Екатерина Вилкова «Я не брошусь с пятого этажа ради роли»

Мы в нашей редакции решили, что этот номер будет посвящен подготовке к зиме, поэтому позировать тебе пришлось в шубах. А ты вообще как к зиме готовишься?

К зиме-то? Если говорить про гардероб, то у меня дома собралось приличное количество мехов, хотя большую часть времени я хожу в пуховике, спортивном костюме и кроссовках. Но всё равно думаю, что надо бы носить шубы чаще и выглядеть более солидно, я же все-таки мама двоих детей. Дальше в плане подготовки к зиме идет покупка вещей для детей. Закупаю комбинезоны, теплые конверты для колясок. От дочери Павлы осталась куча вещей, которые теперь перейдут ее брату Пете. Так, как я еще готовлюсь к зиме?..

Может, ты окна дома заклеиваешь?

К концу года мы с мужем официально станем владельцами жилья в Москве — как раз рассчитаемся со всеми кредитами. Мне повезло: муж разрешил сделать ремонт, о котором я мечтала. Теперь у нас дома окна, из которых не дует. Еще отличные чугунные батареи — дизайн нашей «сталинки» позволил сэкономить и взять самые дешевые, белорусские, к которым мы привыкли с детства.

Чем же твой ремонт необычен?

У нас нет никакой лепнины, сусального золота…

…шкур экзотических животных?

Одна шкура есть — ее привез друг-режиссер из Новой Зеландии. Этот элемент жизни первобытных людей отлично подошел к такому предмету цивилизации, как кожаное кресло. Вообще при входе в квартиру есть ощущение, что она такая серенькая… Я люблю серый цвет и всякие его оттенки.

Что, и детская тоже серая?

У нас две детских: одна, не поверишь, действительно серая, вторая — красная. Илья еще хочет повесить на стены какое-нибудь произведение искусства, а пока на обоях свое искусство творят дети. Я уже начала мечтать о загородном доме — видимо, перехожу в разряд пенсионеров — с простейшим ремонтом, огородиком, теплицами для выращивания огурцов и креслом-качалкой, откуда я, бабушка, укрытая пледом, буду наблюдать за бегающими вокруг внуками и умиляться.

Фото: Ольга Тупоногова-Волкова

Сейчас твоя жизнь крутится-вертится вокруг детей?

Ну, моя жизнь подчинена детям, мозг полностью отдан им на растерзание. Списываю всё это на постродовые гормоны — возможно, я просто стала глупее, чем была, но никак не могу осознать, что мне, матери двоих детей, теперь придется стать вдумчивее. В моем представлении мать двоих детей — очень серьезная женщина. В голове это не укладывается. Я никак не могла запомнить, что беременна второй раз, и вспоминала об этом, только когда живот мешал нагибаться. Я также забывала, что в этот период, наверное, не стоит таскать Павлу на руках, поскольку она оказывалась на голове у сидящего в животе брата. Но так хотелось ее любить! Мне казалось, что вот родится второй ребенок и любовь уже будет делиться на двоих. С другой стороны, у меня получается делать то, что я хочу. Я оправдываю себя тем, что дети должны видеть счастливую маму.

Ты хорошая мама?

У меня есть загон, что плохая. В то же время малыши у меня улыбаются. И вообще, у меня всё славно: муж, дети, родители, которые с этими детьми сидят, ничего не требуя взамен. Я даже маме говорю: «Верни ребенка!»

Твои родители в Нижнем Новгороде живут?

Думаю, что они оттуда не переедут. Да и глупо заставлять их это делать, они и так жизнь посвятили нам с братом, было бы неправильно вынуждать их сидеть с внуками, когда это мне удобно, требовать, чтобы они жили там, где мне это удобно. Если они хотят сидеть с Павлой, то я отвожу дочь к ним, хотя у самой сердце кровью обливается — так хочется ее обнять, с ней потусить. Она у меня всё понимает, это уже состоявшийся человек, а не кусочек мяса, который только улыбается, плачет, ест и спит.

Как она восприняла появление брата?

Она осознает, что у нее появился брат. Пока ревности к нему никакой нет, поскольку Павле хватает любви: есть родители, няня, бабушка и дедушка. Петя для нее своего рода игрушка. У нее среди кукол есть свой собственный Петя, с ним она делает всё, что нельзя с живым.

Вот у тебя двое детей — мальчик и девочка. Можешь сказать, что жизненный план выполнен?

Нет. Во-первых, у меня никогда не было такого плана. Во-вторых, думаю, что у меня еще будут дети, я этого боюсь, потому что внезапно сваливающаяся ответственность меня пугает. У меня это всё происходило слишком быстро, в то время как в нашем мире непросто завести ребенка, даже когда ты этого очень хочешь. Нелегко найти мужчину, с которым ты захочешь иметь этого ребенка, — такого мужчину, который останется рядом и будет таким же волшебным, как мой муж. Так что жизненный план не выполнен, потому что я хочу, чтобы это счастье, которое сейчас есть, длилось всю жизнь. Я хочу воспитать детей, хотя понятия не имею, как это делать. Хочу дать им всё, что могу, при этом мечтаю, чтобы они выросли неизбалованными. Не хочу давить на них в плане выбора их будущего, но буду стремиться, чтобы они выросли разносторонне развитыми. Я мечтаю в 90 лет оглянуться, увидеть рядом своего 97-летнего мужа, понять, что я его любила всю жизнь, что мы вместе и наши пути не разошлись, а взгляды не изменились. И тогда, видимо, можно будет считать, что некий жизненный план выполнен.

Как вырастить детей неизбалованными и при этом дать им максимум возможного?

Для меня самой это пока сложный вопрос. Я мама, которую можно легко отжимать, я завожусь и тут же отхожу. Ребенок говорит «мамочка», «мамулечка» — я сразу таю. Покупаю им всё, что нравится. Пока Илья молчит, но надеюсь, что однажды он включит стоп-сигнал и станет меня сдерживать.

У твоих детей будет двухъярусная кровать, какая была у вас с братом в детстве?

Возможно. Правда, мы с братом жили на 25 квадратных метрах с родителями, кошками и собаками, сейчас площадь позволяет поставить отдельные кровати. В данный момент у детей есть по детской комнате, хотя им это пока не нужно, я даже думаю поселить их в одной. Вот тогда у них появится двухъярусная кровать.

Фото: Ольга Тупоногова-Волкова

Как-то ты говорила про свое детство в Нижнем Новгороде: «Помню, что не стеснялась ходить в школу несколько дней в одном свитере. Причем этот свитер четыре года назад носил мой брат». Будут ли какие-то лишения у твоих детей?

Лишения были мне на пользу — они развивали мой внутренний мир. Обычный гвоздь, за неимением альтернатив, оказывался самой лучшей игрушкой. Сейчас у детей такое количество игрушек, что они играют в них пять минут, после чего теряют интерес и хотят новые. То же с одеждой. Я сама шила костюмы куклам, потом себе. Менялась с подругами вещами. Мы создавали образы из того, что было под рукой. Безусловно, мне это сейчас помогает. Есть же ведь такое представление, что художник должен быть голодным, недоедать, чтобы стремиться добыть себе пищу. Но ведь специально лишать чего-либо своих детей не будешь? Не станешь же нарочно не кормить их или кормить одной картошкой, чтобы они всегда хотели кусок колбасы? Не знаю, как поступить, чтобы это было педагогически верно. Мы с братом в детстве понимали, что родители делают для нас всё возможное, но если в чем-то отказывают, то не потому, что они плохие, а просто на это нет денег.

Скажи, физически роды тебя сильно вымотали?

Мне повезло: у меня муж — колдун, и он наколдовал, чтобы я быстро пришла в форму. Как он пообещал — так и происходит. Безусловно, на последних сроках тяжело таскать лишние двадцать килограммов — я много набираю во время беременности — плюс некий шар, который ты носишь впереди себя. Тут уж, конечно, хочется скорее родить, чтобы было легче дышать, спать на животе и вернуть себе прочие бонусы. Пока я беременная, для меня это проблема. Как только рожаю, всё забывается. Родив Павлу, я поняла, что если бы не надо было вынашивать ребенка девять месяцев, то сейчас, минут через десять, произвела бы на свет еще одного. Видимо, женские мозги так устроены, что весь трэш забывается очень быстро.

Ты делишь жизнь на периоды: до родов, после родов?

Специально не делю, мозга не хватает. У меня сейчас вообще никакого мыслительного процесса нет. А так ничего не поменялось, просто сейчас, конечно, все мысли про этих двух человечков. Хотя любовь к ним меняется, это чувство новое, даже странное. У этой любви другие цвета, запахи. Когда родилась Павла, я испытывала одни эмоции, после появления Пети — другие. Например, мне стало казаться, что Петю я полюбила раньше, чем Павлу. К ней я пару месяцев привыкала, а сына мне сразу захотелось тискать. Может, материнский инстинкт так пробуждается, либо я скучала по маленькой Павле, так как даже новорожденного Петю называла девочкой, говорила про него «она».

Не думала бросить работу, остаться просто мамой?

Были такие мысли, но пока я слишком заражена работой.

Что движет тобой в профессии?

Деньги, конечно! (Смеется.) Хотя а что тут такого? Работа должна оплачиваться. В противном случае зачем отнимать себя у семьи, тратить силы и время на труд, если не получать за него деньги? Просто за интерес? Не могу себе такого позволить. Но интерес — он тоже присутствует. Только интересны мне не роли и не сценарии, а люди, с которыми предстоит работать. Ведь я обмениваюсь энергией с ними, а не с камерой или со своим персонажем.

И часто тебе встречаются уникальные люди в кинематографе? Спустя годы работы удивиться сложно: всех уже как облупленных знаешь.

Естественно, сейчас удивляешься всё меньше. Но иногда попадаются люди светлые, энергичные, а потом узнаешь, какая у них за плечами сложная судьба, и поражаешься. Вспоминаешь их, когда тебе плохо. Думаешь: «Катя, вот человек жизнь прожил — и ничего, улыбается». Такие люди дают стимул, восхищают своим умением распределиться. Меня-то иной раз не хватает на всех: двое детей, муж, родители… А у кого-то ведь и четверо детей. Шестеро!

Как у Ивана Охлобыстина, например.

Или у Женьки Цыганова — тоже шестеро. У моего духовного отца — восемь детей. И они все живут полной жизнью, не чувствуя лишений и жертв. И я люблю таких людей, они могут меня восхищать и качествами характера, и рабочими способностями в совокупности. Если человек еще и профессией владеет — например, гример, который уникально работает кисточкой, — то еще лучше.

Будет справедливо сказать, что кино

повлияло на твою внешность даже больше, чем роды?

Конечно, меня же подстригли, покрасили для съемок. Наверное, если бы у меня не было семьи, детей, то я бы относилась к своей внешности более трепетно. Но сейчас мне, в принципе, всё равно.

Когда женщина хочет изменить свою жизнь, настроение, она меняет прическу. Работает ли это наоборот: стрижешься — и жизнь меняется?

Не задумывалась. Когда стриглась, думала о Павле, о том, что забеременела повторно и теперь не снимусь в этой картине («Батальонъ». — Прим. ОК!), но не страдала по этому поводу.

Так ты не снялась в «Батальоне»?

Вместо полноценной роли получился эпизод на три съемочных дня. И ради этого я брилась наголо, да. Но я не вижу в этом ничего плохого. Мне правда пофиг, как я выгляжу. Я, конечно, смотрюсь в зеркало, понимаю, что должна быть ухоженной, следить за ногтями, прической, чистить зубы, но не более того.

Выкручивать руки визажистам и стилистам, как это делают некоторые твои коллеги, ты не будешь?

Ну вот я проснулась час назад, покормила Петра, причесалась, выпила кофе, почистила зубы и пришла к тебе. В зеркало не смотрелась, что надеть — недолго думала. Напялила пальто, влезла в теплые кроссовки, шапочку взяла вообще «не из этой оперы». Ресницы красить не стала, тон не положила, и мне кажется это нормальным, я так чувствую себя лучше. Бывают мероприятия, на которые мне нужно нарисовать лицо, подобрать наряд, как-то себя презентовать, но это не естественное мое состояние. В глубине души я знаю, что выгляжу нормально. И мне хочется, чтобы в моей жизни было больше людей, которым всё равно, с накрашенными ресницами я или нет.

Фото: Ольга Тупоногова-Волкова

Хочу вернуться к кино: сколько длились съемки в фильме «А зори здесь тихие…»?

У меня там тоже роль небольшая, было, по-моему, девять съемочных дней.

Обе твои героини, и в «Батальоне», и в «Зорях…», военные женщины, хотя из разных времен. Для тебя есть что-то общее между ними?

Ничего. В «Батальоне» я даже толком не успела понять, что за человек моя героиня, забыла даже, как ее звали... Фрося. Так сложилось, что моя роль оборвалась, не успев начаться. Сначала я выходила в массовке, а потом оказалась в кадре толстая, беременная. (Смеется.) Надо было спасать ситуацию и спешно изменить жизнь моей героини. Ее даже звать стали по-другому — Капустиной, кажется.

А в «Зорях…» у тебя что за героиня?

Наверное, она мне представлялась немного иначе, чем мы сделали в итоге. Просто я привыкла слушать режиссера, а у него было свое видение сержанта Кирьяновой. К тому же Ренат Давлетьяров — сильный мужчина, против которого я не попру. Я просто задавала вопросы, но делала как скажет Ренат. В конце концов, это его кино, которое он видит в объеме. К тому же не люблю спорить с мужчинами. Был бы слабый режиссер, я бы еще могла продавить свои идеи, но здесь не стала придумывать свое кино, а играла то, что представляет себе автор. Посмотрим, что получится.

Какое кино со своим участием ты сейчас ждешь больше всего?

Никакого. Я очень хочу работать, но у меня не получается относиться к профессии как к великому делу. Знаю, что я умелая артистка и какие-то вещи у меня получаются органичнее, чем у некоторых коллег моего возраста и схожей типажности. А в чем-то они лучше меня. Но я не брошусь с пятого этажа ради роли. Не буду никому ничего доказывать, чтобы меня взяли в картину. Ведь режиссер точно такой же творец, как и я. Если ему нужна такая краска, как я, то пускай берет, он же знает, что я могу делать. И мне кажется, это неправильно, когда говорят: давай докажи, удиви меня чем-нибудь.

Так говорят?

Так думают. Почему я должна удивлять? Иногда мне, матери двоих детей, хочется сказать: малыш, да это ты меня удиви. (Смеется.)

Невозможность относиться к профессии как к чему-то великому — это твое личное ощущение, или кино у нас такое, что нельзя ради него броситься с пятого этажа?

Наверное, это мое отношение. Может, совокупность факторов. Я готова на многое, но, кажется, никому не нужны мои жертвы. Я вообще никому не нужна. Только маме, папе, детям и мужу. И это нормально. Все люди никому не нужны, кроме своих близких. Говорят, что люди — братья, все любят друг друга. Да ни фига подобного! Если тебя не предают и не подставляют, то это не значит, что тебя любят. Люди могут потратить пять минут своего времени на то, чтобы поговорить с тобой и вроде как поучаствовать в твоей судьбе, но им плевать на тебя.

Ты говорила: «У меня мама — оптимистка, а папа — пессимиствующий реалист». Ты в папу?

Я, наверное, взяла и то и другое. Когда ты никому не нужен, это чувствуется. Когда мой муж начинает меня критиковать, я обижаюсь, а он говорит: «Катя, это же значит, что мне есть до тебя дело. Если я буду молча улыбаться или всё время тебя хвалить, это и есть пофигизм».

А ты своего супруга критикуешь?

И очень сильно. У нас в отношениях есть определенная степень вседозволенности, запретов не существует, кроме одного-двух глобальных.

Это какие, например?

Даже став брюнеткой, я осталась женщиной, а для меня это часто синоним слова «дура». Мне сложно рассуждать. Ну, например, измена. Она может разрушить нашу семью. Это не значит, что мы разведемся, но семья станет напоминать склеенную вазу. Она будет так же держать воду, выполнять свои функции, но останется ощущение, что ваза в любой момент может развалиться. Мне не хочется этого. Самое важное для меня в жизни — это семья, Илья. Хочу, чтобы нам было всегда комфортно вместе. Хотя мы спорим, даже ругаемся.

Ты же говоришь, что не споришь с мужчинами.

Стараюсь не спорить. Не всегда получается. Я же жила какое-то время одна, привыкла принимать решения. Я всегда любила сильных женщин, ими восхищалась, на них заглядывалась. Мне хотелось о них заботиться, за ними ухаживать.

У тебя чувства к женщине могли бы конкурировать с любовью к мужчине?

Ну нет, любовь к мужчине все-таки другая. На нее накладываются инстинкты, феромоны. Жить я бы хотела все-таки с мужчиной. (Улыбается.) Именно с ним я чувствую себя настоящей женщиной и всегда считала, что мужик по жизни главный.

Фото: Ольга Тупоногова-Волкова

У твоих родителей было так же?

Мама говорила, что папа главный, но иногда хозяйкой положения выступала сама.

Еще процитирую прежнее твое интервью: «Родителей вообще жизнь как-то согнула. Они считают, что лучше жить и не высовываться».

Помню этот разговор, на заре моей карьеры. Я тогда была нацелена покорить мир. (Смеется.)

Теперь ты еще ироничнее на это смотришь?

Так говорю же: сейчас я чувствую себя абсолютной дурой. Нет, мне нравится то, что у меня в жизни произошло. Я хочу быть любимой и нужной. Но сейчас я ко многому привыкла. Высовываться не люблю. Мы сейчас с тобой сидим в кафе, тут комфортно, мы разговариваем вдвоем. Если бы я сейчас была на сцене перед публикой, то говорить было бы сложнее. Хотя я артистка, вроде как публичный человек, но даже мне требуется камерность.

Когда ты говоришь, что поглупела и что дура, это тоже защитная реакция?

Может быть, но я и правда чувствую, что не могу закончить мысль. Разумеется, полной дурой я себя не считаю, но и очень уж умной тоже. Я мало знаю, мало читаю, мало смотрю что-то полезное. Часто не могу поддержать беседу на серьезную тему и сижу втыкаю. Мне и говорить интереснее о простых, насущных вещах.

Если бы ты писала сценарий о своей жизни, то на каком моменте сосредоточилась бы?

Да какой сценарий — я эсэмэски пишу с трудом. (Смеется.) Наверное, это был бы сценарий сериала, для канала «Россия 1». «Санта-Барбара», с большим числом серий, множеством событий.

И, я так понимаю, со счастливым финалом?

Сто пудов, я люблю хеппи-энды. Мне всегда важно, поженятся они в конце концов или нет.