Лолита Милявская

Наша встреча растянулась на два дня. В первый Лолита позвала нас на крышу своей квартиры, подаренной ей последним мужем. Съемка в платьях, преподнесенных певице лично Вивьен Вествуд, продлилась пять часов вместо намеченных двух, и поговорить мы не успели — обменялись лишь парой фраз. «Посмотри, какой вид, — сказала Лола, встав на парапет и раскинув руки а-ля Кейт Уинслет в фильме «Титаник», — на этой крыше хочется жить!» «А на земле что, не хочется?» — спросил я. «Значительно меньше», — загадочно ответила Милявская.

Следующий день мы провели в ее офисе на Басманной. Хотя офисом в привычном понимании это назвать нельзя: обычная квартира на первом этаже с двумя туалетами, душем, стиральной машиной, кухней, оборудованной всем необходимым, костюмерной комнатой и спальней с кроватью, на которой, по словам Лолиты, одновременно помещается шесть человек. Всего периодически живущих здесь людей — тринадцать. Помимо самой Лолы это два звукорежиссера, два техника, четыре музыканта, гастрольный директор, костюмер и два танцора. Почти все — половозрелые мужчины, однако Лолита в этой семье безоговорочно главная: без ее ведома в доме не происходит ничего. Она сама подбирает плитку для ванной и покупает новые лампочки взамен перегоревших. Настоящая русская женщина, которая, если что, обойдется и без мужа, и без брата со сватом. Со мной она тоже ведет себя по-мужски: подливает мне в стакан виски, который ей прислали друзья из Финляндии, и любезно угощает сигаретами.
Ты сейчас пьешь виски с совершенно незнакомым человеком. Ты всегда была такой простой и открытой?
Сколько себя помню. У меня есть один очень хороший комплекс — неполноценности, который не позволяет ставить себя выше людей. Я его холю, лелею и культивирую.
Впервые слышу, что комплекс неполноценности — хороший.
По крайней мере, он лучше мании величия, когда людей заносит.
В шоу-бизнесе есть люди, которых не заносит?
Есть. Мои подруги Таня Овсиенко, Светлана Лобода, Ира Отиева, Оля Кокорекина.
Ты перечислила одних женщин.
С мужчинами дело обстоит хуже.
А тебя саму никогда не заносит?
Если только по работе. Я ни разу не сорвалась на людей просто из-за того, что у меня хреновое настроение или что-то случилось в личной жизни. Да и по работе в последнее время срываюсь редко — нет надобности. Я ввела в коллективе такое правило: любой новый человек в течение месяца подвергается фашизму с моей стороны. Шаг влево, шаг вправо — расстрел на месте. Тридцать дней нужно беспрекословно выполнять все мои указания, запоминать все с первого раза. Если я говорю в третий — это уже ор. Зато если человек проходит через это, он остается со мной надолго и мы не мотаем друг другу нервы. Он уже абсолютно четко знает, что и когда от него требуется.
Интересно, а как ты орешь?
Сплошной мат. Единственная цензурная фраза: «Думать не надо — здесь за всех думаю я!» Люди от моего крика вжимаются в стену.
А если человек ответит: «Следи за базаром, я тебе не мальчик».
Все, кто так ответил, — уволены. Потому что, еще раз повторю, я не срываюсь не по делу. Например, был случай, когда один человек выехал со мной на гастроли и мало того, что забыл часть инструментов и костюмов, так еще и меня не предупредил — я узнала об этом уже на сцене. Я не больная на голову — понимаю, что каждый, в том числе и я, может напортачить. Но надо честно сказать об этом. Всегда можно что-то придумать, как-то выйти из положения. А тут человек просто сделал из меня идиотку, да еще и решил, что пронесет. Не пронесло.
Тебе часто приходится кого-то увольнять?
Редко. Это крайние случаи, я вообще дорожу людьми. Мой нынешний коллектив не меняется уже шесть лет. Хотя до этого пришлось расстаться со звукорежиссером, с которым я проработала вдвое больше — еще со времен дуэта «Академия».
Пить, что ли, начал?
Не только. Я набрала живых музыкантов, перестала выступать под фонограмму, а он, как человек, который всю жизнь ездил с «минусовкой», профессионально не потянул и учиться не захотел. Я ведь сама фактически училась петь заново. Выступать с живым коллективом и петь под «минус» — две большие разницы. Тем более я взяла очень сильных музыкантов. Первое время даже стеснялась с ними репетировать.
Ты много требуешь от окружающих, а сама что им даешь?
Я их кормлю. И отношусь к этому очень ответственно. Себя могу обделить, но людей, которые рядом со мной, не обижу.
Кризис как-то повлиял на тебя как на кормилицу?
Да. Стало реально тяжелее: концертов намного меньше. Я никого пока не сократила, но зарплату пришлось урезать. Если раньше я гарантированно платила музыкантам за десять выступлений в месяц — даже если из-за моей занятости на телевидении их было, допустим, пять, — то теперь плачу только за восемь. Очень переживаю из-за этого.
Твоя история с телевидением совсем затухла?
Пока не знаю. С одной стороны, мне очень нравилось вести программу «Без комплексов», помогать людям. С другой — это невозможно было продолжать, я потеряла все свое здоровье. Зарплата на телевидении маленькая, а музыкантов надо было содержать, так как бросать основную работу я не собиралась. И часто случалось так, что днем я снимала три передачи подряд, вечером улетала на концерт, а утром возвращалась, чтобы снова бежать в студию. Я вымотала себя донельзя. Для поддержания сил начала нюхать кокаин, но стало еще хуже: концентрация мозгов была, конечно, невероятная, но с нервной системой случился полный коллапс, я раздражалась на всё и вся. На этом я поставила точку. Как только ушла с телевидения — со здоровьем сразу наладилось. Хотя и врачи, конечно, помогли.
Игра стоила свеч?
Несмотря ни на что — да. Потому что ко мне до сих пор подходят люди на улицах и говорят: «Как же нам не хватает вашей программы!» Я и сама, видимо, скучаю по телевидению: периодически мне снится, что я веду какие-то передачи.
Конкретные предложения от ТВ у тебя сейчас есть?
Есть, но большинство из них мне неинтересны. Я хочу работать только в том формате, который придумала, и мне плевать, рейтинговый он или нет. Я вообще не верю рейтингам. Это же не опрос миллионов зрителей, это выборка, и довольно странная. Мне кажется, любой рейтинг определяется двумя вещами: желанием заработать на рекламе и наплевательством на интересы простых людей.
Как ты вообще относишься к Первому каналу?
Не провоцируй меня. (Смеется.)
Это моя работа.
Я ко всем каналам отношусь одинаково. На каждом есть передачи, которые я смотрю с удовольствием, и программы, которые не буду смотреть никогда.
Тебя цензурировали на Первом?
Нет. Мне никто ни разу не сказал: «Вот это — можно, а это — нельзя». За два с половиной года чего только не было в моей программе! Люди приносили с собой диктофонные записи разговоров с нечистоплотными чиновниками, я ставила их в эфир, и это слушала вся страна. У депутатов я вынимала деньги прямо в кадре. Говорила им: «Обещали помочь? Тогда выворачивайте карманы прямо сейчас!» И они оставляли все деньги, которые у них были. Потом, правда, из-за этого они перестали ко мне ходить. (Смеется.)
И много депутаты носят в карманах?
У одного было пятьдесят тысяч.
Долларов?!
Рублей, но все равно потеря неприятная. (Смеется.) Вообще я многое себе позволяла — грех жаловаться. Говорят, с информационным вещанием все гораздо жестче, но я к нему отношения не имела. Да и не считаю я, что, когда в новостях пропагандируют идеологию власти, это ненормально. Наоборот, это позволяет избежать анархии. Когда на телевидении была абсолютная вседозволенность и давали слово всяким уродам типа черносотенцев или чеченских бандитов — к чему это привело? К мордобою, беспорядкам на улицах, ко всяким маршам по национальному признаку. Сейчас у нас нет пропаганды фашизма, наркотиков, нет военных действий внутри страны, и меня это устраивает. Я смотрю новости и радуюсь, что людям наконец стали выдавать положительную информацию. Здесь телята родились, там открылся магазин для влюбленных, а тут беременная женщина-милиционер поймала преступника и ею гордятся муж и всё отделение.
Как при совке — план выполнили, урожай собрали.
Пусть! Можно же людям дать передышку? Их ведь количеством негатива превратили в сумасшедших! Без конца — «зарезали», «убили», «изнасиловали». Какая психика это выдержит? И так понятно, что говна в стране — еще разгребать и разгребать. Мне безумно жаль Путина и Медведева. У них изможденные от усталости лица. Видно, что им не по фигу, но они просто не знают, за что схватиться. Я вот сейчас занимаюсь элементарной вещью — ремонтом, и ты не представляешь, с каким количеством вымогательства приходится сталкиваться. Кто это делает? Путин? Вряд ли.
Что за вымогательства?
Например, когда дом только продавался, по плану в моей квартире был балкон. Когда же муж заплатил деньги, план быстро поменяли, и теперь мне говорят: «Балкон не ваш, он — технический, и дверь на него вы не имеете права ставить». А он через мою квартиру проходит! (Смеется.) Несмотря на это, с меня требуют дополнительных денег, чтобы балкон снова стал моим.
Ты никогда не думала просто свалить отсюда?
Разве что на старости лет, в Болгарию, — я купила там квартиру на море. Вот только не знаю, когда у меня старость наступит? Пока что-то никак.
Зачем ты тогда часто произносишь фразу «Я старая, больная женщина»?
Да я смеюсь. Когда вспоминаю, что мне сорок пять с половиной лет, самой становится смешно. Потому что мозгами я не дожила до восемнадцати, физиология на уровне тридцатилетней — хочется всего, чего хочется молодой обезьяне. (Смеется.) Иногда я думаю: «Но мне же стукнет когда-нибудь шестьдесят? Должна же я где-то положить свой зад и ничего не делать?» А потом отвечаю себе: «Как это — ничего не делать? А музыканты мои на что будут жить? А дочь моя?» В общем, мне не до старости.
Не хотел об этом говорить, но твои отношения с дочерью выглядят очень странно. Почему она живет не с тобой в Москве, а с бабушкой в Киеве?
Потому что для ее здоровья лучше жить в городе с чистым воздухом и школой через дорогу, чем ехать до учебы два часа и приходить домой с лицом зеленого цвета. А еще ей лучше жить в полноценной семье, которая уделяет ей максимум внимания, чем с мамой, которая постоянно на гастролях.
Это ты за нее решила?
Нет, мы вместе. Мы много беседовали с ней об этом. Когда я уезжаю из Киева, говорю ей: «Дочка, ты же понимаешь, что я должна работать?» — «Понимаю, мама. Езжай, только не кури, пожалуйста, много». При этом Ева знает, что мама у нее есть, что она ее любит и в любую минуту, если что, окажется рядом.
А она не говорит: «Мама, я по тебе скучаю»?
Говорит. Но главная фраза, которую она произнесла, — это когда бабушка повела ее на спектакль «Звездный мальчик». Середина представления, в зале тишина, и вдруг Ева громко говорит: «А вот я мою мамочку никогда из дома не выгоню!» Это дорогого стоит.
А ты любишь Киев?
Люблю, но жить там не могу. Слишком маленький для меня город. Очень добрый, но с совершенно другим ритмом жизни, не моим. И музыкой там заниматься тяжело, и телевидением. По сравнению с Москвой там всё на провинциальном уровне.
В мире есть такой же адреналиновый город, как Москва?
Для меня — нет. Я могу пожить в Нью-Йорке, но не больше месяца, в Париже — неделю, в Милане — один день.
А где не можешь вообще?
В Швейцарии. Кладбищенская атмосфера. Тихо, спокойно, хлеб вкусный, молоко свежее. Там даже с кризисом, говорят, всё по-другому — банковские системы особо не пострадали. Я же дама неуравновешенная, я там с тоски умру. Для меня эти люди — мертвые, я для них слишком живая. У них даже собаки не лают, я была просто поражена.
Наверное, поэтому Вивьен Вествуд и подарила тебе свои платья — она такая же сумасшедшая, как ты. Откуда, кстати, она о тебе узнала?
Тебе красивую версию или «по чесноку»?
По чесноку.
Спасибо моему другу Филиппу Киркорову. С точки зрения промоушена гениальней башки в нашей стране нет. Я уж не знаю, какие из его связей сработали, — он ведь давно крутится в мире моды, и у него личные контакты со многими выдающимися людьми. Кто-то из них подошел к нему на Неделе высокой моды в Париже и рассказал, что Вивьен Вествуд хотела бы продвигать одежду на русском рынке. На что Филипп ответил: «У нас есть одна чокнутая — Милявская, вам надо обязательно с ней познакомиться, она вам точно подойдет». И пошло-поехало. Эти люди передали информацию другим, те дошли до русского звена в лице Татьяны Кирилловской, которая уже вышла на меня. Я была в шоке, потому что уже 22 года являюсь поклонницей Вествуд — с тех пор, как купила пару ее кофточек в Нью-Йорке. Обожаю одежду «со сдвигом». Кофточки, кстати, живы до сих пор.
Что было после того, как на тебя вышли?
Я послала Вивьен свое резюме — всё как у взрослых. Оно, правда, было не совсем стандартное: надо было ответить на вопросы типа «что такое любовь?». Я на все ответила, прикрепила диск с музыкой, фотографии всех платьев, в которых когда-либо ходила. Через неделю пришел ответ: «Вивьен Вествуд приглашает вас на свой показ в Париж». Это была самая смешная история в моей жизни. Я взяла с собой только одно платье, которое мой муж подарил мне три года назад, — вечернее, с корсетом. Последний раз я надевала его тогда же, но, несмотря на это, померить не удосужилась. И вот наступил день показа, я начинаю одеваться — и вдруг понимаю, что платье мне мало на два с половиной размера! Я прошу своего менеджера Николая Степанова положить мне колено на спину и застегнуть корсет во что бы то ни стало. Ничего не получается. Потом к нам присоединилась Таня Кирилловская — результат тот же. Что они только со мной не делали: и на кровать клали, и на пол, была даже сцена, достойная немецких порнофильмов, когда женщина упирается руками в оконное стекло, а двое людей сзади пытаются с ней что-то сделать. Наконец, мы вызвали третьего помощника — портье гостиницы, и корсет застегнулся. Я была чудо как «хороша»: тонюсенькая талия, как у Диты фон Тиз, и круглая задница имени Лолиты Милявской. Потом я спустилась вниз, портье поймал мне машину, сказал на прощание, что я «факин бьютефул». Тут я впервые вдохнула воздух, и корсет остался висеть на одном крючке. Чудом не лопнул — благо что от Вивьен Вествуд. Но я поняла, что дышать мне больше нельзя. В зал я вошла как статуя, шею вытянула так, что позавидовала бы Анна Павлова. А место мое было в первом ряду. Слева сидела Лайза Миннелли с родственниками, справа — Кэти Перри и Анна Винтур, а я как села, даже никому не улыбнулась — боялась пошевелиться. Все мои мысли были о застежке и о том, что, когда меня подведут к Вивьен Вествуд, не дай бог кто-нибудь дружески похлопает меня по спине. В итоге похлопал муж Вивьен, но, слава богу, сделал это так деликатно, что с застежкой ничего не случилось. Кстати, у нее потрясающий муж — красивый, элегантный, очень позитивный. А у Вивьен, я заметила, невероятно натруженные руки. Очень красивая тонкая кисть, белая, нежнейшая кожа, но при этом голубые вены наружу...

Евгений Левкович

ЧИТАЙТЕ ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ В ПЕЧАТНОЙ ВЕРСИИ ЖУРНАЛА ОК!