Звезды и благотворительность

Так вышло, что при словосочетании «благотворительность в России» у многих в голове сразу возникает образ обнявшихся актрис Чулпан Хаматовой и Дины Корзун. За последние несколько лет мы бессчетное количество раз видели этот образ на рекламных щитах, обложках журналов, коробках для мелочи в супермаркетах. Благодаря Дине и Чулпан их благотворительный фонд «Подари жизнь» стал в России самым известным. У кого-то столь настойчивый пиар даже стал вызывать неприятие. Мы решили спросить у Чулпан и ее коллег, почему в нашей стране, чтобы собрать деньги для больных детей, нужны известные лица.

Чулпан: Если выйдет номер с заголовком «Поговорим о благотворительности» и будут стоять неизвестные люди, а не Артур в окружении трех актрис, вряд ли этот номер будут покупать и читать. К сожалению. В нашей стране нет традиции, связанной с благотворительностью.

Артур: Благотворительность, как и многое другое, в советский период была убита.

Чулпан: В 90-е годы возрождение благотворительности было дискредитировано нечестными личностями, которые использовали ее как предлог для финансовых махинаций. И нам сейчас приходится выращивать ее заново. Люди известные, отдавая свои имена тому или иному фонду, предлагают некую гарантию того, что фонд честный.

Ингеборга: Самое главное, мы пытаемся донести до людей саму идею благотворительности, которая в России молода, как молода наша страна. В Советском Союзе, где выросло большинство из нас, понятия такого не было. И по ходу нам приходится отвечать на множество вопросов: зачем нужна благотворительность как таковая, почему государство не может всем заниматься и так далее.

Артур: В Советском Союзе не было проблем, все были счастливы и здоровы… Зачем помогать, если все счастливы и здоровы? А если что, поможет Сталин, поможет партия. А поскольку большую часть населения нашей страны по-прежнему составляют люди старшего поколения, то мы пытаемся разрушить этот стереотип и объяснить, что без взаимопомощи ничего не происходит, не получается само по себе. Мы все родились обычными мальчиками и девочками, никто не прочил нам яркой судьбы. И всем нам встречались какие-то люди, которые в нужный момент помогли добрым советом, вниманием, теплом, заботой. Мне кажется, что весь мир только на этом — на добре и внимании друг к другу — и держится.

Очень интересный вопрос Ингеборга подняла на самом деле. Почему государство не может помогать тем, кому помощь требуется? Зачем нужны благотворительные фонды?
Артур: Посмотрите, что происходило в Японии после цунами. Японцы снижали цены на продукты, раздавали бесплатную воду, готовы были стоять в очередях. Все они ощущают себя государством, каждый из них. А у нас люди в основном ощущают себя квартирантами. Мне, например, очень не нравится, когда люди говорят: «Валить надо отсюда, тут все плохо». Конечно, никогда хорошо здесь не будет, если все так будут думать. Надо наконец перестать ощущать себя квартирантами и осознать, что это твоя страна. И что все мы, известные люди и неизвестные, конструкторы, врачи, воспитатели детского сада, все вместе мы — государство. Другое дело, что люди, которые нами управляют, каждый день пытаются дать нам понять, что это не так, что мы — это одно, а они — совсем другое. Но не надо с этим соглашаться.

Чулпан: Да, ты прав. Не надо забывать, что мы часть этого государства, нужно обращаться к власти, проявлять, если надо, настойчивость. И тогда добиться можно очень многого. Наши врачи были очень настойчивы в попытках достучаться до власти, и вот результат — новый Центр детской гематологии. Расскажу, как это произошло. В 2005 году у нас лечился мальчик Дима Рогачев, лечился тяжело. В какой-то момент стало понятно, что лечение ему не поможет. Все старались сделать так, чтобы все Димины желания сбывались. А главным его желанием было поесть блинов с президентом Путиным, о чем он даже написал президенту в письме. Те люди, которые старались выполнить Димины желания, это письмо адресату передали. Чего мы ждали? Максимум, что президент пришлет Диме в ответ открытку или подарок. Но президент приехал к Диме сам — с блинами, вареньем и сгущенкой. Приехав в больницу, он прошел этими жуткими облупившимися коридорами, познакомился с врачами, с удивительным доктором, которая тогда была заведующей отделением, где лечился Дима, — Галиной Анатольевной Новичковой. Он узнал о том, что дети иногда месяцами ждут очереди, чтобы лечь в клинику, что нужна большая современная больница, где будут лечиться дети с заболеваниями крови. Президент услышал врачей. И вот результат: 1 июня будет торжественно открыта огромная, красивая, самая современная в Европе и самая лучшая в стране клиника — Центр детской гематологии. Без участия государственной власти этого бы не случилось.

Артур: И все равно люди у нас привыкли, что государство далеко и высоко, а благотворительные организации близко. И таким организациям люди верят больше, чем государству. Особенно если их представляют известные люди. Получается, что у нас благотворительность без участия звезд не работает. Мне бы хотелось помогать кому-то тихо, но приходится этим заниматься «громко». Мне от этого иногда бывает очень некомфортно.

Татьяна: Да, неприятно, даже неловко это афишировать и привлекать к себе внимание. Благотворительностью вообще я не собиралась заниматься, вышло случайно. Всегда понимала только конкретную помощь, а в абстрактные добрые дела не очень верила. Но познакомилась с гениальным человеком — Верой Васильевной Миллионщиковой, которая создала первый московский хоспис и предложила мне войти в попечительский совет фонда «Вера». Она решила, что я им подхожу — как артистка, врач и человек. Надеюсь, она не ошиблась.

Ингеборга: А у меня свое мнение на этот счет. Я ничего плохого не вижу в том, что популярные люди собирают деньги и отдают их тем, кого необходимо спасти. При этом я уверена, что в России есть люди, которые делают добро молча, тихо, и мы об этом не знаем.

Артур: Есть. И добро в основном делают они. А мы видим лишь верхушку этого айсберга, и то не всегда. Например, до работы в фонде я и не представлял, как много бабушек ежемесячно отчисляют со своих крошечных пенсий по 100 или 200 рублей на помощь детям. Когда говорят, что благотворительность держится на звездах, я думаю, что, может, она все же держится на этих бабушках.

Ингеборга: Вот таким людям не нужен никакой импульс извне, они и так делают то, что нужно. А мы приманка для тех, кто пока еще не пришел к пониманию того, что другим нужно помогать.

Артур: У нас есть необходимость продавать себя таким образом: участвовать в акциях, сниматься на обложки журналов. Но многим кажется, что мы таким образом пиаримся, и это у многих вызывает идиосинкразию. Вот поэтому нам так не хочется это делать. Ведь слово «благотворительность» подразумевает, что ты делаешь что-то хорошее, не имея ничего взамен. А сейчас так получается, будто мы под соусом благотворительности получаем какие-то дивиденды.

Ингеборга: Это как раз та самая цель, которая оправдывает средства. Пускай Чулпан имеет с этого пиар, но за этот пиар сколько детей выздоровело! Какая разница, что говорят.

Артур: Я согласен, что важен результат. Но я считаю, что и внутренний мотив важен.

Чулпан: Если тебе дают 1 000 или 100 000 долларов, ты спрашиваешь, по каким мотивам?

Артур: Нет, я хватаю и бегу.

Чулпан: О чем я и говорю.

А какие цели мы преследуем? Вот мы сейчас сидим, разговариваем, люди купят этот номер... Чего мы хотим? Чтобы они больше узнали об этом? Чтобы задумались? Чтобы перевели деньги?
Артур: Я считаю, что, когда речь заходит о благотворительности, дело не в деньгах...

Чулпан: И в них тоже. Особенно когда лечение стоит 100 000 евро…

Артур: Поймите, дело в позыве, во внутренней потребности совершать добро. Если у тебя есть деньги, ты будешь давать деньги, если игрушки — будешь давать игрушки.

Чулпан: Извини, но у нас 80% бизнесменов делают так добро. Привозят 101 грузовик с игрушками в детский дом, и на этом все заканчивается. А если у детей в детдоме больные зубы и не на что их вылечить? Должна быть еще информация о том, кому и какая помощь нужна.

Татьяна: Конечно, хотелось бы, чтобы было как в Европе, где, говорят, 90% граждан ежемесячно перечисляют на благотворительность посильную для каждого сумму. Для них это норма. То ли оттого, что жизнь другая, то ли сами они иначе устроены. В любом случае там эта система может работать и без участия знаменитостей. Вот к чему надо бы стремиться.

Ингеборга: В Англии есть огромная разветвленная сеть благотворительных магазинов, куда люди приносят свои вещи. Работающие там волонтеры их продают, а прибыль идет на добрые дела. Это отлаженная система, которая работает по всей стране. Нам бы тоже не помешали такие магазины, но это все надо создавать практически с нуля.

Татьяна: Хотите случай из жизни? На одном из наших благотворительных мероприятий подходит ко мне ухоженный такой дядечка и с укором говорит: «Вы зачем этим занимаетесь? Ваша благотворительность нарушает баланс в природе». «А я думала, мы его восстанавливаем», — ответила я. Но он не унялся: «Должны быть и больные, и умирающие, и страдающие». Представляете? Школьные уроки про естественный отбор усвоены на всю его несчастную жизнь. А людей с такими представлениями ведь немало.

Артур: Я тоже расскажу историю. Стоял благотворительный стенд в одном торговом центре, и совершенно случайно я шел в одну сторону, а женщина, ее муж и ребенок — в другую. И проходя мимо, она произносит: «Подари жизнь… забери жизнь… фигня какая-то» и идет дальше. Дай бог, чтобы у них никогда в жизни ничего не случилось, пусть этот ребенок вырастет здоровым, прекрасным, сильным. Но кем он вырастет у такой мамаши?

Какая проблема в нашей стране для обычного человека? Вот ему показали по телевизору больного ребенка, печальные глаза, и написано: «Перечисляйте на счет такой-то и такой-то». Первая мысль: куда пойдут эти деньги? Как отличить честные фонды от тех, которые просто воруют?
Чулпан: У честных фондов обязательно есть свой сайт, на котором указаны юридический и физический адрес, телефон, по которому можно позвонить и задать все вопросы. На сайте честного фонда всегда можно увидеть, на что именно собираются деньги и как они тратятся. Такие фонды должны объединяться. Например, наши фонды — «Вера» и «Подари жизнь», другие фонды, с которыми мы сотрудничаем, соединены в одну цепочку. Мы находимся в одной структуре, в одной сети. Я думаю, она будет развиваться.

Татьяна: Вообще это прекрасно, когда первый вопрос человека — на что пойдут эти деньги? Это значит, что у него не такой уж бедлам в голове. И хорошо, что не постеснялся задать такой вопрос.

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ОК! ОТ 26 МАЯ 2011 ГОДА.