Татьяна Волосожар и Максим Траньков: дуэт на льду и в жизни

У них удивительные судьбы. Татьяна Волосожар и Максим Траньков шли параллельными дорогами, но обязательно должны были встретиться, чтобы уже вместе добиться самой главной победы — стать Олимпийскими чемпионами по фигурному катанию. Одухотворенные и артистичные на льду, в реальной жизни они не стремятся заполнить собой всё пространство, здесь их эмоции более приглушенные, и такое перевоплощение только подтверждает силу их таланта.

Фотосессию с Татьяной и Максимом мы провели на горном курорте и крупнейшем олимпийском объекте Сочи-2014 «Роза Хутор». Именно Сочи сделал их триумфаторами, и сюда они возвращаются с особыми чувствами.

Интересно, как поживают коньки, которые принесли вам победу?

М.: Я свои выкинул. Я не отношусь к вещам с безумным пиететом, мол, вот это мои олимпийские коньки. Мы были в Японии на ледовом шоу, в нашем последнем летнем туре. Там была такая влажность, что коньки стали мягкими, мокрыми, абсолютно непотребными — в общем, домой я решил их не везти. В них кататься уже было невозможно. Мне говорят: «Оставь для истории». Ну и где мне их хранить — в гараже или в квартире площадью 33 квадратных метра? Что мне с ними делать? От них еще и запах, извини за подробности. Я же катаюсь без носков.

Почему?

М.: Я так лед лучше чувствую. У меня были проблемы с мозолями до тех пор, пока я катался в носках, и я их снял. Первый раз это получилось случайно: я банально забыл их, приехал на каток в летней обуви, а надо было выступать в ледовом шоу. Что делать? Надел коньки на голую ногу и понял, насколько отлично я себя чувствую.

Т.: Макс уникален в этом плане. Обычно фигуристы привыкают к какой-то одной марке коньков, а Максу всё равно: ему что американские, что итальянские, что отечественные.

Таня, ты тоже выбросила свои олимпийские коньки, или у тебя более трепетное отношение к таким вещам?

Т.: Нет, я свои коньки оставила. Мне очень понравился олимпийский музей в Лозанне, многие фигуристы оставляли там свои олимпийские атрибуты. Я думаю: может, в Сочи появится музей фигурного катания, и тогда я отдам туда свои коньки.

Остается дело за малым — открыть такой музей. Вы оба на льду с четырех лет. Насколько я знаю, ты, Таня, с самого начала каталась с удовольствием.

Т.: Не с первого дня, конечно. Но я быстро вошла во вкус. Я в детстве была очень активной, очень быстро каталась, могла без остановки выполнять упражнения, которые давал тренер, — один раз сделала, тут же повторила. Меня сразу затянуло фигурное катание, я его полюбила.

Фото: Дмитрий Абаза

У тебя, Макс, кажется, всё было иначе.

М.: Я и сейчас фигурное катание не люблю.

Вот так признание олимпийского чемпиона!

М.: Это не секрет. Но так сложилось, что я живу жизнью фигуриста, я дошел до самой высокой точки. Конечно, удовольствие я получаю. Мне очень нравится сам процесс, мне нравится выступать, делать какую-то новую программу, но я терпеть не могу тренироваться. Я считаю, что процесс тренировок достаточно нудный. Хотя, конечно, у нас не самый скучный вид спорта.

А почему ты не бросил это занятие в раннем возрасте, если было такое стойкое неприятие?

М.: Меня бы не поняли родители. Они заставляли ходить на тренировки, вытаскивали из-под кровати за ноги и тащили на каток. Кроме того, шла война в Чечне. Родители понимали, что надо что-то делать с армией, и если я буду подающим надежды спортсменом, то меня в горячую точку не пошлют. Была еще одна причина не любить фигурное катание. В 90-е годы я жил в Перми. На экранах — фильмы с Брюсом Ли, Чаком Норрисом. И естественно, все дети хотели заниматься боевыми искусствами. Открывались эти полуподвальные качалки, кто-то шел играть в футбол, на открытом льду рубились в хоккей, мечтая играть за «Молот-Прикамье» и за «Звезду» пермскую. Но мама сказала: «Игровые виды спорта только через мой труп».

Жестко.

Так что я должен был надеть костюм с блестками, чешки и идти заниматься хореографией. Живя в таком социуме — все же знают сериал «Реальные пацаны», — нелегко быть фигуристом. Не могу сказать, что у меня были какие-то проблемы с одноклассниками из-за того, что я фигурист, нет, меня не дразнили. Но если какие-то гопники «с района» меня во дворе останавливали и спрашивали, чем я занимаюсь, я говорил: катаюсь на коньках, не уточняя про фигурное катание. Мне было банально стыдно это говорить.

Ну что ж, вполне логичные мальчишеские аргументы. Такой нюанс. Твои родители в прошлом спортсмены: отец был наездником, мама занималась легкой атлетикой. Почему они так хотели, чтобы ты стал фигуристом? Чувствовали, что ты здесь сможешь многого добиться?

М.: Для того чтобы выступать в ледовом шоу и зарабатывать деньги, не обязательно быть суперталантливым — ты можешь просто стоять на коньках и уметь гладко кататься. Какое-то время дома шел разговор о том, чтобы и меня отдать в легкую атлетику. Мама, кажется, была уже на это согласна, но тут случилась череда допинговых скандалов.

Максим, создается впечатление, может и обманчивое, что ты рос послушным и прилежным.

М.: С моим характером очень сложно быть послушным.

Поясни.

М.: Я знаю, что я… В одной статье меня назвали революционером — во мне всегда есть протест. Я многое принимаю в штыки. Единственная причина, почему я не ушел из фигурного катания, это то, что я всегда хотел его чуть-чуть перевернуть. Я до сих пор завожусь из-за какой-то мелочи в правилах фигурного катания. Мы с Таней на протяжении трех лет занимались тем, что меняли какие-то вещи. Человек, который всю эту систему придумал, — это наш отечественный специалист в фигурном катании и главный судья в ИСУ, председатель технического комитета. Естественно, этот человек шел с нами все эти три года, помогал, давал советы, видел какие-то ошибки, говорил о них. Однажды мы с ним поспорили, и в этом творческом споре я вспылил и сказал: «Я сломаю эту вашу систему». Он говорит: «Давай. Будем ломать вместе».

Фото: Дмитрий Абаза

Наверняка бывали ситуации, когда твой революционный настрой срабатывал против тебя.

М.: Конечно. Мой девиз по жизни: «Язык мой — враг мой». Я всю жизнь из-за своего языка страдаю, ну и из-за действий тоже. Вот, например, в школе. Я мог знать предмет на пять, но из-за того, что у меня изначально сложились не очень хорошие отношения с учителем, я получал в лучшем случае тройку. Мне не ставили хороших оценок, потому что я успел, что называется, наговориться.

Ясно, быть дипломатом — это не твой «конек».

М.: Плюс ко всему я еще и хам порядочный.

Ужас! Столько недостатков. Бедная Таня!

М.: На самом деле с Таней мне сразу стало очень комфортно, не только на льду, но и в жизни. Для нее довольно незаметно прошел факт моей необычной манеры разговаривать, вести себя по-хамски.

«Незаметно» — потому что Таня всего этого не чувствовала или просто не хотела замечать?

Т.: Я действительно этого не замечала. Замечала только хорошее. Я позитивный человек по жизни, люблю добро, солнце, свет, тепло и тому подобное. Некоторые моменты я сглаживала тем, что не обращала внимания на какие-то его негативные всплески.

М.: Когда мы встретились и начали вместе кататься, для нас обоих многое было в новинку. Мы оба только приехали в Москву: я из Санкт-Петербурга, Таня — из Германии, где она до этого тренировалась несколько лет. Мы приехали из других миров. Здесь, в Москве, конечно, всё жестче, темп жизни иной. Поначалу меня многое удивляло, но я спокойно отношусь к конфликтным ситуациям, на рожон не лезу и стараюсь обходить острые углы.

Подожди, Макс, ты прямо-таки узел противоречий. Только что ты говорил про свою конфликтность и непримиримость.

М.: Если, допустим, я вижу какую-то ситуацию, которая может привести к драке, а меня она не касается, то лезть не буду, а есть люди, которые сразу кидаются в бой. Я больше поговорить люблю, поспорить. (Улыбается.)

То есть ты вспыльчивый исключительно по делу.

М.: Может быть. Вот, например, вскоре после возвращения из Германии Таня заходит в метро. У нее железные рубли, она начинает их считать, чтобы купить билет. И высыпает кассирше эту мелочь.

Т.: В Германии к монетам очень положительно относятся.

М.: Так вот, на нее эта женщина начинает орать трехэтажным: «Иди со своей мелочью в булочную». Тут я, конечно, не мог не заступиться. Когда кто-то грубит и хамит Тане, я этого не могу терпеть.

Т.: На тот момент я еще не могла ответить, постоять за себя.

Характер человека — это еще и отражение его детских впечатлений, той среды, в которой мы росли.

Т.: У меня были тепличные условия. Мама очень бережно ко мне относилась. Я ей говорила: «Мама, я в 11 классе учусь. Почему ты меня встречаешь после школы?» Меня в то время уже ребята провожать хотели, и мне стыдно становилось, что мама за мной приходит.

Она же потом вместе с тобой переехала из Днепропетровска в Киев, когда ты начала там тренироваться, да?

Т.: Да, первый год в Киеве мама жила со мной. Она устраивала мой быт, помогала после тренировок добираться. У нас в то время машины не было, да и с финансами было очень трудно.

Ну а потом, насколько известно, у тебя начался роман с твоим партнером. Мама отдала тебя в надежные руки и успокоилась?

Т.: Вот-вот. Мама вернулась домой со спокойной душой.

У Макса всё было ровным счетом наоборот. В 15 лет ты уехал из Перми в Петербург один, и долгое время ночевал прямо на стадионе. Причем родители ничего не знали о твоих жилищных условиях, и это очень странно.

М.: Изначально была другая ситуация. Меня пригласила в Питер мой тренер. Это очень известный специалист, призер Олимпийских игр в прошлом и так далее. Она сказала, что я буду жить у нее дома, на полном обеспечении, и кататься с ее дочерью.

Фото: Дмитрий Абаза

Ты говоришь про Людмилу Смирнову?

М.: Да. У нас есть такое в фигурном катании: когда один из партнеров приезжает, другой, если есть возможность, может пригласить его пожить у себя. Это случилось в мае, а осенью я уже жил там, где располагалась рота обслуживания Дворца спорта СКА. Мне многие говорят: мол, ты не служил в армии, жизни не знаешь. А я три года прожил там, я знаю, что такое армия. У солдат не подъем, а развод, нужно было вставать очень рано, проходить построение. Я всё это делал вместе с ними. Кроме того, сам стирал себе одежду, занимался другими бытовыми вещами.

А почему тренер отказала тебе в жилье?

М.: Там была сложная семейная ситуация. Мне нашли жилье, сказали, что я могу пока пожить на стадионе, в казарме, вместе с солдатами. А что я мог сделать? Я хотел остаться в Питере, кататься в Питере. И я согласился. Меня никто не выгонял, не говорили «Пошел вон», всё было нормально.

Почему же ты скрыл всё это от родителей?

М.: Если бы об этом узнала мама, меня сразу бы забрали обратно в Пермь.

А что, родители не приезжали тебя проведать?

М.: Сначала не было такой возможности: я из очень небогатой семьи. Первый год я был один. Потом приехал папа, но он всё понял, поскольку тоже не в тепличных условиях вырос. Он был конником, и в товарных поездах с конями всю страну исколесил. Ну а маме отец, конечно, говорил, что у меня всё в порядке. Когда родители приехали в Питер вместе, я уже жил не с солдатами, а в соседней комнате, с тремя другими фигуристами.

Хорошая закалка, Макс, была у тебя в юном возрасте.

М.: В 16 лет ты уже не ребенок, тебе хочется какой-то свободы. А когда я жил с родителями, свободы не было, мама меня никуда не отпускала. Весь двор 9 Мая идет на салют, а мне нельзя, все идут на дискотеку, а я нет. Мама, видимо, чего-то опасалась.

Т.: В этом наши мамы похожи. Один в один! Мне порой даже со спортом хотелось покончить, когда мама на дискотеки не пускала. Она хотела, чтобы я думала только о коньках.

М.: Я уже с девчонками обнимался по углам, а мама меня с балкона домой звала. Мы из-за этого даже ссорились. Она и сейчас пытается меня и брата опекать, иногда приходится ей говорить, что я живу самостоятельно уже 16 лет. Я знаю, как жить. В Питере у меня много чего было. Единственное, водку не пил до 18 лет, попробовал только на свое восемнадцатилетие. Но «беседы на сонных кухнях, танцы на пьяных столах», как поется в песне «Алисы», были. Я походил по коммуналкам, по набережным, мы играли на гитарах, орали песни, пили портвейн. Дело в том, что, когда я катался в спортклубе СКА до 18 лет, это было самодеятельностью. Мы тренировались один раз в день по утрам, а потом — свобода.

Таня, тебя судьба на прочность испытывала?

Т.: Так, как Максима, нет, не испытывала. Мой первый большой сложный опыт — это как раз переезд в большой город, в Киев. Но у меня было желание, я видела перспективы, у меня была цель.

А как насчет цели у Макса?

М.: Честно говоря, Олимпийские игры выиграть я не мечтал.

Т.: А я мечтала. Мы с Татьяной Навкой из одного города, я видела ее успехи. Плюс мне очень хотелось посмотреть мир, попасть за пределы Днепропетровска.

Макс, я знаю, что до того, как ты встретился с Таней, у тебя сменилось много партнерш на льду.

М.: Я начал заниматься парным катанием в 11 лет, а это очень рано. У нас с моей первой партнершей был один год разницы. В этом возрасте девочки взрослеют быстрее. Она вроде бы уже девушка, а я всё еще маленький мальчик. Мы не могли больше кататься вместе. Вторая партнерша уехала в Санкт-Петербург. Третьей просто надо было с кем-то тренироваться, и мы временно встали в пару. В Санкт-Петербурге у меня уже была Ира Уланова, мы с ней отлично ладили, ни разу не поругались за три года. Но она банально переросла меня, было видно, что она уже не будет многооборотные прыжки делать, — она слишком высокая для парного катания.

Ситуация Тани в этом смысле гораздо стабильнее. Ты ведь долгое время каталась с одним-единственным партнером.

Т.: Всё не так просто. Я была в одиночном катании до 14 лет, в парное довольно сложно переходила — мне не хотелось. У меня, что называется, была психология одиночницы. Я хотела всего добиваться сама, чтобы мне никто не мешал, и я никому не хотела мешать своей эмоциональностью. Чуть позже я поняла, что в одиночном катании у меня нет перспектив, и перешла в парное.

Логично. Вот я смотрю, Таня, как ты обаятельно улыбаешься. Мне кажется, своей лучезарной улыбкой ты можешь решить все проблемы.

М.: Таня может и не улыбаться, она просто идет — и уже сплошной позитив. А у меня наоборот. Я у людей не вызываю таких чувств. Но я не считаю, что это мой недостаток. Мне так комфортно. Бывает, что какой-то человек может сказать моим знакомым, что боится меня. Мне потом это передают, и странно становится. С чего бы это?

Т.: У Макса большие красивые глаза. Иногда его взгляд пугает людей: они не всегда понимают, что этот взгляд в себе таит. Макс очень много времени витает в своих мыслях, погружается в них, может не услышать собеседника. Я-то его понимаю, а незнакомые люди могут подумать, что он агрессивный, хотя на самом деле он…

…белый и пушистый?

Т.: Где-то в глубине души белый и пушистый, да. (Улыбается.)

Получается, Таня притягивает к себе положительные моменты, а Макс, напротив, одни неприятности.

Т.: Мы работаем на контрасте. (Улыбается.)

М.: У нас всё время приключения. Мы прилетели на озеро — там шторм, прилетели в Японию на чемпионат мира — землетрясение, полетели еще куда-то — погода испортилась, самолет надолго задержали. Мы над этим просто смеемся: долетели, и слава богу. Приезжаем в гостиницу, а там света нет...

Как говорится, покой нам только снится. Макс, не могу не затронуть одну очень личную тему. Прямо накануне чемпионата Европы в Загребе в 2013 году умер твой отец...

М.: Мне не хотели сразу говорить об этом. Когда умер папа, мама первым делом позвонила Нине Михайловне Мозер, нашему тренеру: как быть? говорить или нет? И Нина Михайловна должна была принять решение. Она понимала, что от меня это нельзя скрывать, пришла к нам и сказала, что случилось несчастье: «Тебе решать, будете вы с Таней выступать в Загребе или нет». Потом набрала мамин номер и дала мне трубку... А ведь ничего не предвещало трагедии. Буквально накануне мы сидели у Тани дома, общались.

Т.: Приезжали мои родители, мой отец тогда познакомился с отцом Макса.

М.: Получилось, что это был первый и последний раз, когда они виделись. Папа строил загородный дом под Псковом — он всегда мечтал иметь свой дом. И вот он уехал туда на своей машине в ночь с пятницы на субботу. Всё было против того, чтобы он ехал: машина, которая его никогда не подводила, долго не заводилась, и он поехал на моей. Доехал, позвонил мне, сказал, что всё нормально. А в воскресенье вечером умер... Когда я обо всём узнал, сразу позвонил брату. Мы редко видимся, но если возникает проблема, мы всегда рядом. Он тоже живет в Москве. Мы говорили о том, как это всё могло случиться, потом я сказал, что завтра должен вылетать на соревнования. Брат сказал: «Езжай, конечно, папа этого очень хотел и ждал». Я пришел к Нине Михайловне со словами: «Всё. Мы едем»…

…и обратно вы вернулись уже с титулом чемпионов Европы. Скажи, Макс, откуда у тебя брались силы, моральные силы, чтобы выйти на лед и так достойно кататься?

М.: Мне надо было, чтобы меня не трогали, не утешали. Я хотел всё это пережить один.

Т.: Должно было пройти время.

М.: Таня тоже очень переживала. Мы приехали в Загреб, не очень просто всё это было. Как откатали короткую программу, помню, а как произвольную — нет.

Т.: К тому же короткая программа у нас была веселая, с темой из «Крестного отца».

М.: Блюзовая. И мне еще нужно было «играть» лицом, кривляться. На три минуты я как-то отключился от трагедии.

Т.: Мы тогда не стремились побеждать, мы просто катались. Не было других эмоций — раз приехали, надо откатать программу.

Фото: Дмитрий Абаза

Ваша победа в Загребе знаковая, вы оба максимально проявили силу воли, я уж не говорю о спортивных качествах.

М.: Знаковая — не знаковая, мы выиграли. Но мне было так обидно, что отца не стало ровно за год до Олимпийских игр: это была его мечта, чтобы мы там победили. Папа в фигурном катании разбирался лучше, чем любой судья, лучше меня знал, где и какие мероприятия проходят, какие шоу... Я верю, что он всё видит и всё про нас знает.

Конечно. Близкие остаются с нами, пока в нас живет память о них... Макс, Таня, я смотрю на вас, и у меня ощущение, что вы единое целое.

Т.: Говорят, что между нами на льду возникает какая-то химия.

Это точно. Я же не раз смотрел ваши выступления — вы и на льду как две половинки.

М.: Я всегда хотел так кататься. Всегда хотел встретить человека, который почувствует и поймет меня.

Т.: Макс меня многому научил. Он на льду больше актер, а я скорее спортивная составляющая. Я это быстро почувствовала и стала кататься для него, для партнера, а не для судей.

А как быстро эта самая химия возникла между вами в личной жизни?

Т.: Если честно, мы не любим о личном говорить, потому что нас сразу же начинают женить. Могу лишь сказать, что мы сложившаяся пара. И на льду, и в жизни. И во всем дополняем друг друга.

М.: У нас есть друзья, канадцы, Тесса Вертью и Скотт Моир, олимпийские чемпионы Ванкувера и серебряные призеры Сочи в танцах на льду. Когда они катаются, когда они вместе сидят и дают интервью, кажется, что они просто созданы друг для друга. А потом я могу спросить в раздевалке: «Скотт, а Тесса в каком номере живет?» — «А я откуда знаю? Почему я это должен знать?» Для меня в этом случае рушится какая-то сказка. Но каждый раз, когда они выходят на лед, эта сказка оживает вновь.

Макс, зачем тебе думать про сказку или не сказку в отношениях твоих друзей, когда у тебя…

М.: Вадим, дело в том, что никто ничего не скрывает, просто особенно вдаваться в подробности не хочется. Нас обычно спрашивают: «Вы в жизни пара?» Мы отвечаем: «Мы же не на «Доме 2», чтобы объявлять себя парой». Мы с Таней всё время вместе. Единственное, я не хожу с ней на маникюр и на какие-то женские процедуры. Отвожу ее туда и потом забираю. Или, например, я пошел смотреть футбол с другом, а Таня в это время с собакой гуляет.

И у вас не бывает хоть иногда желания

отдохнуть друг от друга?

М.: Не знаю, как у Тани, а лично у меня — нет. Но кстати, на соревнованиях мы никогда не живем вместе.

Факт любопытный.

Там особая аура, каждый настраивается сам, на своей территории. Например, Тане нужно готовить свой женский марафет, а я должен спать в этот момент, и мы просто будем мешать друг другу. А в остальном... Нет такого момента, чтобы Таня меня напрягала. Мне не хочется смотреть в другую сторону, пойти и гульнуть. Меня всё устраивает, я очень доволен жизнью сейчас.

Таня, ты думаешь о материнстве, или пока только спорт?

Т.: Конечно, думаю и очень хочу детей, но понимаю, что если мы на ближайшие четыре года, до следующей Олимпиады, выбираем спорт, то с материнством придется повременить. А так — как Бог даст.

Правильно ли я понимаю, что «свадебного» вопроса для вас сейчас не существует?

М.: У нас другой этап в жизни. У нас сейчас очень много дел, которые мы должны доделать. Например, отремонтировать новую квартиру, которую нам подарили после победы в Сочи. Квартира небольшая, но наша! До этого у нас всегда было съемное жилье. Естественно, мы много тренируемся. В общем, мы столькими вещами занимаемся, что если еще начнем и свадьбу организовывать, то просто сойдем с ума.

Т.: Многим кажется, что, если спортсмены победили на Олимпиаде, они моментально должны закончить со спортом, сразу пожениться и родить детей. Мы в этом деле, как и в фигурном катании, будем устанавливать свои правила, идти своим путем. Так что свадьбы пока не ждите! Когда мы решимся, всех обязательно пригласим.

М.: На самом деле свою свадьбу мы уже сыграли на льду, и не один раз.

На олимпийском пьедестале с золотыми медалями (Сочи, 2014 год)

Фото: Tatyana Zenkovich/ЕРА/ТАСС