Сергей Чонишвили: «Если бы я хотел богатства, то жил бы по-другому»

Талантливый актер СЕРГЕЙ ЧОНИШВИЛИ — одна из самых загадочных фигур в российской театрально-кинематографической среде. Когда Сергей говорит, его можно слушать часами. Не удивительно, что его голос — самый востребованный на российском телевидении. «Я жуткий ЭГОИСТ и считаю, что далеко не каждый человек, который хочет что-либо узнать обо мне, ИМЕЕТ НА ЭТО ПРАВО», — утверждает артист.

Чонишвили озвучивает мультфильмы, рекламные ролики, аудиокниги, компьютерные игры, дублирует иностранные фильмы… Но самое главное,
он потрясающий актер, который проделал долгий путь не только к зрителю, но и к самому себе.

Сергей Ножериевич Чонишвили родился в Туле в семье актеров. Окончил театральное училище имени Щукина и 23 года прослужил в «Ленкоме» — с небольшим перерывом: через год после поступления в труппу театра Сергей был призван в армию. Вернувшись, Чонишвили, по его словам, получил «удар по роже»: с роли, которую актер репетировал в «Ленкоме», его сняли. А других не предлагали. «Ощущение такое, будто ты слишком долго стоишь на старте, потом делаешь первый шаг, а тебе говорят: «Тебе по другой дорожке бежать надо было. Да и там встать в очередь», — вспоминает актер о том времени. Первую роль со словами он получил в «Ленкоме» через тринадцать лет... Параллельно Сергей играл в антрепризных спектаклях у Житинкина и Табакова, писал книги. Первая его повесть — «Незначительные изменения» — вышла в 2000 году. Через три года вторая книга — «Человек-поезд», в которую вошли и его стихи. Сегодня Сергей пишет роман «Антология неприятностей Антона Вернера». «Я занимаю нишу между серьезной и несерьезной литературой», — поясняет он. Мы сидим в кафе неподалеку от МХТ, у Чонишвили обеденный перерыв, после интервью он вернется обратно — на репетицию. Я завороженно смотрю, как актер кладет в кофе сахар: один кубик, второй, третий…

Сергей, может, лучше просто вылить кофе в сахарницу?
(Улыбается.) Это тростниковый, он неочищенный и несладкий. Берите!

Спасибо, я вообще пью без сахара.

Вы счастливый человек. Значит, вам его хватает в каком-то другом объеме. А я не ем сладкое.

Сергей, скажите, писательство для вас — это хобби или часть работы?
Я пишу для своего удовольствия. Надеялся закончить «Вернера» в 2008 году, но в тот момент я был настолько измучен проблемами с собственным здоровьем, что у меня произошло отторжение печатного текста. Я лечился в Германии, смотрел кино, ходил в парк, наблюдал жизнь людей, а писать не мог. Не получалось создать свое место, где я мог бы спокойно работать. Я человек очень странный: так и не научился пользоваться печатной машинкой или компьютером, пишу исключительно от руки.

Почему вам пришлось лечиться в Германии?
Это целая история. 9 февраля 2008 года я прямо на сцене порвал ахиллово сухожилие. После этого начались неприятности: одна операция, потом вторая... В общем, я уехал в Германию, и там меня спасли.

Получается, долгое время вы не играли вообще?
Почти полтора года. Я был уверен, что вернусь в театр. Знаете, когда такое случается первый раз, ты лежишь и думаешь, что скоро поправишься и дальше всё будет в порядке. Но через два с половиной месяца происходит разрыв в том же самом месте, и ты начинаешь думать, что надо чуть-чуть поменять свою жизнь. Я так и сделал. Решил чуть больше любить себя и заниматься только тем, чем я хочу заниматься.

Вы играете в театре, пишете книги, «одалживаете» свой голос персонажам других актеров. А вам самому что из всего этого ближе?
Если ты долбаешь кирпичом стенку, то у тебя есть шанс увидеть, что за ней находится. Будь я исключительно драматическим актером, то, наверное, у меня возник бы вопрос о том, как платить за все те медицинские изыскания. А так я записывался прямо в Германии. Благо на сегодняшний день я могу работать онлайн. В принципе, 80 процентов своей работы я делаю у себя в студии. Пишу, отсылаю — и всё.

Вы уже давно не появлялись в кинопроектах. Почему так?
Просто сейчас у меня нет съемок. Хотя скоро они начнутся: я подписался на одну маленькую «картинку». Это многосерийная лента, в которой каждая серия — отдельная история. Вообще я на сериалы не соглашаюсь. Только на такие, как «Пепел» Вадима Перельмана (у меня было порядка четырнадцати съемочных дней, такой киношный вариант). Входить в долгоиграющие проекты я не хочу — наигрался в свое время. Вот сейчас сам ищу деньги на экранизацию своего первого сценария и пишу второй.

Интересно! А о чем ваша история?
В двух словах это история вне времени и пространства. Придуманная жизнь может быть не только более интересной, но и более эмоциональной, чем реальная. Человек, сидящий в офисе с девяти до шести и мечтающий подняться на Джомолунгму, может испытать гораздо больше эмоций, чем те люди, которые собрались и все-таки поднялись. Или человек может совершить самоубийство…

Самоубийство? У вас возникали такие мысли?
Каждый человек в какой-то момент проходит через это. У меня было желание сказать всем до свидания, потому что было полно разочарований в жизни. Оно возникло уже в сознательном возрасте.

Потому что у вас не получалось...
(Перебивает.) Потому что у меня ничего не получалось. Не получалось найти твердую почву под ногами, чтобы существовать в этом мире.

Вас кто-то отговорил от этого шага?
Меня никто не отговорил. Я придумал некую форму внутренней миграции. Если вы до сих пор не прошли эту стадию, так уже и не пройдете, наверное, никогда. Маленький ребенок сначала воспринимает жизнь весело и непринужденно, а потом в один прекрасный момент начинает грустить. Грусть маленького человечка — это, в общем-то, период взросления. А появляется она потому, что расширяются границы его мира: оказывается, существуют не только дом и папа с мамой, но еще и садик, и школа, и какие-то люди на улице. Ты понимаешь, что ты не один. И ты должен найти свое место среди людей. Счастливы глобально только идиоты, которые просыпаются утром, видят, что солнце светит, и им уже хорошо. Для кого-то это предел мечтаний. Для меня это очень скучная позиция. Я хочу чувствовать радость от того, что я делаю.

Поэтому вы так много работаете?
Уж точно не потому, что пытаюсь стать охренительно богатым человеком! Мне не так много нужно, на самом деле. Буквально сегодня со мной произошла замечательная история. Я зашел в обувной магазин, там меня встретил человек, который сказал: «Здравствуйте, Сергей! Я представитель такой-то компании. У меня к вам вопрос есть. Я пытался вас найти, и видите, как неожиданно удачно получилось. У нас есть кино, которое мы хотим переозвучить. Вы сможете это сделать?» Я оставляю ему адрес электронной почты. «Какова цена вопроса?» — интересуется он. Я называю цифру, и его лицо меняется. «И всё?» — спрашивает он. Отвечаю: «А вы думали, что это какие-то зашкаливающие суммы?» «Нет, но я и не подозревал…» — удивляется он. Так что если бы я хотел быть очень богатым человеком, то жил бы немножко по-другому. Для начала завязал бы с театром и разными собственными изысканиями. Проще всего продавать нефть, оружие, газ и наркотики. Или пойти в Государственную думу.

Ну, честные депутаты не так уж много зарабатывают.
Они получают нормально. Один мой товарищ сказал однажды: «Я тебя спас». «Каким образом?» — поинтересовался я. Он ответил: «Пришли люди и сказали: давай, мол, Чони­швили в Московскую думу пробаллотируем. Я им сказал: «Ребята, если вы хотите его грохнуть, сделайте это прямо сейчас, потому что он же принципиальный идиот. Вы думаете, он будет лоббировать ваши интересы?» Вот в чем дело.

А вы никогда не рассматривали возможность уехать — скажем, в Америку? Говорят, там честнее, проще.
В 90-м году я мог там остаться, но не сделал этого по той лишь причине, что домой бы уже не пустили. Глобально меня ничего здесь не держало, но я обещал родителям вернуться. У меня там был агент, с которым мы общались долгое время. Почти шесть месяцев подряд по утрам я ходил на Центральный телеграф, заказывал разговор с Америкой. Агент тот оказался просто пустобрехом, но неважно... А потом начались смутные времена, которые поставили меня, как и многих других, на грань выживания. Искусство никому не было нужно, все пытались заработать хоть какие-то деньги, чтобы остаться на плаву. В 1995 году я на заработанные мною деньги смог позволить себе поехать в свой первый отпуск, в Америку. Да, я мог там остаться. Но такого рода шаг означал бы, что мне придется заново входить в профессию. Два года обучаться в Йеле, потом еще год потратить на всякие эти взносы, вступление в профсоюз и прочие дела — в общем, через четыре года начинать карьеру заново. Я пораскинул мозгами и понял, что не готов сидеть еще четыре года. Решение было правильным: и в плане профессии, и для себя самого я только выиграл. А сейчас переезжать в Штаты абсолютно бессмысленно.

Вы невероятно занятой человек. Но ведь надо же как-то выкраивать время и на личную жизнь.
Она существует параллельно. На сегодняшний момент получается так: если ты хочешь нормально существовать, то должен сидеть на нескольких стульях. Не в плане денежных знаков, а чтобы у тебя шел карьерный рост.

Мне кажется, никакая женщина не сможет смириться с тем, что она на втором месте после работы.
Это должен быть определенный склад мышления. Люди же как-то существуют вместе… Я не верю в изматывающие взаимоотношения. Совместная жизнь в принципе ограничивает свободу обоих — это раз. Во-вторых, нужно точно понимать, как именно ты будешь с человеком существовать. В моей жизни самое тяжелое — когда человек сначала говорит «да, да, да, я всё понимаю!», а потом начинает качать права. Причем мы договариваемся сразу: это белое, это черное, это зеленое. Через полгода ты понимаешь, что у человека начинается дальтонизм, а через год... Два человека могут сосуществовать только до тех пор, пока они друг друга понимают.

Сергей, говорят, вы недавно женились…
(Улыбается.) У наших артистов принято делать фотосессии в глянцевых журналах — о том, как «сегодня я с Мариной уехал в Париж и долго выбирал с ней платье». «Наверное, подойдет вот это», — гласит подпись под фотографией в одном журнале, а следом в другом появляется новая публикация: «Марина и Сережа расстались после поездки в Париж». Если человек не выставляет личную жизнь напоказ, значит, либо у него не всё хорошо, либо он гей. Почему я не разрешаю снимать у себя дома? Не потому, что у меня там оборванные обои, а потому что это моя территория, которая имеет свою энергетику. Я жуткий эгоист и считаю, что далеко не каждый человек, который просто хочет что-либо узнать обо мне, имеет на это право.

Сергей, напоследок хочу спросить вот о чем. В спектакле «Метод Грёнхольма» у вас есть монолог минут на двадцать, причем с нарастающей яростью, переходящий в крик. Меня поразила эта сцена. Вы в жизни тоже таким бываете?
Чтобы я потерял сдерживающие факторы, меня очень сложно вывести из себя, но иногда бывает. Я всегда играю себя — более алчного, более трусливого, более интеллектуально образованного или, наоборот, дебильноватого, но себя. Я просто культивирую в том или ином персонаже определенный характер, тем не менее сам всегда стою рядом, сбоку. Прелесть этой пьесы для меня в чем заключается? Во-первых, она очень театральная, а во-вторых, это замечательная история взаимоотношений в обществе. Каждый человек для себя определяет учителя, иногда бывает так, что эти учителя даже не знают о существовании своих учеников. Одна из моих любимых историй в профессии связана с Олегом Павловичем Табаковым. Играет он Сальери в спектакле «Амадей», во время спектакля дает в гримерке интервью, рассказывает какой-то случай из жизни: «И вот один наш артист… Извините, надо на сцену». Оборвав фразу, он уходит на сцену и играет финал первого акта, «скромный» монолог Сальери… Минут пятнадцать-двадцать он проводит на сцене, затем возвращается, садится к тому журналисту и говорит: «...выходит из-за кулис…» То есть вот так просто оборвал рассказ на середине фразы, вернулся и продолжил. Это называется профессионализм!