Эксклюзив с Сергеем Шнуровым

Мы делаем материал прямо на съемочной площадке «Детки», внутри огромного холодного павильона, поздно вечером. Сергей выходит в перерывах между сценами и минут пять позирует фотографу. Пока оборудование переносят для сцены на улице (где минус 20!), есть время для интервью. Мы сидим в пустой гримерке, Сергей курит и пьет чай. У нас 30 минут.

Вы из Петербурга. Для вас это Петербург или Ленинград? Как вы относитесь к тому, что городу вернули название?

Хорошо отношусь. Это историческое название. Город cвятого Петра — это все-таки не город государственного преступника.

А у вас слово «Ленинград» ассоциируется именно с Лениным?

С бабушкой прежде всего ассоциируется. С блокадой ассоциируется. Ведь не петербургская же блокада, а ленинградская. Но возвращение исторического названия городу — это нормальный процесс. Сейчас я бы чувствовал себя неуютно в городе Ленина.

А группу назвали «Ленинград».

Ну да, потому что тогда, в 93-м году, когда переименовали, была полнейшая эйфория, все ненавидели название «Ленинград», а я люблю плыть против течения, мне нравится, когда людям это сильно не нравится.

Раньше считалось, что в Ленинграде люди лучше, добрее, чем в Москве. Вы чувствуете сегодня различия между петербуржцами и москвичами?

Я бы не сказал, что мы добрые. Скорее даже наоборот. Москва купеческая, так? Москвичи склонны к кутежам, к какому-то времяпрепровождению, мне не понятному. Им для переговоров обязательно нужна встреча. А мне встреча не нужна. Для того чтобы что-то обсудить, мне достаточно двух-трех слов по телефону. Я себя чувствую в Москве более закаленным. Петербуржец проходит в Москве сквозь толпу, как нож сквозь масло. Да, мы такие, закаленные, выросли в более суровых погодных условиях.

Почему в Петербурге всегда было так много альтернативного — художников, музыкантов?

Ну, это в прошлом. Сейчас культурная жизнь происходит там, где есть экономическая составляющая. В Москве ее больше, поэтому, мне кажется, культурная жизнь и альтернативная культурная жизнь сейчас больше, ярче, сильнее видны в Москве.

А что здесь такого альтернативного?

Здесь вообще что-либо происходит. Здесь, по крайней мере, есть выставочные площадки, здесь есть относительно экономически независимые концертные площадки. В Петербурге я не особенно представляю, где выступить молодому начинающему дарованию.

Вы могли бы в Москве организовать группу «Ленинград» и прославиться с ней?

Ну… Думаю, организовать вряд ли. А прославиться… Все славятся через Москву.

Но вы-то прославились не через Москву.

Все головные офисы фирм, которые издавали «Ленинград», находились в Москве. Все основные издательства находятся в Москве, всё телевидение находится в Москве… Лет десять тому назад была так называемая питерская волна. И Путин, собственно говоря, на ней и вышел. Но сейчас я петербургской волны не наблюдаю, и вряд ли мы ее увидим. Это не прибой. (Смеется.)

У вас в Питере есть ученый, математик, который отказывался от всех премий, а сейчас и вообще бросил науку, сказал, что то, что происходит сегодня в математике, полный бред и его не интересует. В Москве разве такое возможно?

Мне кажется, что Перельман может существовать в любом городе. Этот человек вообще не в городе живет, а может, даже и не на Земле. Хотя, конечно, приятно, что мы земляки.

Какой воздух в Петербурге взращивает таких людей?

Взращивал. Мне кажется, что Петербург превратился в такой заштатный городишко, который просто не Москва. Он не является оппозицией, у него нет своего видения. Это больше не окно в Европу: из Петербурга сложно улететь куда-то, не пересаживаясь либо в Хельсинки, либо в Москве.

Группу «Ленинград» вы создавали как протестную, альтернативную? Поэтому и назвали ее — назло?

Я никогда не был ни протестным, ни таким уж сильно альтернативным. Просто мне, моим приятелям по микрорайону хотелось бесплатно ходить в клубы, которых было тогда довольно много в Петербурге. Kто-то в субботу вечером играл на бильярде. Мы выбрали другой путь — не ходить в баню и не играть на бильярде, мы решили играть в группу. Сделали группу и так проводили свободное от работы время.

Вы сочиняете для группы? И стихи тоже?

Стихи я сочиняю от безысходности. Просто на тот момент больше никто не мог плюс-минус складывать хоть какие-то тексты. А у меня каким-то образом это получалось.

Почему вы пишете в такой форме, агрессивной?

Я не знаю. А какая форма еще должна быть? Я другой формы и не вижу для клубной пост-рок-группы. Чтобы быть услышанным, нужно кричать. Не пищать же. (Улыбается.)

Рита Митрофанова сказала мне в интервью, что настоящий русский рок — это Шнур. Потому что русский язык на рок-музыку не ложится, только ненормативная лексика с рок-музыкой живет гармонично.

Это отчасти верно. Дело, конечно, не в мате, дело в разговорном языке. Весь американский рок и британский используют разговорный язык, а далеко не высокую поэзию.

Да, но там эти слова более обиходные.

Ну, во-первых, у них нет такой богатой субкультуры, как русский мат. Ведь нет английского мата как такового. Нет табуированной лексики, можно произносить всё. У нас же есть такой пласт. Причем он используется в разговорной речи повсеместно. Сцена же воспринимается многими как святое место. Но мне так не кажется.

Стоит относиться к этим словам проще, вводить их в жизнь?

Я не знаю. Я, собственно говоря, занимаюсь бытописательством, отражаю ситуацию какой она мне видится. Я вижу, что разговорный язык такой. Я пишу на разговорном языке. Я надеюсь, что я понят.

Как вы считаете, к счастью он такой или к несчастью он такой?

Я не знаю, у меня был набор инструментов: вилка, нож и отвертка. Я сказал, что отвертка — это тоже прибор, и стал им пользоваться. Кто-то считает, что только два инструмента существуют: вилка и нож. Я взял отвертку, которая лежала на том же столе. Но вообще-то, меня мало интересуют слова, в большей степени меня интересует музыкальная составляющая, даже аранжировочный момент.

Вы берете часто известные, шлягерные мелодии и их по-всякому используете. Таким образом ваши композиции на сто процентов запомнятся. Это хитрость такая?

Цитирование придумал не я, очень мощно этим занимался Альфред Шнитке. Это у Шнитке почерпнутый приемчик. Сейчас эпоха постмодернизма. Мне это идет, мне это нравится, у меня это получается.

Вы считаете, в эпоху постмодернизма невозможно сочинить ничего оригинального?

Я плохо понимаю слово «оригинальное». Что такое «оригинальное» в массовой культуре? Зачем? В массовой культуре оригинального
о-о-очень давно не случалось. Оригинальным был, может быть, — и то, кстати, не факт — только Чак Берри. Дальше всё одно за другое цепляется. И «Битлз» пели песни Чака Берри и многое позаимствовали у него. Мне всегда нравился коллаж. Я с пиететом отношусь к Энди Уорхолу. Для меня это оригинально, если в произведении есть самостоятельная эмоция.

Вы ориентируетесь на какую-нибудь аудиторию?

Мне сложно ориентироваться на аудиторию, и тем более сейчас. В 38 я всё делаю себе на радость. Если бы я ориентировался на умонастроения молодежи, то, наверное, делал бы совершенно другие вещи. Я знаю, как быть конъюнктурным. Сейчас, на данном этапе, мне это неинтересно.

Зачем вы бросили тогда группу «Ленинград», раз вам это интересно для себя? Создали другую…

«Рубль», да. Это же развлечение. Если становится неинтересно, я этим не занимаюсь.

Почему возникла идея взять в группу девушку?

Ну... мне показалось, что очень много со сцены не рассказано того, что у женщин происходит в разговорах в раздевалках фитнес-клубов.

Не боитесь, что с солисткой группа... опопсеет, скажем так?

Наверное. Но я к этому неплохо отношусь. Потом, мне кажется, что русская попса — это один из самых альтернативных жанров в мире. Такого ахуя я, честно говоря, нигде в мире не слышал.

А итальянская попса?

Итальянская попса хотя бы мелодичная, но да, к итальянской эстраде мы где-то близки. Недаром вся русская попса воспитана на итальянской. И итальянский рок, кстати, похож на русский. По своей беспомощности.

Вы отдельно стоящий рокер, непримиримый, и вдруг — во всех передачах. «Вокруг света» даже вели.

Я понимаю, какой репутационный ущерб я себе наношу, но тем самым я многим людям показываю, что шоры-то нужно приоткрыть, что мир-то больше, чем они думают. Где бы ты ни был, главное — будь собой.

Такое впечатление, что вы идете всюду, куда позовут.

Такое впечатление, что вы присутствовали при принятии решений. Если бы я ходил всюду, куда меня зовут, думаю, мы бы с вами говорили совершенно о другом. Процентах в восьмидесяти я не участвую.

Чем же вам приглянулась передача «Вокруг света»?

Во-первых, мне показалось интересным побывать везде, куда не поедешь сам. Потом, я люблю себя дисциплинировать. Я вписываюсь в проекты, чтобы немножко подсобрать себя, скажем так. Если я не участвую в проектах, где задействовано много людей, где кто-то от меня зависит, то я расслабляюсь. А когда я расслабляюсь, я начинаю жить какой-то совсем… разгульной жизнью. И второе — я делаю то, что мне интересно освоить. Я вообще люблю учиться. Поэтому мне интересно жить до сих пор. Если бы я был таким вот флагманом, из серии «вау! крутой чувак!» — то что? Это скучно. Ты становишься заложником общественного мнения. Причем вести себя так, как от тебя ждут, гораздо проще, чем жить собственной жизнью.

В молодости многие ведут себя независимо, не хотят встраиваться в ряды, в систему, а потом наступает возраст, смотришь — человек уже... на гламуре…

Я всегда был в системе, потому что я играл на «электричестве». Хочешь не быть в системе, ну… б… сожги паспорт. Электричество вырабатывают электростанции. Надо быть последовательным. Если ты такой внесистемщик — всё, гаси свет. Я никогда не был в оппозиции, всегда отлично относился к деньгам, к женщинам, к дорогим напиткам и к хорошим автомобилям. Меня это не парит.

Как у вас быт налажен?

Он налажен. Это просто вопрос уборщицы.

Поете вы от лица тех, у кого быт не налажен. Вы же харизматический лидер. Люди слушают вас открыв рот. И представляют, что вы такой и есть, какой на сцене. Помните фильм «Боулинг для Колумбины», где Майкл Мур интервьюирует Мэрилина Мэнсона? Меня тогда поразило: сидит Мэнсон в черном костюме, причесанный и спокойно рассуждает про насилие в Америке…

А вы думали, что дома у него черти бегают? Вот в этом разница в представлении западного человека и русского о сценическом образе. Если русский человек вышел на сцену, он должен открывать душу и рвать ее там. А на Западе всё это недаром называется — шоу. Отработал — до свидания. Мне нравится все-таки западный подход, а не наш, юродствующий. Я не юродивый. Почему я должен отвечать потребностям толпы и жить так, как кто-то представляет себе мой образ? Да ни в коем случае! Я, конечно, мог бы вокруг себя этот миф раскручивать, но зачем мне это? Я не хочу.

Посмотрела вашу фильмографию, у вас чуть ли не 15 фильмов. Хороший артист позавидует. Я нашла там фильм «Копейка». Как вы там оказались? Вы уже тогда играли в группе?

Иван Дыховичный попросил написать песню, я написал. Две.

А как вообще состоялись ваши знакомства с людьми из мира кино, например?

Мне звонили. Каким-то образом искали меня. Я никогда сам никуда не ходил. И до сих пор не хожу. И в телевизор тот же самый не прошусь. И соглашаюсь не на всё, не всегда, не просто так. Соглашаюсь, когда мне это либо интересно, либо выгодно, либо… Много факторов должно сложиться, чтобы я на что-то согласился.

Деньги имеют значение?

Я не знаю тех людей, для которых деньги не имеют значения. Ну кроме Перельмана опять же, вышеупомянутого. Но он святой. Хотя и он должен платить за квартиру. Просто в этом, конечно, мало кто признается, все ж у нас за искусство радеют.

В сериале «Детка» у вас главная роль. Вы с удовольствием снимаетесь?

Поначалу — да. Но сейчас я устал, съемки затянулись надолго. Я думал, это будет быстрее и менее трудоемко. В любом случае новый опыт не помешает. Я впервые снимаюсь в сериале в такой большой роли.

В целом вам нравится играть? Перевоплощаться?

Я не перевоплощаюсь, я над душой своей не издеваюсь. Боже упаси. Я не профессиональный актер, это не моя карьера. Мне было интересно узнать пару вещей, я их узнал. Пригодятся — нет ли… Я к этому не отношусь как к большой, великой творческой работе. Это как плевок в бесконечность — бесконечность гораздо больше.

А почему вас позвали?

Из-за имени. Потому что сериал музыкальный, можно песни какие-то от меня получить — в случае с «Деткой» так и будет. Я играю рок-музыканта опять же… Но не себя.

То есть ваш герой не похож на вас?

Мой герой, Кастет Подольский, — гротескная фигура. Для меня он, пожалуй, даже трагический персонаж, потому что он абсолютно не врубается в мир, в котором живет. Как он вообще еще жив — это загадка. Но я таких людей знаю. В Петербурге их довольно много. Не очень состоявшихся, но при этом самодостаточных — музыкантов, художников, кого угодно. Это то поколение дворников и сторожей, которое так и осталось сторожами и дворниками.

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ЖУРНАЛЕ ОК! №7 ОТ 16 ФЕВРАЛЯ 2012 ГОДА