Ольга Сутулова: «Покорность — это не про меня»

Актриса Ольга Сутулова в профессии набирает и набирает обороты. У нее есть отличные роли, на нее работает опыт, ее охотно приглашают в новые интересные проекты.  Оля номинирована на Премию АПКиТ как лучшая актриса второго плана за роль в сериале «Содержанки» видеосервиса START. Когда-то я снимал Сутулову, еще начинающую актрису, в программе «Кто там...». И мне было интересно узнать, какая она сегодня. У нас получился довольно неожиданный разговор.

Оля, на видеосервисе START закончился второй сезон «Содержанок». Что для тебя лично означает этот проект?

Меня во втором сезоне все-таки очень мало, о чем, конечно, я жалею, что скрывать. Но мне в эту воду было приятно войти дважды, потому что «одежду» я уже надевала однажды, она мне очень нравится, мне в ней очень хорошо.

Это важно.

Поэтому съемки в «Содержанках» — счастье, это удовольствие, в котором ты свободно себя чувствуешь. Я свою героиню Алису очень люблю, считаю ее самым положительным персонажем во всей этой компании. Она искренняя, она радостная, наивная и действительно абсолютно искренне считающая, что она лучше всех.

Это же замечательно, когда женщина считает, что она лучше всех.

Конечно! Потом в этом столько наивности, столько детскости, столько непосредственности: моя Алиса искренне во всё это верит — во всё, что говорит в ту секунду, когда она произносит слова. Главное, что в отличие от других персонажей у нее никогда не было никаких плохих мыслей, никаких желаний подвести кого-то, подставить — она просто пытается жить в этом мире исходя из имеющихся условий. При этом она не агрессивна — в отличие от остальных.

Не агрессивна, это точно. Вот, Олечка, скажи, а у тебя периодически возникают мысли: «Я лучше всех»?

Они возникают, но пока что, к сожалению, на уровне мантры (смеется) — как у героини Муравьёвой: «Я самая обаятельная и привлекательная». Но надо сказать, что с помощью Алисы во многом это стало случаться чаще. И мне нравятся эти мысли.
Я считаю, это правильно — так о себе думать.

Ну конечно. Во-первых, себя надо любить.

Да. Но послушай, мы же выросли в обществе, которое твердило, что любить себя не надо. Родители же нам говорили, что «Я» — последняя буква в алфавите.

Ну какая же ты последняя буква в алфавите, если родители тебя отправили учиться в Оксфорд? 

(Улыбается.) У них просто не было вариантов.

Как это — не было вариантов?

Тогда были популярны специальные программы обмена учениками старших классов. Это было бесплатно, мы платили, по-моему, только за билеты. Я жила в английской семье, меня кормили. Я провела в Оксфорде полгода.

С наслаждением, с удовольствием?

Ну как! Это Марс для нас тогда был, Марс абсолютный. Это сейчас мы летаем, когда хотим, в Лондон или даже в Перу — уже это не какая-то особенная экзотика. Впрочем, для меня всё тогда было в новинку, даже поездка в Минск.

А почему про тебя пишут, что ты хулиганкой росла? Я не верю, что ты была хулиганкой.

Не знаю. Я просто настолько давно прекратила обращать внимание на какую-то ерунду, которую пишут. 

То есть ты была насквозь положительной девочкой?

Я? Никогда в жизни. Таких же не бывает, это уже болезнь какая-то, когда насквозь положительный или насквозь отрицательный. Нет, я была нормальным ребенком, абсолютно нормальным. Я делала всё, что делали другие дети: получала двойки, прогуливала школу — как все на свете дети.

Ну хорошо, а твое увлечением английским языком? 

Это единственное, что мне давалось легко. Всё остальное шло с трудом, у меня не было никакого интереса. А английский и история давались легко, поэтому я этими предметами и занималась, а про всё остальное до сих пор ничего не знаю. Я не могу посчитать сложные числа, не знаю, что такое дроби... Вот я была в Ленинграде вчера, мы с мамой моей сидим болтаем, я открыла новости зачем-то, что-то ей читаю. Вдруг вижу, в одной из новостей написано: «Ученые раскрыли еще одну возможность странных металлов». Я думаю, что за новость такая, какие странные металлы, Гарри Поттер какой-то. И я в шутку спрашиваю: «Мам, что такое странные металлы?» И моя мама прочитала мне целую лекцию об этом.

А мама кто по профессии?

Она технарь, инженер. Но она всё это знает, помнит, и главное — с ее слов и мне всё показалось очень интересным. Вообще, любопытные вещи можно узнать, если не брезговать образованием.

Ты говоришь «Ленинград», а не «Петербург».

Потому что это Ленинград, какой Питер? Я не могу себя заставить говорить Питер, потому что считаю, что это... ну не вульгарное, но какое-то пренебрежительное слово. Маргинальная тусовка называла город Питером, мне всегда это почему-то было не близко.

А ты никогда маргиналом не была?

Думаю, что нет. Мне очень хотелось, но я не была.

Почему хотелось?

Это было модно, классно. Клево же, когда ты очень странный и идешь против системы. Но у меня другие способы идти против системы. Маргинальность не входит в их число. (Смеется.) Я просто несистемный человек.

Пожалуйста, поподробнее об этом. 

Я встаю и ухожу, если мне что-то не нравится. Понимаю, что в моей профессии так поступать нельзя, но я не могу с собой
ничего сделать. Я вряд ли буду работать с режиссером, с которым мы не договорились обо всем на берегу, и если мы друг другу несимпатичны и неприятны — просто не смогу. Если мне проект не нравится, я даже могу уйти на середине.

Такое бывало?

Такое бывало. (Смеется.)

Но ты же всех подводишь.

Это с какой стороны посмотреть. Если мне что-то не нравится и я в это не верю, не считаю это талантливым, то я не буду в этом участвовать. 

Так продюсеры вообще могут испугаться тебя приглашать в свои проекты, если будут понимать, что есть шанс твоего внезапного исчезновения.

Ну, пока не боятся. Такого, на самом деле, уже давно не случалось, потому что это тоже свойственно такому более инфантильному и молодому характеру. Я давно научилась различать хорошее и плохое, давно научилась на самых начальных этапах спрашивать себя, нравится ли мне.

Вот насчет хорошего и плохого. Ты говорила, что тебе легко давались иностранные языки и история. Ты даже поступила на исторический факультет. Куда?

В ЛГУ. Я почти поступила — специально завалила экзамен.

Где тут логика?

Логика есть. Дело в том, что принимал экзамен профессор, который преподавал у меня в старших классах и готовил меня к поступлению. Он был абсолютно очаровательный и действительно замечательный педагог, просто мне не хватило смелости прийти к нему и сказать, что я не хочу у него дальше учиться, а хочу совсем другую карьеру. Он же видел меня в будущем историком и рассчитывал на меня как на свою студентку.

И ты пошла поступать по инерции?

Просто в последний момент я поняла, что очень этого не хочу. Но мне не хватило, к сожалению, тогда, в 16 лет, смелости подойти к своему педагогу и сказать, что я не хочу. Я просто сымитировала приступ кретинизма на вступительном экзамене по истории. (Смеется.)

А на самом деле знала ответы на все вопросы?

Конечно.

То есть фактически ты проявила актерские способности — сыграла вполне определенную роль. 

Я выдала на экзамене «актрису», хотя, конечно, гораздо порядочнее было бы прийти к педагогу и всё объяснить.

Какая ты коварная, Оль.

Оказывается, да. (Смеется.) Это не коварство, это легкомыслие. Это Алисочка.

Привет Алисочке из «Содержанок»! В твоей юности была и актерская энергия. Дмитрий Астрахан пригласил тебя, 16-летнюю школьницу, в свой сериал «Зал ожидания».

Да.

Но это же подростковая история, и совсем не обязательно было ей перерастать во взрослую.

Она и не переросла во взрослую сразу, потому что я пошла учиться в театральный институт, из которого ушла, вот. (Смеется.) Я считаю, что это был один из самых мудрых поступков, которые я совершила.

Уточню. Ты училась  во ВГИКе в мастерской Иосифа Райхельгауза.

Да. Но не окончила институт. У меня нет диплома об актерском образовании.

И на каком курсе ты покинула институт?

На втором.

Какая была мотивация?

Время жалко было тратить. 

Ты что, снималась в кино в то время?

Не то чтобы у меня были такие съемки, которые я бы не могла совместить с учебой. Мне просто было жалко моего времени, которое я тратила на бессмысленную ерунду, потому что я глубоко верю в то, что система актерского образования в нашей стране крайне порочна и неправильна.

Вот как. И в чем порочность?

Система такова, что мастер набирает курс «под себя» — с расчетом делать какой-то определенный дипломный спектакль. Изначально он берет на курс условную Раневскую из «Вишнёвого сада», условного Костю Треплева — и учит этих людей четыре года делать какие-то опрелеленные вещи.

Ты же ушла после второго курса, откуда ты знаешь, что происходило дальше?

Так мы же ходили по параллельным курсам — смотрели их показы, смотрели, что они делают.

А вот скажи, у тебя была уверенность, что, бросив институт, ты всё равно сможешь остаться в профессии?

Была. Более того, я была уверена, что я только так и смогу остаться в профессии, потому что в институте меня тошнило от этой профессии. Нам, всему курсу, объясняли, что мы ничтожества и сейчас нам нужно поработить свою волю. Нам надо замолчать, слушаться старших — и, может быть, тогда из нас что-то получится. Мне не близка эта конструкция. 

А долго ты принимала такое радикальное решение?

Нет, очень быстро. Хотя решение не было импульсивным. У меня был такой месяц, когда я вдруг почувствовала, что смотрю со стороны на всё, что происходит на этих занятиях, и понимаю, что 90% времени трачу впустую.

Ты с кем-то делилась этими мыслями?

Не помню, может, с Машей Шалаевой мы это обсуждали.

А вы однокурсницы?

Да.

Я этого не знал.

У нас ведь гениальный курс — далеко не все дошли до финиша. (Смеется.)

Подожди, Шалаева тоже не окончила институт?

Нет. У нас был прекрасный курс, совершенно несистемный.

Что ж, во всем надо видеть плюсы. Эта история принесла тебе дружбу с Машей. Вы же сегодня близкие подруги?

Да. Эта история принесла мне Шалаеву, которую я знаю с момента поступления в институт. Эта история принесла мне любовь к профессии...

...как это ни парадоксально.

Как это ни парадоксально, потому что я уже загибалась в институте. А так, у меня была съемочная площадка, где я всему научилась. В этом смысле мне повезло феноменально: среди моих партнеров был даже Михаил Александрович Ульянов — актер-легенда.

Скажи, а ты всегда была такой свободолюбивой? Тебя так воспитывали?

Нет, меня так не воспитывали. Я думаю, это моя природа. Знаешь, как «гиря до полу дошла» — такое выражение дурацкое, но вот когда уже перевешивает... Видимо, поколение за поколением люди моей семьи принимали, терпели, терпели — и вот чаша наполнилась, и в моем случае это просто всё выплеснулось. Я не терплю душевного насилия, я не терплю скуки, не терплю бессмысленной траты времени. 

То есть все-таки ты бунтарка.

Не думаю, что я бунтарка. Бунтари — это люди, которые хотят поменять систему. Я же ничего не хочу глобально менять. Бунтари — это сильные люди, которых стоит уважать.

А скажи, мама тебе не говорила в тот момент, когда ты покидала институт: «Олечка, доченька моя, что же ты делаешь-то? Опомнись!»

Не-а, то есть родители что-то, может, и говорили, но я же очень авторитарный человек: как я сказала, так и будет. Всегда и все знают: не надо со мной спорить, это бессмысленно.

Ты до такой степени негибкая и недипломатичная?

К сожалению. (Улыбается.)

Либо белое, либо черное.

Да. Это плохо, я знаю. Я борюсь с этим. Я стараюсь, в профессии уже становлюсь более гибкой, в жизни — пока нет.

Вот твоя подруга Маша Шалаева, мне кажется, по характеру другая. 

Моя подруга Шалаева — мудрая женщина, в отличие от меня. И мудрая актриса...

... и режиссер теперь еще.

И режиссер. И поэтому у моей подруги Шалаевой всё будет хорошо в профессии, я убеждена.

А у тебя?

А у меня еще бабушка надвое сказала, гарантий никаких — с таким поганым характером многого не добьешься. (Смеется.) Но я не отчаиваюсь и надеюсь, что мне все-таки удастся попасть в театр, чего я очень хочу.

У тебя разве нет театральных работ?

Была. Во МХАТе была такая артистка чудесная — Полина Медведева.

Да, Полина Медведева — ученица Олега Николаевича Ефремова.

Она ставила спектакль «Одинокие» по пьесе Гауптмана, я играла Анну Мар. В течение пяти лет мы играли на Новой сцене МХТ, это было совершенно прекрасно. И как-то никто не жаловался на мой невыносимый характер. (Смеется.) Мы тоже немножко вне системы были в этом спектакле.

То есть тебе все-таки нужна эта театральная энергия.

Она мне нравится, да. Мне хочется этой дисциплины, когда ты понимаешь, что у тебя есть ежедневные репетиции, когда ты понимаешь, что 18–19–20-го — спектакли и ты не можешь быть в этот момент нигде в другом месте — ты должен быть здесь, здоровый, с хорошим настроением, с выученным текстом. Эта часть системы мне нравится.

У тебя настрой боевой, ты в тонусе — это очевидно. А что-то тебя может выбить из колеи?

Вранье может выбить из колеи, хамство — вот это то, с чем я не справляюсь совершенно, я прям не знаю, как реагировать.

Но всё равно, ты — девушка закалённая.

Я думаю, что да.

А сейчас есть в кино какие-то новые истории?

Я очень жду проект Романа Волобуева «Последний министр», это такая жесткая политическая сатира, где мы с Яном Цапником играем министра и замминистра некоего министерства Российской Федерации. Это прям очень-очень жесткая сатира, это довольно смешно, но это не ситком, а такой проект в стиле британского фильма  «Убивая Еву». Это совсем другая история, нежели «Содержанки», потому что вот этот холодный, циничный, беспринципный замминистра, которого я играю, мне тоже очень нравится. Еще осенью я закончила огромный проект, где впервые в жизни играла заглавную роль — там ни одной сцены без меня нет.

Как фильм называется?

«Спроси Марту», проект компании «Среда».  Я играю женщину-адвоката, которая защищает только женщин.

Заинтриговала, Оля... Всё время ты при деле, всегда есть работа. И еще успеваешь спортом заниматься. Ко мне на встречу из спортзала приехала.

У меня не спортзал, у меня есть тренер, который ко мне приезжает заниматься куда угодно, что достаточно удобно, так как я не очень люблю ходить в спортзал, там душно и скучно. Мы с тренером часто встречаемся на детских площадках в городе.

Бедные дети! Они хотят играть на детской площадке, а приходит красивая женщина и говорит: «Дети, отойдите в сторону, у меня тренировка». Так?

Нет, мы ладим. (Улыбается.) Например, у меня во дворе уже есть какое-то количество детей, моих соседей, которые очень любят со мной заниматься. Мы делим грибок, горку и всякие «лазалки», потому что им тоже хочется качать пресс и отжиматься, висеть вниз головой. И мамаши рады, кстати говоря, потому что им не приходится следить за своими детьми и они могут заниматься своими делами, пока дети под чутким присмотром.

Какая прелесть! В этом ведь тоже свой индивидуальный подход. А где ты сегодня занималась?

Сегодня как раз дома. И у меня нет гантелей, мне некогда их купить, поэтому дома я занимаюсь с гирями... старинных часов. (Смеется.)

То есть для занятий сгодится всё что угодно. Это твоя методика или твоего тренера?

Моего тренера, я не способна придумать такие вещи, поэтому у меня есть прекрасный Станислав, который всё это придумывает, зная мой характер.

«Зная мой характер»…

Да, он знает, что мне может стать скучно и я начну говорить: «Ты всё неправильно делаешь».

А ты любишь поворчать. 

Когда занимаюсь спортом, я люблю поворчать, да.

Прекрасно. Оль, слушай, не могу тебе не задать вопрос: пишут, что в твоей личной жизни произошли изменения…

Кто пишет? (Удивленно.) Покажи мне. (Смеется.) Сейчас я его порадую. То, что мы расстались с Женей, пишут все пятнадцать лет, что мы вместе. Но что-то я не заметила, что в моем паспорте появились новые штампы.

Тогда я могу только порадоваться за вас обоих!

Мы редко появляемся вместе, у нас редко совпадают графики. Женя сейчас снимает кино, например.

Как режиссер?

Как режиссер, да. Он снял замечательную пилотную серию, сейчас у него начнется период основной съемочный, есть и другие проекты — ему есть чем заняться.

А Сутулова там не снимается?

Нет, спасибо. (Смеется.) Это невозможная концепция. Покорность — это не про меня. В нашей семье это слово не в ходу. Женька, он же спасает мир всё время во всем. У него такая история, что если он здесь не поддержит, там не подкрутит, то всё рухнет. Так же он работает на площадке. Я однажды снималась с ним, мы играли две главные роли — проект «Алиби» должен скоро выйти. Так вот я думала, что сойду с ума, потому что хочется встать посреди площадки и спросить: «А мне, товарищ генерал, что делать-то?» Он всем раздает указания. (Смеется.) Он видит всё на 360 градусов.

Вот поэтому он и может быть режиссером.

Да, и это хорошо, но я постою и посмотрю на всё это в стороне. Это красивое зрелище — знаешь, как извержение вулкана: лучше наблюдать не в эпицентре, его нужно смотреть из лодки с прекрасным видом.

Слушай, ну вы же оба крепкие орешки, тут о покорности действительно речи не может быть.

Конечно, тут может быть речь только о партнерских отношениях.

У тебя с детьми Стычкина хорошие отношения?

Ну да. Александра — предмет моего восхищения — укрощает себя и мировые музыкальные подмостки. И с ней единственной в этой «казарме» можно валяться на диване с мороженым и смотреть  про Бриджит Джонс или Бум с удовольствием. А Лёша и Лёва вообще с нами жили много лет, росли и выросли. Женя — прекрасный отец, им повезло с ним, конечно.

Оля, за этот час общения с тобой я тебя совсем по-другому увидел, и мне это нравится. А еще мне нравится, что ты Питер называешь Ленинградом.

Да, и так будет всегда. Я понимаю, что это сейчас пафосно прозвучит, но люди, которые родились в этом городе, наверное, меня поймут. Почему Ленинград? Потому что Ленинград — это город, который пережил войну и блокаду, это город, переживший невероятный геноцид на протяжении всего прошлого столетия: и после революции, и перед войной, и после войны. Получается, блокаду пережил Ленинград, а не Петербург, и для меня это важно. Если у меня такой какой-то отдельный характер ленинградский, то это хорошо, я горжусь этим. Во мне есть и снобизм этого города, безусловно, и гордость. Я думаю, что в случае с ленинградцами это одно и то же...

Куда ты побежишь сейчаc, когда допьешь свой кофе?

Ой, побегу примерять камушки для следующего фильма.

Красивое занятие.

Да, девичье. Уже приятно.

Стиль: Наталья Лисакова. Ассистент стилиста: Виктория Иванова. Макияж и прически: Ольга Чарандаева