Анжелика Варум

Предлагая Анжелике Варум довольно откровенную фотосъемку, мы понимали, что рискуем. С одной стороны, лучшей героини для подобной фотосессии не найти: у Анжелики без преувеличения идеальная фигура и остро развито чувство прекрасного, а это гарантия того, что съемка не будет вульгарной. С другой — у Варум настолько безупречная репутация, что любой эксперимент — это двойная ответственность. К счастью, Анжелика еще на стадии примерки одобрила идеи стилиста. «Как красиво», — то и дело повторяла она, рассматривая вещи, и послушно следовала указаниям съемочной группы, несмотря на усталость и сонливость, вызванные акклиматизацией. Певица только что вернулась из Америки и всего через несколько часов должна была улетать в Казахстан на их совместный с Леонидом Агутиным концерт.

Анжелика, какой была ваша первая реакция на идею съемки?
Лошади — это, безусловно, прекрасно. А вот купальники — тема опасная. Я решила, что надо встретиться с командой, увидеть лица тех, кто будет этим заниматься, и понять, есть ли причины для переживаний.
А они изначально были?
У меня, как и у любой женщины, есть свои требования: важно, чтобы по форме и пропорциям одежда совпадала с тем, что ты любишь носить и что считаешь приемлемым для себя. Откровенные наряды для повседневной жизни — это не мое, другое дело сцена. Как ни парадоксально, в рамках концерта для тысячной аудитории или для телевидения с аудиторией многомиллионной надеть откровенный наряд проще, чем появиться в нем же на вечеринке у друзей. Вообще откровенность в одежде штука опасная.
А в чем опасность? Вы боитесь за свой имидж?
Нужно соблюдать границы. Они и без того тонкие и современной модой интенсивно стираются. К тому же переборщить очень легко. Ты этот «перебор» на съемочной площадке не замечаешь, а на страницах журнала или на экране он будет бросаться в глаза.
У вас опыт перебора был?
Конечно, и неоднократно. Чаще всего это были телевизионные съемки. Операторы и фотографы не всегда выручают в таких случаях. Со временем приходит опыт, и я уже сама знаю, что мне идет, а чего нельзя категорически.
И чего же?
Ну, например, мне не идут платья с наглухо закрытой шеей. На мой взгляд, нельзя петь лирику в шляпке или с розой в волосах, это выглядит комично. А для того чтобы позволить себе выйти на сцену в комбинезоне, нужно быть в очень хорошей физической форме. Камера всегда найдет изъян.
Вы считаете себя раскрепощенной женщиной?
Нет, что вы. Раскрепощенные женщины — это не я, это совсем другие женщины.
А почему? Внешние данные ведь позволяют…
Раскрепощенность, она ведь не от внешности зависит, а от темперамента. У меня есть очень, как бы это сказать… бойкие подружки. (Улыбается.) И, надо признать, им это очень идет. Они могут вести себя вызывающе, но выглядеть при этом эстетично, их внешность гармонирует с их темпераментом. У меня так не получается.
Откуда такое критическое отношение к себе?
Это не критическое отношение к себе, это комфортная форма существования.
Вы строго за собой следите?
Я каждое утро становлюсь на весы, знаю свой критический вес, четко понимаю, когда мне нужно закрыть рот и взять себя в руки. Но ничего особенного с собой не делаю. И летом и зимой занимаюсь плаванием. Фитнес до седьмого пота с нашим гастрольным графиком просто невозможен. Фитнес ведь системная вещь: если начал, бросать нельзя. Поэтому я ограничиваюсь плаванием, ходьбой и еще увлекаюсь аюрведой.
Вы чувствуете изменения, со временем происходящие в теле?
Конечно. Все как будто немного замедляется — может, потому, что опыт ворует эмоции. В молодости ты энергичен, все ново, мир непредсказуем, и в нем тебе нужно утвердиться. Это самое благодарное время для творчества. Но и на наш возраст грех жаловаться. Равновесие, покой и знание — это то, к чему, в конечном счете, мы стремимся.
А отношение к телу изменилось?
Начала больше себя любить, холить, лелеять… Уже не жалко времени на сон. (Улыбается.) Сплю с удовольствием.
А питаетесь тоже с удовольствием?
Питание раздельное плюс много жидкости. С рождением дочери появилась пагубная привычка: я полюбила шоколад. Не знаю, откуда это, никогда не любила сладкое. Лиза при этом к шоколаду относится очень спокойно.
У нее к 11 годам уже успели сформироваться какие-то женские привычки?
Она у меня очень смешной ребенок: у нее папино лицо, но при этом она умеет быть красавицей. Есть у нее этот женский талант.
А ей ваша самокритика в отношении внешности свойственна?
Да. Я с замиранием сердца слежу за ее развитием и очень хочу, чтобы к некоторым вещам она относилась проще, чем я. И на ней в этом смысле благотворно сказывается американское воспитание с его установками «я самая красивая, самая умная, самая талантливая». В какой-то момент, когда мне нужно было ее поддержать, я сказала: «Лизка, ты такая красивая!» А она посмотрела на меня внимательно и ответила: «Мам, я знаю».
Вы могли бы так ответить в своем детстве?
Однозначно нет. Я хорошо помню, как папа впервые сказал мне, что я красавица. Мне было как раз лет 10–11, мы говорили о чем-то, и он спросил: «Ну что, парень у тебя есть?» А я ему: «Пап, ну ты что, посмотри на меня, какой парень?!» А папа очень удивился: «Как же, Маруся, ты же самая красивая на свете. Ты вообще не понимаешь, какая ты красавица!»
Вы поверили?
Да. Правда, еще долгое время не обращала на себя внимания — лет эдак до 18. Мне было важно, как я играю на гитаре и смогу ли обыграть ребят в «Генерала», была такая дворовая игра, где палкой сбивали пустые банки. А к собственной внешности я оставалась равнодушной.
А Леонид предъявляет к ней какие-то требования?
Нет, он терпимый. Может, дело в том, что мы познакомились в таком возрасте, когда человек уже практически сформирован. Но даже если ему что-то не нравится — а я могу предположить, что так бывает, — он никогда не скажет об этом. Скорее подумает, что это он чего-то недопонимает, но не будет осуждать.
Вы советуетесь с ним по поводу одежды?
Нет, никогда… (Виновато улыбается.)

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ПЕЧАТНОЙ ВЕРСИИ ЖУРНАЛА ОК!