Ольга Красько: «Я за семью и за духовные ценности»

Если найдешься в этот момент, а можно ведь и растеряться.
А это уже мастерство, это показатель, что ты не как заезженная пластинка, что ты — здесь и сейчас. Чего и добивались Станиславский и его последователи. 

Станиславский говорил, что слезы должны быть настоящими, артист должен умирать на сцене. Быть настоящим артистом — это значит рвать душу на сцене, или можно на технике выезжать? Или артист — это человек, который от природы обладает способностью к перевоплощению и лицедейство не затрудняет его?
Чехов считал: если не можешь заплакать в роли, ты не артист. А ты не можешь заплакать, если не прожил эту роль. Mой учитель, Олег Павлович Табаков, говорит, что хотя актерская профессия — это ремесло и какие-то вещи ты просто обязан уметь делать, без душевных переживаний все равно ничего не получится. И способности, конечно, требуются. Понаблюдайте за детьми — они все разные: кто-то больше фантазирует, кто-то меньше, кто-то волнуется и зажимается, кто-то не волнуется. У каждого свой набор качеств. Соответственно, кому-то быть артистом, кому-то не быть. 

А вы в детстве были какой? Не зажимались?
(Долго думает.) Зажималась... Но не каменела. У меня было так много всего — и художественная гимнастика, и хор, и танцы, причем всё в разных местах, — что волнение мне уже не мешало. А вот строгое воспитание мешало очень долго.

Вас с детства готовили в артистки?
Слава богу, родители мне ничего не навязывали. Видимо, потому, что у них самих были очень жесткие родители, и у мамы были какие-то воспоминания о музыкальной школе, и у папы были какие-то воспоминания… Родители меня насильно не заставляли. Мне просто давали возможность везде себя попробовать. А если не предлагать ребенку, он не будет знать, что это существует. 

А в театр водили?
В Харькове я иногда бывала на спектаклях и на концертах. Но ярких впечатлений от театра у меня не осталось.

Что за путь прошла строго воспитанная девочка из Харькова, чтобы стать актрисой?
Я об этом не мечтала вовсе, и родители мои не думали. Стала заниматься в творческом коллективе уже здесь, в Москве. Руководитель наш сказал: хочешь? А я спросила: а можно? И подумала: если поступлю, буду пытаться найти в этом что-то интересное. Подростковый возраст ужасен и прекрасен одновременно: ты совершенно не осознаешь, что и зачем тебе надо, а с другой стороны, это здорово, что ты не осознаешь, — нет предвзятости. 2

Вы сами приехали в Москву?
Переехали всей семьей. Я здесь со 2-го класса, уже такая москвичка-москвичка.

Москва, как известно, слезам не верит. А артистическая среда в этом смысле еще жестче, многих светлых и творческих людей ломала. Вы этого не боялись?
Мы все проходим какие-то испытания для того, чтобы кем-то стать. И с ними ты либо справишься, либо не справишься. 

Вы справляетесь?
У меня вот какое ощущение. Бог создал очень много красивого, и в самом начале тебе дается всё. И если ты со светом, без каких-то закорючек идешь по жизни, веря, что всё хорошо, что все тебя любят, то и люди рядом будут правильные. У меня так было. Были правильные педагоги, были один замечательнее другого друзья… В тот момент, когда ты начинаешь задумываться, что кто-то талантливее, что почему-то тебе мало предлагают ролей и иногда нужно переступать через себя... Меня это стало очень ломать. Я вдруг почувствовала, что и люди ко мне стали приходить не те, которые мне по душе. И роли ко мне стали приходить не те, которые мне близки... Я очень много это анализировала и поняла, что совершенно нет никакого смысла соревноваться с кем-то. Всему свое время. Я верю, что мое будет со мной — и в любви, и в работе, где угодно и в чем угодно. Люди, которые фанатично делают карьеру, пытаются кого-то обойти, в результате, мне кажется, попадают в тупик или становятся очень несчастны. 

Вам что же, слава не нужна?
Меня учили думать, что твой успех — результат работы многих. Когда на меня обрушился поток внимания в связи с «Турецким гамбитом», я вдруг почувствовала, что это незаслуженно, и я испугалась, я спряталась. Я отказалась от массы рекламных предложений, мне казалось, не может ученица Олега Табакова участвовать в рекламе, что-то в этом есть зазорное, неправильное. Я испугалась, что меня хотят заставить делать то, что не мое, — кривляться, сниматься в журналах... Конечно, я тщеславна, я хочу быть известной, но это не самоцель. Гораздо больше я хочу, чтобы про меня говорили, что я хорошая актриса. А для этого, как говорил Лев Додин, должен быть период накопления. Чтобы ты что-то выдал, какой-то результат или какие-то ощущения, ты это должен пережить. А иначе хоть весь город плакатами заклей — никто не поверит, что ты лучшая. 

Верите в волшебную силу искусства?
Да, верю. Пусть сейчас люди черствее, и кажется, что театр, кино никого не меняют, я верю, что всё равно в людях осталось человеческое, и оно, пусть ненадолго, откликнется. А раз откликнется, значит, человек придет домой и улыбнется. Ради таких секунд и стоит заниматься этой эфемерной профессией. А ради чего тогда? Ради того, что тебя сейчас все будут фотографировать? Говорить, что ты звезда? А спустя три-пять-десять лет ты будешь никому не нужен?

Чем вам интересен фильм «Территория», в котором вы сейчас снимаетесь? Жесткие условия съемок на Крайнем Севере и роль небольшая…
Меня заинтересовала не столько роль, сколько сама история. А когда есть хорошая история, то и ты в ней можешь прозвучать. Это будет фильм про настоящих людей. Про геологов-романтиков, которыми вы, возможно, хотели быть и не стали. Мужская история, в которой моя героиня была просто ярким женским пятном. Но роль выросла в процессе съемок, слава богу. (Смеется.) Моя героиня, Люда-Голливуд, родилась и выросла в суровых краях среди суровых людей. При этом она из тех женщин, которые не могут выйти из дома ненакрашенными, всегда и везде будут с маникюром. Но она настоящий человек — не такая, как многие современные женщины, для которых дорогая одежда и другие внешние признаки успешности важнее человеческих чувств. 

А может, дело все-таки в том, что команда подобралась достойная? В главных ролях Лавроненко, Бероев, Добрыгин, Цыганов — не стыдно быть рядом с ними?
Команда, конечно, тоже меня убедила. Но я не знала совершенно ничего про кинокомпанию. Мне говорили, они такие неопытные, не иди к ним... А я почувствовала, что здесь есть главное — человеческие качества. По мне, это гораздо дороже, чем более профессиональная команда, но ориентированная совсем на другое.

Вы недавно вернулись со съемок — из экспедиции на Крайний Север. Как вы жили без цивилизации: палатки, вертолеты, холода, отсутствие связи с большой землей?
Вертолетом лететь оказалось спокойнее, чем на самолете. А какие условия нам там были созданы! Я не ожидала, что это будет так комфортно. Мы жили в большущих палатках — это военные модули, которые круглые сутки обогревались двумя печками каждый. В отдельной палатке была устроена баня, еще в одной — столовая и так далее. Большой палаточный лагерь!
А по ночам не страшно было? Дикие места, дикие животные...

Когда ты в окружении почти ста мужчин?.. (Смеется.)

Иногда мужчин стоит бояться больше, чем медведей!

Вы знаете, я не боюсь. Я не боюсь одна идти ночью по улице. Если что-то должно случиться, оно случится, и нужно постараться это достойно встретить. А страх тебя парализует. Там, в экспедиции, я увидела, как работает МЧС. Они помогали в обеспечении лагеря и безопасности съемок. Я была восхищена их четкостью, слаженностью, продуманностью каждого движения... Слов нет — восторг!

Я слышала, что вы даже пропустили свою театральную премьеру?

Премьера спектакля была в ноябре, но все равно он считается премьерным. Да, пропустила. Но мы всё списали на то, что спектакль под названием «Дьявол» просто нельзя было играть в Чистый четверг. (Смеется.) 

Скажите, у вас есть любимые роли, которые, вы считаете, дали вам выразить себя?
Трудный вопрос. Роль в «Турецком гамбите» — из любимых ролей. И потому, что я до этого так долго не жила в экспедиции, и потому, что меня так никогда и нигде не любили, как там. И от этого весь процесс съемок был для меня праздником. Ты и открываешься тогда, когда тебе комфортно и хорошо. Мне даже показалось, что всё слишком быстро произошло, что к славе приходят как-то труднее… Видимо, сейчас жизнь как раз дает мне пройти этот длинный путь. Мне не свалилось сразу миллион предложений работать в кино. Но я верю, что впереди меня ждут новые серьезные роли. Конечно, они меня ждут.

Вам 30 лет. Как вы сами оцениваете, перед вами уже один путь или еще много дорог?
Много дорог.

То есть вы еще выбираете?
Всё само придет. Просто есть много вещей, от которых я не хочу закрываться. Хочу выучить иностранные языки, хочу научиться играть на фортепьяно, лучше играть на гитаре, я занимаюсь вокалом… Мне хочется научиться ландшафтному дизайну, каллиграфии.

А зачем вам это всё нужно?
Я хочу этому научиться. Это не значит, что я хочу поменять профессию, просто сейчас у меня есть время, желание всё это узнать. А может, это мне когда-нибудь пригодится... Пока у меня в этой профессии есть еще много неоткрытого, несделанного и, я надеюсь, интересных ролей… Мне хочется, чтобы был хороший материал, который бы ставил вопросы, чтобы люди по-настоящему задумывались. 

А артисту в этом плане нужен опыт? У вас в жизни были непростые ситуации?
Были. Казалось, со мной такого не может быть, но ведь было. Это и ситуации, когда я кому-то завидовала, когда не могла понять, кого я люблю, ситуации, когда кто-то нахамил и это ранило. Ситуации, когда приходишь в проект, где тебе крайне сложно, где тебе каждый миг кажется, что ты сдаешь экзамен, каждый миг! Много приходится решать вопросов, которые жизнь ставит ежедневно. 

А можно сделать карьеру, не имея бойцовских качеств? Если вы будете всем уступать, то интересная работа, не исключено, достанется не вам? Большие артистки не отличаются покладистостью. Но зато они имеют роли.
А счастливы ли они? 

Ну, это риторический вопрос. А вот главные роли в фильмографии — это факты.
Нет универсального рецепта успешной карьеры, хотя сейчас масса курсов, которые помогут тебе стать лидером, научат ставить цели и двигаться. Мой рецепт: то, что мое, оно со мной будет. Я чувствую, что мне не нужно мелькать во всех журналах, на всех тусовках, я этого не хочу. Я хочу хорошей работы. И она меня находит, хотя я работаю без агента. Сергей Урсуляк меня случайно увидел в зрительном зале в институте на спектакле его дочери, она училась на курс младше меня. Джаник Файзиев увидел меня в стоп-кадре, когда Урсуляк монтировал свой фильм. Должно что-то сойтись, что не зависит от тебя. А ты должен сделать то, что ты можешь сделать: если ты услышишь, что есть хорошая работа и она тебе действительно нужна, ты можешь позвонить и сказать: я очень хочу, попробуйте меня. 

Вы можете так позвонить?
Могу, если узнаю об этом. Если сценарий мне нравится аж до дрожи в коленках, я позвоню и буду говорить: я умоляю вас, пробуйте меня, я хочу участвовать в этой сногсшибательной истории. Я не стесняюсь проявить интерес к работе, побороться за роль. Это не означает, что если тебя взяли, ты талантлив, а если не взяли — неталантлив. Тут же много факторов. Как ты по характеру совпал с режиссером, с его видением. Насколько вам комфортно друг с другом.

А надо совпасть с режиссером? Дэвид Холберг, танцовщик Большого театра, сказал в интервью нашему журналу, что из комфортных обстоятельств нужно уходить в некомфортные. И только так может родиться что-то новое. 

Я тоже считаю, что новое, пусть даже очень страшное, гораздо продуктивнее, чем привычное и со страховкой. Мною проверено, что всегда, когда я струсила и не пошла куда-то, я осталась на месте. А если шла смело, я делала 10 шагов вперед. 

Вы заняты на съемках, ездите в экспедиции, сколько времени у вас остается на дочку?
Мои мысли всегда с Олесей. Вот сейчас съемки «Территории», экспедиция — для нас это было грандиозное расставание, почти на три недели. Даже чуть больше. Потому что я из экспедиции полетела на гастроли в Питер. Вернулась, и три дня просидела с дочкой в обнимку. Я все время с ней на связи, я все время ее чувствую, и даже если я весь день в работе, все равно ей звоню, и все свободное время, когда я дома, утром и вечером, я с ней… Олеся — главный двигатель всех моих мыслей. 

Вы не боялись из-за ребенка выпасть из обоймы?
Я вообще никогда не считала, что работа и семья мешают друг другу. Рождение дочери вписалось в мою профессиональную жизнь. Ей было два месяца, когда она полетела со мной на съемки. Через каждые три часа процесс останавливался — я кормила ее. Но в то же время я очень берегу эту свою личную жизнь от посторонних глаз. Я не снималась беременной и до ее 5 лет нигде публично с ней не фотографировалась. Я очень много перечитала книг по психологии. Я много наблюдаю сама, учусь на наших с ней отношениях. Но все-таки сначала должна быть счастлива я. Посвящать всю жизнь только ребенку неправильно. Но и неправильно не слышать его и не видеть. Мне кажется, у нас с Олесей сложились какие-то восхитительные отношения, я ее обожаю во всех проявлениях! Бывает, что мы сердимся друг на друга, тогда я ей говорю: «Лесь, я сейчас очень на тебя сержусь, я могу выйти из себя, но я тебя обожаю». И она, если провинилась, говорит: «Мама, ты меня обожаешь?» Я всегда слышу, что она мне хочет сказать. И она знает, что во всех ситуациях, во всех — я ее очень люблю. 

В последние годы жизненные приоритеты поменялись. От семейных в сторону карьерных, от духовных в сторону материальных.
Не в моем случае. Я за семью и за духовные ценности. Но это мой выбор. 

И так же дочку воспитываете?
Я специально ее не воспитываю. Воспитание — это когда я с ней, и она видит, как я общаюсь с людьми, она видит моих друзей, она видит меня в магазине, когда я глажу белье, когда я мою полы, чищу обувь, готовлю. Хотя она знает, что может прийти домработница и сделать уборку, она видит, что я и сама могу убраться. 

Вы одна воспитываете дочку. А отец Олеси помогает вам?
Конечно! Мы так же любим друг друга, мы есть друг у друга, у нас нет вообще никаких проблем! Я бесконечно счастлива, что эта история любви была в моей жизни. Оттого, что сейчас мы не живем вместе, ни я не несчастней, ни он. Мы меняемся, и на каком-то этапе я поняла, что мне так лучше. Это жизнь.

А дочке достаточно женского воспитания? Или все-таки в семье нужен мужчина?
Я не люблю обсуждать такие вопросы, свою личную жизнь. Потому что то, что в итоге будет написано на бумаге, будет звучать совершенно не так, как оно звучит во мне. А если когда-то захочу выйти замуж — я выйду замуж, вот и всё.

Читайте полную версию интервью в журнале ОК! №23