Владимир Машков: «Я нахожусь в самом начале пути»

Почти два года назад Владимир Машков кардинально изменил свою жизнь. Практически полностью он подчинил ее театру — Театру Олега Табакова. Художественным руководителем «Табакерки» Машков стал после ухода Олега Павловича... Здесь, в здании театра на «Сухаревской», рабочий кабинет Машкова разделен на две соседние комнаты: в одной — гримерка, а в другой — рабочая зона. Всё строго и по-деловому аскетично.

Первый раз, Володя, у тебя в кабинете. Над письменным столом — столько фотографий Олега Павловича Табакова! Вот он с Олегом Ефремовым, с Товстоноговым, со своим педагогом Топорковым...

Да, такая «стена славы». Это те люди, которые создавали русский театр, современный русский театр, и те люди, которые мне важны, которые меня вдохновляют. Каждая фотография очень эмоциональная, полна жизни. Видишь, какая замечательная фотография, где Михаил Козаков, Ефремов и совсем молодой Олег Павлович. (Показывает.)

Это когда «Современник» только начинался.

Да-да.

А вот в центре фотография, где Табаков со старшим сыном Антоном.

Ну потому, что это тоже часть нашей жизни. Мне очень нравится эта фотография. Мы начинали наш путь с Антоном вместе, он был моим партнером в театре.

Да, кстати, он же был актером «Табакерки».

А вот тоже потрясающая фотография: Олег Павлович сидит с дочкой Машей и занимается своими делами. Маша тоже «делом» занимается — бумаги разбирает.

Маше здесь года три или четыре.

Вот она, рабочая идиллия.

Отец и дочь сидят плотно спинами друг к другу, оба сосредоточены.

Абсолютно, они как зеркальное отражение друг друга.

На Владимире: пиджак, джемпер — всё Brunello Cucinelli

Да, потрясающе. Володь, а у тебя часто бывает мысль: как Табаков, во многом сформировавший тебя, отреагировал бы на твой тот или иной поступок, на то или иное действие?

Это такая вещь, она гипотетическая — думать о том, как бы Табаков отреагировал, ведь его дух, его ученики — они все здесь. Реакции на коллективные наши действия — они и есть суть реакции самого Олега Павловича: если мы успешны, если мы двигаемся вперед, если у нас есть идеи, если наш зал полон, что очень любил всегда Табаков — полный зал, раскупленные билеты, — вот это и есть проверка того, на правильном мы пути или нет.

Мне нравится, что ты говоришь «мы». Ты сегодня в ответе за большой коллектив. А сколько Табаков тебя зазывал в театр, но ты категорично говорил: «Нет!», — один раз, правда, сделал исключение, возобновил «Номер 13D» в МХТ, но, в принципе, долгое время не хотел вообще работать в театре. А сейчас практически в театре живешь.

Ну да, видишь, так сложилась судьба. Кино и театр, они иногда очень трудно соединяются, это два абсолютно разных вида деятельности, которые требуют абсолютного вложения, полного.

Потому что ты максималист. Я знаю, что ты не можешь заниматься одним делом и параллельно другим.

А здесь, в общем-то, очень много дел, в нашем театре. У нас две сцены плюс сцена в нашей школе — у нас большое...

...хозяйство.

Как называл это Олег Павлович — «холдинг». Это большая-большая история. Нужно найти занятие всем и самому непосредственно участвовать в этих занятиях. Театр только так и строится: либо ты пребываешь здесь всё время, либо ты не пребываешь. Поэтому когда Олег Павлович просил меня заниматься чем-либо в театре, мне очень трудно было делать это дозированно: либо ты отдаешься этому делу полностью, либо не морочишь ни себе, ни другим голову.

Ну ты сейчас от кино полностью отказался? Только вот снялся в фильме по рассказам Жванецкого в маленьком эпизоде, шикарно сыграл.

Я в этом смысле абсолютно направлен сегодня на театр, на жизнь театра. У меня нет времени задумываться о своей судьбе, надо жить здесь и сейчас, максимально вкладывать свою энергию в каждую секунду. Видишь, у нас параллельно идут подготовка спектаклей, репетиции.

Недавняя премьера — «Голубой щенок», спектакль для детей. Поставил молодой режиссер Никита Владимиров, внук Алисы Бруновны Фрейндлих, что символично. Мне Никита рассказывал, что ты постоянно внедрен в репетиционный процесс. Не до конца доверяешь молодым?

Нет-нет, это не так. Наоборот, я очень Никите доверяю, и именно это доверие позволяет сделать такой спектакль. Я в этом смысле особенно не вмешиваюсь, даю возможность максимально реализоваться, но, когда нужно, я здесь, рядом, я всегда подставлю плечо, потому что это наш первый такой опыт — детского спектакля. А мне кажется, это очень важная и воспитательная вещь. Направление нашего театра — чтобы мы все-таки охватывали большой спектр зрителей, начиная от детей, которые, может быть, будут потенциальными зрителями, заинтересованными в театре, они будут расти с нами. Поэтому чем раньше люди будут приходить в театр, тем лучше. Чтобы делать детские спектакли, нужно очень много сил и очень много энергии, потому что дети реагируют на энергию, на чувство.

Послушай, когда молодые в «Табакерке» репетируют, ты для них — живой пример, потому что в тебе такое количество энергии, просто невероятное. И так было с юности, вот сколько мы с тобой знакомы, всю жизнь, наверное, и всегда у тебя сумасшедшая энергия. Игорь, мой брат, рассказывал, что когда вы только начинали репетировать «Номер 13D», то с первой же репетиции никакой раскачки, никакого разгона, — сразу должен быть полет высокий, всё стремительно. И этого режиссер Машков требовал от всех актеров.

Ну, тогда есть возможность попробовать себя в этом пространстве и распределить свои силы. Нужно пробивать потолок каким-то образом, в хорошем смысле слова. Свой потолок, который над нами всегда нависает и начинает нас придавливать. Если говорить об Олеге Павловиче, он с этого всегда и начинал, говорил об энергоемкости молодого артиста, да и вообще артиста: насколько заряжены его батарейки, насколько он может их безжалостно тратить. Вообще, если мы вот так посмотрим на мастеров…

Ты показал сейчас рукой на фотографии на стене...

...они все тратились максимально. Что-то, конечно, может не удасться — театр дело живое. Я сам всегда понимал, что необходима максимальная включенность в работу — только это позволяет нам двигаться вперед. Максимальная включенность. Ты не можешь ничего оставлять на потом.

На завтра.

Ну да. Потому что будущего нет: когда оно придет, будущее, оно будет здесь и сейчас и только в нашем воображении. А прошлое — это наш опыт, которым мы пользуемся так или иначе.

Ну ты такой ледокол, который не остановить. Вот я думаю, и здесь, в «Табакерке», твои действия кто-то в штыки воспринимает, кому-то нравится, кому-то не нравится, но повторяю, ты такой ледокол — идешь к своей цели.

Ну... к нашей цели. Я не думаю, что я придумал какую-то цель, отдельную от задач, которые стояли всегда перед нашим театром. У нас же театр был совсем маленький, когда он открылся в 1987 году, в труппе было 20 человек.

Театр-студия...

...где игралось большое количество спектаклей, мы постоянно были в театре, постоянно. Я ничего другого не изобретаю, я прохожу тот же путь и понимаю, что раз он ведет к каким-то нашим маленьким победам, то надо именно этим путем идти.

Володь, какие ощущения были, когда ты вновь сыграл в «Матросской тишине»? Ты же 20 лет не выходил на сцену.

Да, я не считал сколько лет, но долго. Мне повезло, я, видимо, не терял форму, всё время был в этой профессии...

Но только в кино.

Понимаешь, в кино могут играть непрофессионалы, потому что это может быть таким кратковременным существованием, а вот существовать полтора-два часа на сцене без остановок, следя за своей сверхзадачей, двигаясь куда-то вперед, — это, конечно, такое непростое занятие. Тут мне коллектив, мои товарищи помогали своей включенностью в эту работу, поэтому возвращение прошло абсолютно естественно.

Но были какие-то эмоции, ну не страх, а ...?

Ты знаешь, я начинаю волноваться за два дня до спектакля.

Да ты что?!

Любого спектакля.

На Владимире: костюм, джемпер — всё Brunello Cucinelli

И так всегда было?

Так всегда. Причем у меня начинается такое, будто, знаешь, гудят столбы, — вот что-то наподобие такого, когда начинают гудеть руки, ноги. Я даже говорю себе: «Слушай, ну сколько можно уже». Более того, я понимаю, что это ведь тоже некая психологическая работа внутренняя, потому что организм начинает готовиться, начинает давать дополнительные какие-то силы, потому что каждый спектакль уникален, повторить ничего нельзя. Я понимаю невероятную ответственность перед своими коллегами и еще большую ответственность — перед зрителями, теми, кто пришел...

...«на Машкова»...

Нет, они пришли в наш театр. На днях у нас был спектакль «Матросская тишина», и произошел какой-то удивительный момент: заканчивается спектакль, опускается занавес, а аплодисментов нет, секунд двадцать была пауза, а потом зал ожил и нас долго не отпускали. Мы сами были ошеломлены этим. Очень же трудно понять, насколько хорошо идет спектакль, мы чувствуем реакции зрителей, но что происходит внутри человека, можно понять вот по этим секундам единения, абсолютного единения такого большого количества людей.

Слушай, как тебя все-таки держит эта роль в «Матросской тишине»: ты ведь начинал играть Абрама Шварца еще в студенческие годы, а сейчас, став руководителем театра, вновь вернулся к этому герою.

Я это сделал осознанно. Мне нужно было понять, что произошло со мной за это время, — я же скоро сравняюсь по возрасту с Абрамом Шварцем. Опыт, знания и то, как я чувствую многие вещи, — всё это сегодня дает другой объем, нежели когда я играл эту роль в 20 лет. Для меня это еще какой-то следующий этап. Вообще, если роли, которые тебе дает судьба, правильно застроены, то, конечно, очень важно играть их долго. Тут, опять же, опыт предыдущего поколения: актеры играли свои любимые и самые удачные роли подолгу, чтобы видеть их развитие. Здесь еще срабатывает дополнительная эмоция: «Могу ли я продержать эту энергию? Она работает или нет?» А для этого нужны силы, это как определенная наша каждодневная тренировка.

Как раз к тому, о чем ты говоришь: после «Матросской тишины» был возобновлен «Ревизор». Ты, как и 25 лет назад, играешь Городничего.

Я схлопнул время, я его схлопнул, понимаешь? Я вот этот промежуток моей «неработы в театре» соединил. Я вернул себя в то же пространство 25-летней давности. То есть я нахожусь в самом начале пути и теперь пытаюсь двигаться дальше.

В самом начале пути — что ты имеешь в виду?

Ну в начале следующего этапа работы в театре, более ответственного, потому что я... Понимаешь, руководство театра подразумевает максимальную ответственность и осознанность твоего существования.

Ты для этого внутренне созрел или обстоятельства так сложились?

Это обстоятельства.

А ты в театре планируешь дальше как актер развиваться?

Это тоже одна из моих обязанностей, конечно.

Но пока ты сосредоточен на режиссуре.

У меня же большие роли и в «Матросской тишине», и в «Ревизоре». Я выпустил еще один спектакль в нашем «подвале».

Вот я как раз хотел спросить, почему спектакль «Ночь в отеле» (это твоя первая постановка после возвращения в качестве руководителя театра) ты выпустил в «подвале» на улице Чаплыгина, а не в новом здании театра на «Сухаревской», которое ты уже обжил.

«Подвал» — это наше историческое место, оно уникально, потому что в этом маленьком зале возможно видеть крупный план актера. Конечно, сейчас здесь присходит некая трансформация в связи с тем, что в течение 30 лет не было никакого ремонта, и мы должны привести его в какое-то достойное состояние. Но само пространство и вот эта близость к зрителю... Мне очень хотелось продолжить нашу «подвальную» историю, когда хорошие, большие артисты начинают существовать...

...на «крупном плане», как ты говоришь.

Да-да-да, когда я могу их прямо близко изучить.

Тоже такой интересный мостик: есть «Номер 13D», где действие происходит ночью в отеле, а здесь совершенно другая «ночь», но тоже «в отеле». Там комедия положений, здесь комедия…

...относительности.

Да. Всё относительно в этой жизни, непонятно, что явь, что сон: по сюжету Альберт Эйнштейн встречается с Мэрилин Монро, она ему (а не наоборот!) рассказывает свою теорию относительности, а потом говорит, что это лучшая ночь в ее жизни, — какие-то бесконечные перевертыши.

Меня в этой пьесе заинтересовали персонажи, и это очень важный этап для развития артистов — не уйти в пародию, а попробовать жить жизнью того или иного персонажа, нам известного, будь то Мэрилин Монро или Эйнштейн. Вот здесь мы подходим к такой важнейшей грани таланта артиста — перевоплощению, а это высшее состояние артиста. Очень важно идеологически было попробовать необычную пьесу для нашего зрителя.

Необычную в каком плане?

Она подразумевает работу двух полушарий: и того полушария, которое отвечает за чувства, и того, которое отвечает за логику. Потому что, еще раз говорю, жанр пьесы «Ночь в отеле»— комедия относительности, так как в нашем мире действительно всё относительно, и нужно было попытаться пройти путь от комедии до драмы, от фарса до трагедии.

И всё это в едином пространстве и в единое время...

А еще оставаться правдоподобным в этой истории, которая — непонятно — вымысел или правда.

Дальше, насколько я знаю, в планах — детективная история. Ты начинаешь ставить «Десять негритят» Агаты Кристи.

В основе — пьеса самой Агаты Кристи о битве зла со злом. Она была написана в 1943 году специально для Бродвея и называется «И никого не стало». Да, все мы знаем эту сюжетную историю, сейчас еще вышел фильм на ВВС. Но это не детектив в чистом виде. В пьесе есть некий перевертыш, которого не было в знаменитом романе «Десять негритят». Заканчивается всё достаточно неожиданно. Пьеса очень экстравагантна, местами трагикомична, там очень много смешного, она очень эмоциональная, и интересно наблюдать вот это столкновение людей, которые уже адаптировались к своему злу: они его совершили и оправдали себя. И вдруг начинается новый этап их жизни... Роман был написан, по-моему, в 1939 году, когда фашизм только зарождался, а во время написания пьесы он уже окончательно сформирован. Вся же история происходит в Англии, на северном острове Девоне — это такой пир во время чумы.

На Владимире: костюм, рубашка — всё Brunello Cucinelli

Причем намечается, насколько я понимаю, роскошный пир, поскольку костюмы будут от Валентина Юдашкина.

Ну да, люди приезжают отдыхать на остров, каждый по своему поводу, но отдыхать, приезжают на праздник. Валентин Юдашкин всё равно отталкивался от реального времени, в этом смысле будут исторически правильные костюмы, потому что это очень такое эффектное, но в то же время скупое по атмосфере время.

В общем, заинтриговал, Володя, по полной программе. А актеры кто?

Актеры наши ведущие будут.

Имена не назовешь?

Пока нет.

Понял. В последнее время я привык тебя видеть в строгом костюме, в галстуке — положение обязывает. А сейчас ты сидишь в расстегнутой рубашке, в джинсах, такой прежний Машков, которого я знаю давным-давно.

Ну, я только что вернулся с репетиции. А костюм у меня всегда висит на вешалке.

Но тебе нравится в костюме ходить?

Да, я люблю костюмы. А так как приходится встречаться с ответственными различными людьми, то тут нужен какой-то строгий вид.

Скажи, все-таки должность художественного руководителя театра невольно на характер накладывает отпечаток, на твое восприятие окружающей жизни?

Ну конечно, потому что (долгая пауза)... наверное, одно из важнейших качеств, которое эта деятельность обязывает меня иметь, — это терпение.

Терпение, интересно.

Знаешь, как артистам, нам это несвойственно, потому что мы люди нетерпеливые, нам нужно двигаться быстрее и быстрее, и это нормальное состояние.

А тебе-то нужно двигаться еще и «быстро в квадрате» — я про твой темперамент.

Да. Но я учусь терпению, ведь возникают определенные ситуации, которые нужно терпеливо решать. Ты начинаешь понимать, что мудрость в том, на что обращать внимание, а на что нет.

Ты интуитивным путем идешь, чтобы это понять?

А вот смотри, «интуиция» в переводе с латыни — «всматривание». Когда человек во что-то всматривается в жизни: в людей, в ситуации — это и есть интуиция, когда ты можешь предположить, что так или не так сложится.

Но можно и ошибиться.

Конечно. Поэтому и есть такая фраза: «Интуиция подвела».

Тебя часто подводит интуиция?

Ну, я особо на нее не ставлю все фишки, но предчувствие... Знаешь, «предчувствия его не обманули». В этом смысле я стараюсь предвидеть, предвосхищать, предотвращать. Опять же говорю, это такие внутренние ощущения, ими не можешь пользоваться оперативно, как ручкой там...

Ну вот про терпение. Этому нужно было долго учиться или быстрый курс молодого бойца пришлось пройти?

Это моментально происходит, когда появляется необходимость.

Но в тебе же сохраняется актерская жилка или ты ее подавляешь — речь, конечно, не про сцену.

Актер — это определенное состояние чувств. Как Табаков говорил, «я ищу ребят, которые могут придуриваться», то есть если у человека есть желание раствориться в этой игровой стихии, тогда он актер, а если он себя бережет, то у него может ничего не произойти. Поэтому я зависимый человек: я завишу от коллектива...

Ты — зависишь? Мне кажется, это коллектив от тебя сейчас зависит.

Нет, как только в сознании произойдет такое переключение, что от меня кто-то зависит, — тотчас произойдет перекос. Мы коллектив, я не один существую здесь, театр — это коллективное дело. Я знаю, что сейчас, в данный момент ребята репетируют, и я завишу от того, в каком они состоянии будут, насколько они будут включены, я завишу от их здоровья, я завишу от их неприятностей, и мне важно максимально быстро внедриться и помочь ликвидировать негативные моменты, чтобы все были в правильном и хорошем творческом самочувствии, — вот это важнейшее. Я завишу от того, как они приходят в театр, с какими мыслями. Вот так, наверное.

Да, у тебя уже психология стопроцентного руководителя, и это здорово. Скажи, бороду ты отращивал для сцены?

У меня просто нет времени гримироваться.

Ты же моложе выглядишь, когда без бороды, Володь.

Ну, это меня волнует меньше всего, то есть совсем не волнует.

У тебя дочка взрослая, двое внуков. Маша даже недавно выложила фотографию, где ты вместе с ними. Это крайне редко бывает или нет?

Я даже не помню, когда эта фотография была сделана, давно.

Вы с Машей вообще на одной волне?

Конечно, на разных. Она в другом пространстве, и у нее свои волны. Каждый человек живет своей жизнью.

Маша с тобой советуется по творческой линии?

Да со мной никогда никто особо не советовался. Вообще, советы — это такая вещь неблагодарная.

Мне, кстати, в свое время великая Майя Плисецкая сказала: «Я ненавижу давать советы, потому что за совет могут и проклясть»... Слушай, Володь, я помню наш разговор давным-давно, мы передачу с тобой делали, это была середина 90-х годов, дома у тебя сидели на «Новослободской» на полу, ты рассказывал, как ты и зоологом хотел быть, и как в армии прослужил месяц или неделю... Много-много чего в жизни было на самом деле. Я к чему это говорю? Помню, там попугай был на кухне, в руках у тебя была маленькая собачка, йоркширский терьер, сидел ты и говорил: «Кто меня может вытерпеть, кроме этого попугая и этой собачки?» Ты в быту невыносимый человек?

Слушай, я сейчас про быт вообще ничего не знаю. Вот это меня волнует: «Просьба монтировщику подойти...» (эти слова звучат по радио в кабинете. — Прим. ОK!).

Отлично! Но тем не менее у тебя какие-то птички здесь живут, я обратил внимание.

Птички живут, да.

У тебя же в детстве дома целый зоопарк был — миллион всяких животных. Я помню, как ты мне вдохновенно об этом рассказывал, как ты эксперименты какие-то бесконечные делал.

Да-да, это было в моей жизни. А сейчас я с большим удовольствием смотрю National Geographic и Animal Planet — всем рекомендую.

У тебя какие-то редкие породы птиц тут живут?

Нет, амадины. Они такие... компанейские. Тоже дополнительная ответственность.

А тут какая ответственность?

Ну, их же надо кормить.

В спектаклях они еще не участвовали?

Слава богу, нет. Я не люблю, когда животные принимают участие в спектакле...

Володь, у тебя же глобальные планы всегда были и есть. Ты мне недавно рассказывал про театральный квартал, который должен вырасти на улице Чаплыгина. Вот Олег Ефремов хотел сделать Камергерский переулок полностью театральным —
у него это не получилось или не успел он это сделать.

Ну, может, и у меня не получится. Пока всё трудно.

Это такая донкихотская идея или ...?

Ну, это ведь история тоже коллективная, я же это не для себя предложил делать, не для своего театра, а предложил нашему театральному сообществу. Пока это, наверное, не особенно интересно, есть какие-то другие интересы. У нас потрясающе отреставрированы улицы: и Чаплыгина, где находится театр, и прилегающая к ней улица Макаренко. Сергей Семёнович Собянин помог. На протяжении 20 лет там были разрытые ямы. А в этом районе жили родители Пушкина и наши великие актеры — чего только не было на этих улицах!

А тебе зачем это надо? Вот есть театр, зачем тебе думать, что там на соседней улице, которую не видно из окон «Табакерки»?

Ну, во-первых, я думаю о зрителе: хорошо бы, чтобы он шел в театр по красивой освещенной улице. Для меня это очень важно, для меня театр начинается не только с вешалки, но и с того, как человек доберется в наш театр. Вот где начало театра — в зрителе, в его желании пойти сюда.

Ты прямо такой прекрасный Дон Кихот, мне кажется.

Я не пойму, это плохо или хорошо? Наша профессия очень романтичная: если в тебе нет некоего романтизма, то этим трудно очень заниматься, а может, даже невозможно. То, что советовали нам предшественники: «Над вымыслом слезами обольюсь», — разве это не романтическая фраза? Театр — это романтика, это чувство, прежде всего чувство, которое должно быть внутри, —сыграть его нельзя.

Ну что же, спасибо тебе, романтик Машков, за наш разговор, не буду тебя больше отвлекать. Я знаю, что тебе надо идти репетировать.

Спасибо, Вадик, дорогой. Всегда тебя ждем, приходи к нам в театр смотреть, чувствовать...