: «Это позор!»?
Нет, никогда так не говорил. И не потому, что себя очень люблю, а потому, что я себя определяю не артистом роли, а артистом темы. Надеюсь, это понятно. Все мои роли составляют какую-то мозаику, по которой можно прочитать мою жизнь. И поэтому у меня не бывает внутренних провалов. Общественное мнение может считать какие-то мои роли провалами, но не я. Если я выбираю роль, то я это делаю не случайно, а почему-то. А когда я сделал выбор и сыграл, для меня эта роль перестает быть интересной. Спросите Настю, она подтвердит, что я никогда не пересматриваю свои фильмы. Ни по телевизору, ни, не дай бог, кассеты с ними специально не покупаю, чтобы потом сидеть и торчать от себя. Я отдаю роли всё и больше о ней не вспоминаю.
Стало быть, общественное мнение о вашей работе вас не интересует. Или все-таки любопытно, что думают другие?
В общем, неинтересно. Могу поговорить с близкими людьми, мнение которых мне важно, а общественное мнение... Нет, им я не дорожу, потому что общества у нас нет. Поэтому и мнения общественного тоже быть не может. (Смеется.) Конечно, все артисты лукавят, когда говорят, что им прямо совсем все равно. Конечно, не все равно.
То есть вы сейчас лукавите?
Нет, я о том, что не может живой человек не интересоваться тем, какое впечатление производит на других его деятельность. Просто я уже давно перестал читать рецензии. Может, дело в людях, которые их пишут. Я не люблю фраз типа «Вот раньше было другое дело…». Помню, как-то сидел на съемках и случайно нашел газету за 1910 год. Я специально обратил внимание на рекламу, чтобы понять, что людей тогда беспокоило больше всего. И что? Реклама виагры тех лет, реклама похудения — все проблемы те же, что и сейчас… Я тогда понял, что ничего в истории не меняется, все только приобретает другие формы: взаимоотношения людей, общественная жизнь и так далее. С другой стороны, раз уж мы все движемся к апокалипсису, мы «худшаем» — это мое глубокое убеждение. Нас же за что-то звезданут — как у меня Настя считает — в 2012 году 21 декабря по календарю майя. (Смеется.)
Вы приехали на весь срок Олимпиады. Чем здесь занимаетесь? Уже посмотрели Ванкувер?
Мы в Стэнли-парке по утрам кормим белок и енотов! Как-то заходим в супермаркет, и Настя берет три батона хлеба. Я говорю: «Ты что делаешь? Ты кому это всё?» Она отвечает: «Птичкам». Поэтому сначала по программе у нас птички, которых в парке какое-то нереальное количество, потом у нас еноты, которые, как выяснилось, любят яйца, а следующие — белки. Они, понятное дело, ждут от нас орешков. А так я, в отличие от Насти, не люблю экскурсии. Вот была поездка на горнодобывающий завод — команда Bosco постаралась, — мне это по барабану. Что там смотреть? А Настя была в восторге. Да и Ванкувер город такой, что особенно смотреть тут нечего.
А есть у вас любимый город, в который хочется возвращаться?
Рим. Когда мы с Настей впервые попали в Рим — причем так, знаете, для галочки: везде был, а там ни разу не был — так вот, до того, как я попал туда, никогда не думал, что смогу совершить настоящий подвиг — гулять по десять часов. Ноги отваливались, но я шел как ненормальный. Мы специально не брали машину, потому что смотреть Рим на машине — преступление. Мы и ели на ходу: пиццу где-то в задрипанных забегаловках за два евро, чтобы хоть что-то в топку забросить и идти дальше. Вечером мы, конечно, расслаблялись: устрицы и все такое… А еще я люблю Лондон. Это моя первая большая заграница, мой первый большой успех. Моя первая премия была получена именно там, а не в родной стране — это у нас так принято.

Евгения Белецкая

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ПЕЧАТНОЙ ВЕРСИИ ЖУРНАЛА ОК!