Ксения Раппопорт: «Я хотела сниматься в кино, но меня не брали»

Актриса Ксения Раппопорт покорила меня раз и навсегда в спектакле Малого драматического театра «Дядя Ваня» в постановке Льва Додина. Уже потом я увидел Ксению в кино. «Ликвидация», «2 дня», «Юрьев день», итальянская картина «Незнакомка»... Природа наделила Раппопорт прекрасной внешностью и совершенным талантом. И если вы узнаете, что она занята в новом фильме или спектакле, не пропустите!

Ксения, этот год был у тебя очень насыщенный: две премьеры в двух лучших питерских театрах — Большом драматическом и Малом драматическом…

Ну да, артистка больших и малых театров. (Улыбается.)

У тебя давно не было театральных премьер. Почему?

Потому что были съемки, а потом родилась дочка, так что в театре был перерыв.

Когда ты родила старшую дочь, у тебя тоже был перерыв — правда, тогда ты еще училась в театральном институте. В то время у тебя было много метаний — ты уходила из института, потом возвращалась…

Я действительно никак не могла определиться. Мне казалось, что актерское дело — это не мое. В общем, я сама тогда не знала толком, чего я хочу. Сначала я хотела пойти в иняз, на французский, были такие мысли. Потом мне показалось, что в театральном институте будет как-то веселее. В результате я туда поступила, потом ушла, снова вернулась, и так несколько раз. В последний раз уходила, казалось, окончательно, решила, что посвящу себя материнству. Сидела с дочкой два года, а потом все-таки вернулась к Вениамину Михайловичу Фильштинскому, учиться.

Неужели ты вот так всерьез могла бы отказаться от актерской профессии?

Эти мысли приходили и уходили. А с рождением второго ребенка они опять вернулись, с еще большей силой. Когда ты проводишь неделю-две вдвоем с ребенком где-нибудь на даче, за городом, входишь в какой-то ритм существования, предназначенный женщине самой природой, то кажется, что заниматься чем-то другим противоестественно. Материнство было более сложным для меня в двадцать лет. Мне было страшно, я не понимала, что делать с этим существом. Читала кучу какой-то литературы по воспитанию. Сейчас я понимаю, что надо просто очень сильно любить ребенка, принимать его индивидуальность и получать удовольствие от общения с ним.

Дети, родители — это святое. Но мне кажется, ты человек, который охотно вешает на себя и груз чужих проблем.

Я не умею говорить «нет». Не хочется кого-то обижать, или просто неудобно, или растерялась... Боишься быть плохой, злой. Это очень сложно на самом деле — говорить «нет». Но я работаю над собой. (Улыбается.)

Ксюша, я помню, несколько лет назад ты мне рассказывала, что однажды у тебя на пороге появился кот — подошел к двери и бесцеремонно зашел в дом. Он так и живет у тебя?

Он живет сейчас у родителей. Я его отвезла к ним на месяц, когда уезжала на съемки и не с кем было его оставить. А теперь родители не хотят мне его возвращать.

Это, кстати, тоже к вопросу, как сказать «нет». Ты ведь, насколько я понимаю, и не думала тогда заводить кота.

Ну какой кот, когда столько переездов, разъездов! Но кот меня не спросил, просто проскользнул внутрь, пока я открывала дверь. Сразу прошел в комнату, сел и стал урчать, как трактор. У него на морде было написано, что он здесь живет. С ним было не поспорить. Тут я увидела, что он весь в блохах, и вынесла его на лестницу. Я сказала ему, что сейчас позвоню, хотя было одиннадцать часов вечера, чтобы узнать, как его от них избавить. И действительно, через полчаса, когда я открыла дверь, он сидел там, на пороге, правда, с очень обиженным видом, в позе Байрона. То есть дождался, когда его посадят в сумку и отвезут к врачу! Пока он жил со мной, он спал у меня на шее, засунув нос мне в ухо, и так урчал, что заснуть было невозможно. Сейчас он «радует» этим родителей. Причем он еще полный балбес: ест цветы, носится по потолку — в общем, все прелести.

Ксения Раппопорт

Я так и напишу: «кошачья» эпопея закончилась хеппи-эндом! Ксюша, ты в детстве занималась художественной гимнастикой и даже кандидатом в мастера спорта стала. А почему до мастера спорта не доросла?

Попала в больницу больше чем на месяц, а режим тренировок был очень жесткий, и уже было не вскочить в этот поезд, да и желание пропало туда вскакивать.

А у тебя изначально был спортивный азарт? Мне кажется, ты девушка скорее сентиментальная, романтичная. Я тебя больше представляю с книгой, за роялем, чем с мячом.

За роялем у меня как раз сидеть не получилось. Да нет, наоборот, в спорте как-то затрачиваешься… Я не помню, чтобы мне было тяжело на тренировках. Мне нравилось. Ты что-то начинаешь делать, у тебя не получается, тебе кажется, что ты никогда не сможешь это выполнить. Но месяц тренировок, и ты видишь, что всё начинает получаться. И потом, это красивый вид спорта, он у нас, в Советском Союзе, всегда был на высоте. До сих пор Россия в художественной гимнастике «впереди планеты всей».

Ты переживала, что на гимнастике поставлен крест?

Я была тогда в четвертом классе или в третьем, я без грусти к этому отнеслась. У меня появилось много свободного времени.

И чем ты его заполняла?

Ой, чем я только не пыталась его заполнить! Ходила во всякие кружки, как все дети, по рисованию, музыке. Даже легкой атлетикой занималась, правда, недолго совсем.

Мы с тобой однажды снимали передачу в Санкт-Петербурге, и ты там вспоминала, что, как все дети, ездила в летний лагерь, но с тобой нормальные ребята в лагере не общались. А что в тебе было такого отталкивающего?

Нормальные в смысле крутые. Всегда же в пионерском лагере есть крутые ребята, а есть так себе. Крутые — нет, не общались.

А почему?

Не знаю... У меня не было модных вещей. Я ходила в кружок выжигания, не курила, не пила.

В каком же возрасте это считалось недостатком?

Ну, в каком-то таком возрасте, когда другие уже пробуют.

А в школе ты тоже отдельно существовала?

В школе у меня была подруга, с которой мы существовали вместе, но отдельно от других. Нам настолько было комфортно друг с другом, что остальные, в общем, нас не очень интересовали.

Ксюша, ты в шестнадцать лет снялась у Дмитрия Астрахана в фильме «Изыди». Как ты попала в эту картину?

Моя подруга работала помощником гримера на студии. Она увлекалась фотографией, мы друг друга всё время фотографировали. И она на студии это проявляла, у нее на столике лежали фотографии. Шли пробы, ну кто-то их и увидел, эти фотографии. Как-то так это было.

После «как-то так было» ты и решила пойти в актрисы?

Сначала я ни о чем таком не думала, но потом мне показалось, что это весело, легко, да и к экзаменам не надо было готовиться. Все-таки в Институт Герцена поступать — нужно было язык учить, серьезно заниматься. А здесь ну что — стихи, песни.

А ты была сложным подростком?

Мне кажется, я была как все подростки. Хулиганила в школе, и потом вызывали родителей. Мы однажды перетащили бюст Ленина из актового зала в мужской туалет, перевешивали вверх ногами стенды, что только не творили! Нас с моей подругой постоянно выгоняли с уроков за непотребное поведение. В старших классах мне было не проснуться с утра, и я опаздывала всё время или вообще не ходила в школу. А в какой-то момент я решила в монастырь уехать и уехала на месяц.

Вот как! Сколько тебе было лет?

Четырнадцать, кажется. Я хотела в монастырь не в смысле «уйти в монастырь», а поехать пожить, поработать там. Я уехала в Толгский монастырь, на Волгу. Любой человек может прийти в монастырь и попросить послушание.

И что ты там делала?

Всё: стены белила, цветы сажала, скамейки красила.

Я только не пойму, как родители тебя отпустили в четырнадцать лет, да еще в такое далекое путешествие?

Я, кстати, сама этого не понимаю до сих пор. Потому что когда мы с подругой (ей было шестнадцать, мне четырнадцать) вышли на вокзале в городе Ярославле в два часа ночи, мы поняли, что сделали что-то не то. Вокруг были какие-то страшные люди, они очень выразительно на нас смотрели. Мы абсолютно не знали, куда идти, досидели до шести утра на автобусной остановке и потом уже куда-то дальше двинулись. Я до сих пор помню, как вышла на перрон и подумала: как меня родители-то отпустили?

В монастыре тебе понравилось?

По-разному. Мы жили в общей женской келье. Часто туда приезжают женщины, не нашедшие в жизни какого-то покоя и счастья, поэтому там не всегда благостная атмосфера. Так что разные были впечатления и ощущения.

Ксения Раппопорт

Что дал тебе этот опыт?

Тогда шел процесс возвращения храмов церкви, в которых при советской власти были то клубы, то бассейны… Вот стоял утром храм, совершенно пустой, небеленый, ничего внутри нет... И в течение дня, на твоих глазах, красят стены, вносят иконы, поднимают наверх колокол, а вечером уже звонят и идет служба! И ты понимаешь, что и ты в этом участвовала...

Интересно. В твоей жизни были храмы, купола и... питерские крыши. Прогулки по крышам — в этом есть что-то театральное.

Ну, наверное, с позиции зрителя что-то театральное в этом есть. Тебя никто не видит, а ты видишь всех. Это совершенная романтика! Люди ходят внизу и не знают, как здесь прекрасно. Тогда же еще все чердаки были доступны. Мы коллекционировали крыши, друг другу показывали, кто какую крышу нашел.

По крышам ты путешествовала тоже с подругой?

Нет, это уже были мальчишки, мальчиковая компания.

А как в этой мальчиковой компании тебя воспринимали?

Как кореша могильного.

Почему могильного?

Ну, так. Выражение такое...

Ксюша, ты ведь рано начала работать в Малом драматическом театре у Льва Додина. Еще будучи студенткой, да?

Да, на последнем курсе.

А ты понимала, что в этот театр мечтают попасть все студенты?

Конечно, я знала, что это за театр, я там часто бывала, и, более того, у нас на курсе преподавал Валерий Николаевич Галендеев. Это выдающийся педагог, который всю жизнь работает со Львом Абрамовичем. Поэтому мы знали театр изнутри, нас брали на прогоны. Проверочные. И потом, там работала моя подруга, она уже год как была артисткой этого театра, поэтому я, конечно, понимала, куда иду.

Много в то время ты играла спектаклей?

Я помню, что у меня иногда бывало по двадцать пять спектаклей в месяц. Я играла «Чайку», «Клаустрофобию», «Дядю Ваню»... Потом мы почти сразу параллельно стали делать «Эдипа», не в Малом драматическом...

Ну да, в Театре на Литейном.

Мы начали репетировать вне стен какого-либо театра, просто нам так хотелось! Потому что, когда выходишь из театрального института, ты переполнен энергией, желанием творить.

А в кино творить тоже хотелось?

Да, я хотела сниматься в кино, но меня не брали тогда. Если меня куда-то и приглашали, это были сериалы, маленькие роли. На главные, большие роли меня не утверждали никогда. Пробовали, но не утверждали.

Почему?

Ну, наверное, я не могла обеспечить приток зрителя к экрану. Но те роли, на которые меня не утверждали, не настолько меня привлекали, чтобы я сильно расстраивалась.

Ты стала по-настоящему известной в России после того, как начала сниматься в Италии. Причем твой итальянский дебют — сразу у легендарного режиссера Джузеппе Торнаторе…

Да, фильм «Незнакомка» — это подарок судьбы. Это был такой старт, что представить себе какое-то продолжение такого же уровня было очень сложно. Я снялась в Италии еще в нескольких картинах, и есть еще предложения, но я не могу сказать, что это какой-то потрясающий материал.

А премии всё равно продолжают сыпаться на тебя как из рога изобилия. Совсем недавно на фестивале в Таормине ты получила еще один приз.

Ну, это фестивальная система, она очень смешная. Фестивалей такое количество, на них такое количество премий дают! Пусть фестиваль маленький, но у него должно быть что-то свое, нужно же привлекать внимание. Поэтому повод дать премию они иногда, что называется, из пальца высасывают — приглашают пожилых артистов и награждают их за роль, которую они когда-то сто лет назад сыграли. Я это на себе почувствовала, хотя я еще не такая пожилая. (Улыбается.)

А за какой фильм тебя наградили в Таормине?

За «Незнакомку».

Опять?

Вот именно! Ну, это же Таормина, это Сицилия, это родина Торнаторе, он певец своего края. Это был жест в его честь. Получать все эти премии очень приятно и замечательно, но, конечно, серьезно к этому относиться невозможно.

Согласен. И все же, представляю, как ты, наверное, радовалась, когда тебя после «Незнакомки» назвали лучшей актрисой Италии. До тебя из иностранок такой приз получала только Пенелопа Крус.

У меня было впечатление, что всё это какой-то фильм, что это всё не со мной происходит и говорят не про меня. Я помню, как я летела в самолете и понимала, что лечу сниматься у Торнаторе, и не могла в это поверить. Потом — фантастика — я иду по студии «Чинечитта». И дальше всё произошло так быстро, что у меня не было времени, чтобы осознать, подготовиться, выучить язык. Через двенадцать дней начались съемки.

Ах вот так, ты фактически прыгнула в последний вагон: пробы и сразу съемки.

Да. Я была последней из актрис, с которыми Торнаторе встретился. Мы с ним увиделись в Москве, через два дня после этого были пробы. Только я возвращаюсь из Москвы, мне звонят из итальянского консульства: «Принесите ваш паспорт, мы вам дадим визу». А тогда визу получить было сложно, были очереди, требовалась куча документов. А тут я пришла, у меня вежливо взяли паспорт и через две минуты отдали его с рабочей визой.

Тебе повезло, что Торнаторе искал актрису в Москве.

Он искал ее везде: и в Киеве, насколько я знаю, и в Праге, и еще где-то. Он случайно увидел мою фотографию... Всё было так стремительно, что я не успевала это осознать, принять. Съемки шли три месяца, за те две недели до начала съемок я похудела килограммов на шесть, по-моему.

От нервного напряжения?

Мне надо было за двенадцать дней ввести вместо себя актрис в двух разных спектаклях. Потом из Рима, с примерки, я должна была лететь в Таллин, там были гастроли в рамках «Золотой Маски». Мне купили билет с пересадкой в Праге. До этого я несколько суток не спала из-за всех этих переездов, перелетов, из-за того, что ночью пыталась прочитать хоть что-то, чтобы понять, куда ввязываюсь. Я не говорила на итальянском, а Торнаторе сказала, что говорю, и мне прислали сценарий на итальянском. И поэтому, когда я села в самолет в шесть утра, я заснула, пристегнувшись ремнем, еще до того, как он начал взлетать. Проснулась я через час, смотрю — мы уже вроде прилетели. А на самом деле мы еще даже не взлетали! Стыковка в Праге была очень короткая, и когда мы приземлились, самолет в Таллин уже две минуты как вылетел. Что со мной было! Как я билась в какие-то двери, это было что-то невероятное!

Ксения Раппопорт

И в результате?

Я звонила в Таллин и говорила, что вот такая ситуация, я здесь, и ближайший самолет вылетает в восемь, а спектакль в семь. И в результате «Золотая Маска» и Театр на Литейном выслали за мной частный самолет из Германии. Он был очень маленький, и так как ветер был ровно в противоположную сторону, мы летели три часа и прилетели около девяти. Но из театра ушло мало людей, надо сказать. Почему-то они дождались — там наливали бесплатно алкоголь и рассказывали, как к ним летит этот мой самолетик. В общем, было целое шоу. Я так нанервничалась, что, когда вернулась в Италию, все костюмы, которые мы намерили неделю назад, на мне болтались и Торнаторе ругался. Но потом очень быстренько, на итальянской кухне... всё мое ко мне вернулось.

Ну что ж, «фильм про Ксению Раппопорт» продолжился на Венецианском фестивале, где ты вручала премию Брэду Питту. Писали, что впервые российская актриса ведет церемонию открытия кинофестиваля в Венеции.

Тот фестиваль открывался фильмом «После прочтения сжечь», где Брэд Питт играл главную роль. Мне сказали, что на открытие приедут Брэд Питт и Джордж Клуни. А в прошлом году здесь же Брэд Питт получил Кубок Вольпи как лучший актер за фильм «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса». Но его самого не было на закрытии, и он лично этот приз не получал. Я говорю: ну так давайте начнем фестиваль не со скучного разглагольствования, а с того, что вручим актеру Кубок, представляете, как будет круто! У него будет возможность выйти на сцену и получить свои аплодисменты и восторги зрителей. Организаторы говорят: дело в том, что мы Кубок ему уже отправили. Я говорю: ну возьмите другой, у нас же есть заготовленные Кубки для закрытия. Мы вручим, ему будет приятно, я уверена. Они говорят: у нас есть Кубок только Кейт Бланшетт. Они долго сопротивлялись, боялись.

И ты всех убедила?

Ну конечно! Я говорю, что всё равно весь зал будет смотреть на Брэда Питта, сидящего в партере, так давайте вытащим Брэда Питта на сцену. И в общем, они согласились в результате, только попросили меня особо не шутить. Я хотела сказать, что тут какой-то запылившийся кубок стоит, это не твой ли? Мне сказали: нет, нельзя говорить «запылившийся». Это обидит фестиваль. Когда я пришла на церемонию открытия, мне сказали, что представлять новый фильм приехал и Джордж Клуни. «Получается, мы Брэда Питта выделяем, а Клуни нет. Ты должна ему тоже что-то сказать». Я взяла герберу, обрезала ее и спрятала в кубок. Когда вручила кубок Брэду Питту и он собрался уходить со сцены, говорю: «Подождите минутку, а вот это не вам. Джордж, это вам». Протягиваю цветок и в этот момент с ужасом вижу, что рядом с Клуни в зале сидит моя любимая Тильда Суинтон. А для нее-то у меня ничего нет!

Красивая история. Ноги дрожали, когда в такой компании находилась на сцене?

Не от компании они дрожали, а от того, что надо было вести церемонию на итальянском, а речь я написала сама и не была уверена, что всё понятно. В общем, на самом деле это очень нервотрепательное занятие — быть ведущей такого фестиваля.

Скажи, а ты не думала о Голливуде? Многие, когда делают карьеру в Европе, стремятся как-то дальше двигаться, лететь вперед на ковре-самолете.

Ну как ты сам полетишь? Вот если к тебе прилетит этот ковер-самолет, то надо не струсить и на него вскочить. Мне присылали однажды сценарий из Голливуда — он был написан на основе компьютерной игры — о каких-то двух девушках, которые всё время почему-то дерутся, кто-то их насилует, бьет, в общем, какой-то жесткач. И я отказалась.

Ксения Раппопорт

Ты права, планку надо держать. Ксюша, поскольку у нас новогодний номер, я хочу спросить о твоих самых приятных новогодних воспоминаниях.

Новый год я очень люблю. С детства для меня это домашний праздник. Обязательно собирается вся семья, все сидят за столом. И к нам всегда, уже после двенадцати, приходили друзья родителей, а потом и мои. Иногда собиралось человек по пятьдесят.

У вас такая большая квартира?

Квартира небольшая, но есть большая комната, где всегда были и танцы, и песни, и застолье. А еще у нас была корзина с подарками, которая ставилась в коридоре за неделю до праздника. Мы все друг другу готовили подарки и туда складывали, а потом в новогоднюю ночь их оттуда доставали. Можно было надписать подарок в форме загадки, например, и все должны были отгадывать. Так что это тоже такая традиция — не под елку подарки класть, а в корзину.

Эта традиция отмечать Новый год в доме родителей сохранилась?

Да. Один Новый год, по-моему, отмечали у меня, но была вся та же публика. А теперь еще и друзья старшей дочери приходят.

У тебя с родителями всегда были такие теплые отношения?

Да. Они самая большая поддержка в моей жизни, иногда даже хочется немножко их оградить от каких-то вещей. Но не получается.

Но это же естественно, что они не видят в тебе взрослого человека. Ты для них по-прежнему маленькая девочка Ксюша.

Слава богу, что я для кого-то маленькая девочка Ксюша, так приятно! Когда тебе звонит мама и говорит: ну пожалуйста, заезжай, поешь супчика, ты же не ела сегодня. И ты действительно можешь заехать и съесть супа.

Скажи, ты по характеру больше на маму или на отца похожа? Как про тебя говорят — мамина дочка или папина?

Про меня всегда говорили «папина дочка». Я как-то больше с папой была, в байдарочные походы с ним ходила, пацанистая была. Но с возрастом, конечно, и мамины черты узнаешь, неминуемо. Особенно в общении с собственными детьми.

Тебе нравились байдарочные походы, костры, палатки?

Мне нравились палатки, нравились длинные походы. Мы обычно уезжали на поезде в какой-то город, оттуда, уже по карте, двигались по разным рекам, доплывали до еще более удаленного места и плыли по реке иногда три недели. А потом обратно приезжали на поезде. Это не то что с палаткой на Ладогу съездить. Всё было серьезно. Это были пороги, испытания, мы промокали насквозь, ставили под ливнем палатки, спали в мокрых спальниках, сами ловили рыбу. В общем, интересно было. Я люблю, когда путешествие настоящее. А вот «костровую» романтику я не очень люблю. Посидеть, попеть Визбора — это не ко мне.

В этих походах дети были наравне со взрослыми?

Да. В каждой байдарке мама впереди гребет, сзади отец, а в середине ребенок. В нашей байдарке было двое — я и папа. Это потрясающий отдых. Это не на пляже лежать, жариться. Мне нравится активный отдых. Когда есть хорошая компания, когда дети с тобой. Для детей в этом есть и воспитательный момент. Ведь самому нужно следить за всем, готовить еду. Представляешь, какая огромная ответственность для ребенка в двенадцать-тринадцать лет, когда он готовит еду на костре и понимает, что будет кормить пятнадцать серьезно проголодавшихся людей? Попробуй что-то пересоли! Потом, ты едешь в места, где нет людей, пансионатов, салонов красоты. Ты общаешься с природой. Все комары — твои. Не сможешь поставить палатку — спать будет негде, плохо поставишь — вода натечет, если дождь пойдет. Зато пойманная тобою и приготовленная на огне рыба — ничего вкуснее нет!

Здорово! А сегодня салоны красоты ты посещаешь?

Заставляю себя находить для этого время. Учусь расслабляться… И потом, что делать, все-таки возраст требует ухода за собой. (Улыбается.)

А как ты замечаешь возраст?

Часто приходится сидеть перед зеркалом, нанося на себя грим, поэтому, конечно, вижу изменения, которые происходят. Но они меня пока не пугают, я считаю, что много смеюсь, от этого и морщины. (Улыбается.)

Ксюша, мне всегда казалось, что ты по натуре закрытый человек.

Да нет, просто мне неловко о себе говорить.

Ну хорошо, а про других читать любишь? Нравятся мемуары?

Мемуары люблю, переписку люблю читать. Вот недавно мы с Женей Мироновым читали в Доме музыки переписку Чайковского с Надеждой фон Мекк. Это просто фантастическая история любви! Когда это читаешь со сцены и текст соединяется с музыкой в великолепном исполнении оркестра Владимира Спивакова, когда ты чувствуешь отклик зала... Мы знаем, что Чайковский был великим композитором, но и Надежда Филаретовна была великой женщиной. Так

понимать музыку, так уметь ее слышать, испытывать такие чувства! Они общались только через письма, так что это грандиозная литература.