Батишта: «Называться поэтом — немного хвастовство»

Долгое время Кирилл Петров был знаком публике как Батишта — яркий харизматичный персонаж из группы «Банд’Эрос». Почти десять лет назад он покинул коллектив и отправился в свободное плавание. «Я уже давно вышел за рамки хип-хопа», — признается артист. О сольных проектах, театре, поэзии и о своем главном слушателе Кирилл рассказал в интервью ОK!

Как изменилась твоя жизнь после ухода из группы?
Всё, что происходило в эти годы, можно назвать одним словом — «саморазвитие». Покинув «Банд’Эрос», я практически сразу приступил к записи сольного альбома, собрал джаз-бэнд, с которым давал концерты, окунулся в театральную сферу, кино. Каждый год у меня была какая-то новая ступень, поиски себя. Когда ты в проекте, у тебя так или иначе есть некая роль, образ, которого ты придерживаешься. Когда для меня проект закончился, я понял, что способен на большее.
Работа в проекте ограничивала твой потенциал?
Его ограничивал скорее ритм, в котором мы жили. После выхода «Коламбии Пикчерз» у нас был очень насыщенный график: съемки, интервью, концерты, у меня просто не оставалось сил ни на что другое. 
Был страх, что сольная карьера может не сложиться?
Когда я уходил из группы, большинство людей в первую очередь говорили мне о том, что я теряю деньги. Не скажу, что я много потерял, появились другие способы заработка. Я играл сольные концерты, писал и продолжаю писать песни, саундтреки. Хотя в «Банд’Эрос» была стабильность, я и сейчас не жалуюсь. Конечно, одно дело, когда на тебя работает команда и тебе просто нужно приезжать на концерты, и другое — когда ты делаешь всё это сам. Это отличная проверка на прочность, на то, насколько ты талантливый артист и адекватный человек. Сейчас пишу уже четвертый сольный альбом, и той популярности, которую мне давала группа, нет. Но тут возникает вопрос: а нужна ли мне такая популярность? Я стал делать музыку немного глубже. Так что страхи, конечно, были, но меня всегда, безусловно, поддерживала семья.

А я встречала информацию о том, что у тебя были серьезные разногласия с отцом… 
Там такая интересная история. Я родился в Чебоксарах, а уже в год меня перевезли в военный гарнизон на Дальнем Востоке, где служил отец. Когда мне исполнилось 7 лет, родители решили, что в школу мне лучше идти в столице Чувашии, и отправили меня к бабушке. Следующие семь лет мы с родителями жили в разных уголках страны и воссоединились, только когда они перевелись в Москву. Получается, я со своим отцом встретился, когда мне было 12–13 лет. И вот я уже на широких штанах и читаю рэп, а он — военный, человек старой закалки. Конечно, тогда у нас были конфликты, но сейчас мы очень хорошо общаемся. Мне самому на днях уже 37 лет, теперь мы разговариваем как мужчина с мужчиной. Нет такого, чтобы он говорил мне — брось заниматься всякой ерундой и уходи в бизнес, например.
Сейчас нет, но раньше было?
Отец у меня топит за социальную инженерию, считает, что мне надо идти туда. Это близкая для него сфера, но я никогда этим не занимался, хотя имею техническое образование. 
Как ты вообще оказался в техническом вузе? Это был твой выбор или родители настояли?
Так получилось, что моя матушка, с которой у меня отличные взаимоотношения, практически никогда ни о чем меня не просила, кроме одного: она хотела, чтобы я поступил в Московский институт электроники и математики. И я поступил. Диплом, кстати, защищал по синтезаторам, так что даже в техническом университете я оказался связан с музыкой. На вручении меня не было, диплом забрали мои друзья, я отдал его маме и с тех пор не видел. Но пять с половиной лет честно ушло на выполнение маминой просьбы, хотя мы уже вовсю гастролировали с Децлом и «Банд’Эрос». 
Редкий случай в шоу-бизнесе, когда артист не бросает учебу.
У тех, кто бросал, наверное, не было обязательств перед мамой. (Улыбается.) Она очень много сделала для меня, я ей очень благодарен. Когда родители сталкиваются с переходным возрастом у детей, у них есть два пути — смириться с этим или ломать человека, подстраивать под себя. Мама выбрала первый путь, посчитала, что мои музыкальные пристрастия, широкие штаны и косички в волосах, возможно, выльются во что-то другое, что я это перерасту. Вообще, сейчас думаю, что если бы и я, и родители были посмелее, то я бы поступал в театральное. 

Ты же был весь в хип-хопе, в какой момент появился интерес к актерской профессии?
Я всегда хотел быть актером, это шло параллельно с музыкой. Думаю, большинство рэперов выросли на одних и тех же фильмах: «Крёстный отец», «Казино», «Однажды в Америке». Мне очень нравилась эта тема и хотелось играть каких-то гангстеров, что-то в этом духе. Но в то же время в моей голове было четкое осознание, что, для того чтобы их играть, нужно выучиться на актера, как минимум получить азы. У меня были возможности без актерского образования влететь в кадр, потому что, когда ты популярен, тебя все хотят и все зовут. Но я всегда считал, что стать профессионалом можно, только изучив свое дело. И чтобы от своих принципов не отступать, в 2011 году я поступил на актерские курсы к Герману Сидакову. Правда, тогда не окончил их — у меня начались гастроли, и я слетел с выпускных экзаменов. Но спустя несколько лет я поступил еще раз и уже добил это дело. Я стал понимать профессию, по-настоящему увлекся театром, и всё это привело к тому, что меня пригласили в Школу драмы Германа Сидакова играть в спектакле по мотивам «Преступления и наказания». В декабре прошлого года была премьера, а в сентябре, надеюсь, возобновим показы. Мы разработали новое направление — скит-спектакль. Это не то чтобы иммерсивный или интерактивный спектакль, здесь публика изначально полностью погружена с нами в диалог. Мы как бы приглашаем зрителей в скит к Фёдору Михайловичу Достоевскому, где все вместе пытаемся разобраться в произошедшем. И еще я написал для этого спектакля стихи. 
Существует какая-то граница между рэпом и поэзией? Ты сам считаешь себя поэтом?
Думаю, любые стихи можно прочитать как рэп — Андрея Вознесенского, например, или Бориса Рыжего. Мне кажется 
даже, что Рыжий, если бы жил сейчас, точно разматывал бы большинство рэперов на тех же Versus-баттлах. О том, кто такой поэт, очень круто сказал Оксимирон в битве с ST. Он сказал, что поэт — это человек, который всё время находится на грани, который каждый день делает выбор, в какую сторону ему идти. Это, как правило, человек голодный, ищущий. Называться поэтом — немного хвастовство. Сейчас я общаюсь с такими крутыми московскими поэтами, как Олег Груз, Руслан Шишкин, выступаю вместе с ними на одних площадках. Эти люди для меня авторитетны. Я даже записал альбом со своими стихами, которые читаю под джаз. Но вообще обычно я говорю, что я — артист широкого профиля.

Очень расплывчатая формулировка. Не лучше ли быть настоящим профессионалом в чем-то одном?
Я задумывался об этом, но что поделать, если меня прет. (Улыбается.) Наверное, неплохо кричать о том, какой я классный, могу и то, и это, и вон то еще. Судя по всему, эта схема работает: есть люди, которые занимаются профанацией, но очень уверены в себе, и им верят. Мне этого делать не позволяет мое внутреннее воспитание, наверное. В какой-то момент я решил, что буду заниматься театром, записывать альбомы, писать стихи, и буду делать это параллельно, пока есть запал. Я уже давно вышел за рамки жанра хип-хоп, доказывать, что я крутой рэпер, мне неинтересно. Та же пандемия оказалась очень показательна — нам сейчас до сих пор официально нельзя давать концерты, то есть финансовой прибыли нет, отдачи от зрителя нет. И чем шире я работаю, тем больше у меня будет возможностей где-то потом проявить себя. Есть люди, которые до сих пор говорят: зачем ты ушел из «Банд’Эрос», вы писали классные песни. На что я отвечаю: это было десять лет назад! Я не готов оставаться тем же парнем, которым был тогда. Но если мне поступит предложение выступить на какой-нибудь дискотеке 2000-х, например, на таком большом рэйве спеть пять наших хитов, я соглашусь.
При личном общении ты производишь впечатление человека очень интеллигентного и даже скромного, в то время как на сцене много лет транслировал совершенно противоположный образ. Наверное, на это в свое время повлияла узнаваемость. Я был поражен, когда люди на улице вдруг стали кричать мне что-то в спину, подходить фотографироваться. Они воспринимали меня не как Кирилла Петрова, а как Батишту, и я должен был на это адекватно и лояльно реагировать. Людям наплевать, какое у тебя настроение, болит ли голова или что-то еще, часто они ведут себя по-простецки. И поначалу у меня непроизвольно возникала агрессия, мне было проще быть таким дерзким наглым типом. А в целом я стараюсь со всеми вести себя по-доброму, но иногда доброту принимают за слабость, к сожалению. Ну и плюс у меня лицо бандитское. (Смеется.) Тут я уже не знаю, что поделать, я и бороду сбривал, и даже волосы отращивал, чтобы более интеллигентно выглядеть. Но в итоге смирился, просто стараюсь чаще улыбаться.

Меня предупредили, что о личной жизни ты говоришь неохотно. Почему?
В ней нет ничего особенного.
Ну, может, у тебя жена и трое детей, которых ты скрываешь.
Женат я никогда не был, но есть сын Ермолай, ему 10 лет. Его мать уехала из страны, у нее другая семья. Вот такая у меня личная жизнь.
Ничего себе!.. Трудно было договориться о том, с кем останется сын?
Вообще без проблем. Ему было лет пять на тот момент. Мы просто взвесили все за и против и решили, что лучше ему будет в России. В итоге все счастливы. Сейчас он как раз в гостях у своей мамы, скоро должен вернуться. 
Насколько я понимаю, вообще мало кто знал о том, что у тебя есть ребенок.
Это правда. Мы уже с ним вместе обсуждаем такие вопросы, и он не очень хочет, чтобы о нем знали.
То есть для нас вы сделали исключение?
Да, у вас стопроцентный эксклюзив. (Улыбается.)
Чем Ермолай увлекается? Проявляет себе творчески?
Его сейчас интересуют только компьютерные игры. Думаю, вряд ли там будет творчество, скорее как раз инженерия, они с дедом на одной волне. Он сейчас пойдет в пятый класс и уже выбрал соответствующее направление. А к музыке сын достаточно равнодушен. Я даже предлагал его пиарить, написать для него песни, но он отказался.
А твои песни слушает?
Он их знает, но не фанатеет. Но когда я пишу что-то новое, мне нравится читать это сыну, часто именно он — первый слушатель.